Тяжело хромая, он вылез к храму Петра и Павла. В который раз (Алька к этому приучил) Смирнов, отдыхая от подъема, с удовольствием осмотрел странную русско-голландскую православную церковь, самолично спроектированную императором Петром Первым. Отдохнул, но не очень. И поэтому быстренько сел в троллейбус, который прибыл к остановке у входа в сад Баумана одновременно с ним. За пять минут докатили до Бауманского метро. Отсюда на трамвае до места встречи десять минут, а до встречи оставалось час двадцать.
Смирнов и сам не знал, почему он назначил это свидание во дворе на Русаковской. В одном из домов, составлявших этот двор, жил когда-то Алик Спиридонов. Партнер желал, чтобы место было тихое и непрестижное, и двор на Русаковской был тих и непрестижен, но почему Смирнов выбрал его?
Он осмотрелся. Многое, многое изменилось. К лучшему, худшему? Он слева обошел здание метро и оказался на пятачке с многочисленными торговыми киосками.
По-прежнему было погано, и Смирнов, не раздумывая, купил в одной из палаток две фляжки дагестанского коньяка, которые, не портя силуэт элегантного одеяния, удобно легли в задние карманы его отглаженных брюк. В качестве закуси приобрел два «сникерса». Следовало хлебнуть, хлебнуть именно сейчас, когда так погано. Он быстро отыскал нежилой дворик, дворик офисов, и устроился на скамеечке у входа в загадочную контору с роскошной вывеской, на которой по меди было выгравировано «Интер-бокс». «Интер-бокс» и все тут. Безлюдье.
За двадцать минут он не торопясь уговорил одну из фляжек. Ему стало теплее и очень жалко себя. Теплее, теплее, горячо! Кинув пустую фляжку в урну для мусора (редкость в Москве!), он встал, расстегнул пиджак и выбрался из душного дворика на несильный сквознячок узкого переулка. Постоял, остывая, и двинулся к трамвайной остановке.
Трамвай приполз минут через пятнадцать. Смирнов глянул на часы. Не на башенные, на свои. Сорок минут убил. Оставалось ждать еще столько же. Что ж, на месте подождет. Коробочка была полупуста. Со звяком пересекли Бакунинскую и мимо когда-то любимых их компанией Девкиных бань поползли к Ольховке. Потом внизу мелькнули пути Казанско-Рязанской железной дороги. Остановка, поворот на Русаковскую, еще остановка. На следующей ему выходить.
Не хотелось выходить, но вышел. Оказалось, что к Москве подкрались сумерки, а во дворе, заросшем уродливыми тополями, уже ощущалось приближение ночи. В общем, все как и было тридцать лет назад. Грязноватее, правда. Бумажки под деревьями, раздавленные картонки на дорожках перед подъездами, неубираемая павшая с деревьев грязно-желто-зеленая листва. По этой листве и вспомнил Смирнов, что скоро осень.
Ближайшая к нему скамейка была свободна. Он с охотой уселся и осмотрелся. Его скамейка была свободной, потому что стояла на юру. На тех, что находились под деревьями, существовали бесформенные в полутьме человечки, обнаруживая свое существование ярко-красными точками сигарет и папирос. Смирнов положил подбородок на рукоять трости и по-старчески прикрыл глаза. И тут же рядом возник хриплый, без половых — не разобрать, мужик или баба — признаков голос:
— Хозяин, закурить не найдется?
Смирнов с сожалением открыл глаза. Все-таки баба. Бомжиха. Ответил:
— Не курю.
— А что здесь делаешь?
— Отдыхаю. А ты мешаешь.
— А может, ты мне здесь мешаешь? — вдруг перешла на крик бомжиха, и на ее крик от одной из темных скамеек прибыл опухший, под два метра амбал. Амбал встал напротив Смирнова и с ненавистью осмотрел старичка.
— Насмотрелся? — поинтересовался несдержанный от принятой дозы старичок. Амбал пришел в припадочное изумление и проорал, почему-то обращаясь к бомжихе: — Надька, я сейчас его убью!
— Да ну?! — теперь изумлялся старичок. Амбал сделал шаг, чтобы сгрести наглого деда за грудки. Не поднимаясь со скамейки, Смирнов, обеими руками взяв трость на перевес, концом ее ткнул амбала в самое уязвимое место — циррозную печень. Амбала сначала перекосило, а потом он, держась за живот, пал на колени.
— Что ж это делается? — третьей по счету изумилась бомжиха и, вскочив, попыталась помочь амбалу встать. Но тому вставать не хотелось. Он, сидя как мусульманин на вечернем намазе, отбивал поклоны и тоненько выл.
Неизвестно откуда объявилась пара симпатичных молодых людей ростом не ниже амбала, но легкие, тренированные мускулистые. И к тому же чистые и хорошо одетые. Поднимая амбала, молодые люди одновременно глянули на бомжиху, и бомжиха как бы дематериализовалась. Отволокли амбала люди недалеко и швырнули на грязную траву — отходить. Один из них вернулся к Смирнову и спросил заботливо:
— Эти подонки ничего вам не сделали?
— Это я им сделал, — признался Смирнов.
Молодой человек улыбнулся и пожелал:
— Счастливо оставаться!
Неизвестно как появились и неизвестно как исчезли эти молодые люди. Просто их не стало. Высшими силами смирновская скамейка очутилась теперь в некоем магическом кругу, в котором никому не дозволялось появляться. Смирнов ощутил это и решил еще немного хлебнуть. До встречи оставалось двадцать минут, и он знал, что его партнер будет точен. Отечественная винтовая, пробка, естественно, не отделялась от своей основы, и Смирнову при помощи острой пластины, бывшей в связке ключей, с трудом удалось откупорить вторую фляжку. Хлебнул, завинтил фляжку, вернул ее в задний карман и приступил к ожиданию.
Не с Русаковской — из глубины двора от бывшего Алькиного дома, не торопясь и не таясь, шел на встречу со Смирновым солидный господин в строгом двубортном костюме от очень хорошего портного. Господин без слов сел рядом со Смирновым, слегка поддернул брюки, чтобы не вытягивались в коленях, закинул ногу за ногу и только после этого заговорил:
— Здравствуйте, Александр Иванович. Меня зовут Сергей Львович. Ферапонтов Глеб Дмитриевич передал вашу просьбу… — он, глянув на смирновский профиль, почувствовал неуместность слова «просьба» и мгновенно отредактировал вступительную фразу: — …сообщил о вашем желании встретиться со мной.
— Здравствуйте, Сергей Львович… — протяжно поздоровался Смирнов и вдруг быстро, жестко и неожиданно, как на допросе, спросил: — Как давно ты уже не Сеня, а, Сеня?
— Неужто узнали? — в нарочитом ужасе воскликнул Сеня — Сергей Львович. — Сорок лет с последней нашей встречи! Ну и память у вас! Чем же это я вам запомнился?
— Тем, что после того гоп-стопа я не то что тебя, имени твоего даже в сводках не встречал.
— Я после своей дурости на якорь сел с восьмериком. Было время подумать. Да и повезло очень: встретил в академии мудрого человека.
— Не слишком, видно, мудрый, — заметил Смирнов, — если на нарах очутился.
— Его сдали, Александр Иванович. Но дело не в нем, дело во мне. С тех пор — ни одной сидки.
— Но это не значит, что ни одного «дела»?
— Не значит.
— И не пьешь с тех пор?
— Именно, Александр Иванович, именно. Одно из главных условий.
— А потом по лестнице, — догадался Смирнов. — Город, регион, столица. Казначеем был, Сеня?
— Опять угадали.
— А сейчас наверху. — Смирнов откровенно рассматривал Сеню — Сергея Львовича. — Сильно ты обогнал меня в чинах. Я — полковник в отставке, а ты, полагаю, — генерал армии. Или уже маршал?
— Какое это имеет значение? — Вечер ностальгических воспоминаний был окончен, и Сергей Львович решительно приступил к выяснению причин, по которым им пришлось здесь встретиться. — Вероятно, у вас, Александр Иванович, серьезное дело ко мне?
— Что ж, начнем. — Смирнов ненужно высморкался в чистейший носовой платок и приступил к делу: — Тебе знаком некто Александр Петрович Воробьев?
— Да, — односложно ответил Сергей Львович.
— Он ведь законник, а?
— Был, — поправили Смирнова.
— Но ведь выходить из закона и жить в дальнейшем вышедшему тоже надо по закону?
— Вы ведь сами знаете. Зачем спрашиваете?
— Ну, мало ли что могло измениться за последнее время!
— Ничего не изменилось.
— Он нарушил закон, Сеня.
— Я внимательно слушаю вас, Александр Иванович, — напирая на отчество, сказал Сеня. Хотел, чтобы к нему обращались соответственно. Смирнов понял:
— Внимательно, обязательно внимательно, Сергей Львович! — но все равно уважительного обращения не получилось. — Итак, известный ныне банкир Александр Воробьев три года тому назад сдал тайной гебистской команде не только меня и моих друзей, но и своих ребят во главе с Коляшей Англичанином. Слава Богу, мне удалось просчитать его ход, слава Богу!
— И только поэтому вы живы, — дополнил Сергей Львович. — Я в курсе тех событий, Александр Иванович. Но о предательстве Воробьева не знал. У вас имеются доказательства?
— Мое честное слово.
— Достаточно. Но почему вы молчали три года?
— То предательство не привело к гибели людей. Но он предал еще раз. Совсем недавно.
— Я внимательно слушаю вас, Александр Иванович, — еще раз сказал Сеня.
— Не меня. — Много чего было в карманах у Александра Ивановича. На этот раз он из внутреннего кармана извлек миниатюрный магнитофон-диктофон и включил его. Он заранее отрегулировал звук — голос Коляши звучал негромко и отчетливо. Наконец зажурчали последние слова:
«…Этот гад будет неуязвим только тогда, когда ликвидирует меня и тебя с Дедом. Я — первый в очереди. Попытаюсь кое-что предпринять, но, если не успею, знай: меня пришил он. Повторяю, как под протокол: меня, Сергеева Николая Григорьевича, убили по заказу Александра Петровича Воробьева, владельца фирмы „Алво“ и вице-президента „Департ-банка“. Вот и все, Жора. Достань его, Жора!»
— Жора — это ваш Сырцов?
— Да, — нетерпеливо подтвердил Смирнов. Он ждал дальнейшего продолжения серьезного разговора. Но Сеня — Сергей Львович не торопился.
— Лихой стал сыскарь, — заочно похвалил Сырцова.
— Информация принята к сведению? — потребовал прямого ответа Смирнов.
— Воробьев — один из наших банкиров, — заметил Сергей Львович.
— Один из! Обойдетесь! — рявкнул полковник в отставке.