Убрав последнюю полосу грязи, Андрей прислонился лицом к стеклу и, оградив ладонями глаза от солнца, с любопытством заглянул внутрь. Потом смотал закрученные на рогатину веревки и съехал вниз.
За окном сияло безоблачное небо. Плавно выгибались вдали купола соборов. Вспыхивали солнечными зайчиками жестяные крыши. Терялись в дымке расплывчатые очертания парков и скверов. Бесшумно двигались по улицам потоки маленьких машин. Бесшумно плыли по каналам крошечные моторные лодки.
По коньку старинной крыши осторожно кралась за голубями худая рыжая кошка. На мгновение она замерла, подняв мордочку на солнце, и ее зрачки сузились до тонких черных щелочек.
На крыше Пушкинского театра актер в черном фраке и белой рубашке что-то громко декламировал, глядя в листок с текстом и широко размахивая в такт правой рукой.
С крыши Дворца пионеров за актером угрюмо наблюдала бригада кровельщиков. Подставив солнцу болезненно-белые рахитичные тела в наколках, кровельщики обедали, развалившись на рулонах рубероида.
Перегнувшись через каменные перила балкона, прапорщик внутренних войск с автоматом за плечами считал вслух мчавшиеся по улице черные правительственные лимузины. Пущенный из соседнего окна бумажный самолетик, описывая круги, плавно опускался вниз.
Растрепанная старуха в обвисших тренировочных штанах и домашних тапочках быстро шла по дорожке парка, непрерывно бормоча что-то себе под нос. За деревьями мелькало здание школы. Несколько подростков сидели на берегу замусоренного водоема и мутили прутьями воду, пытаясь подтащить к берегу раскисший бумажный самолетик, лежавший на поверхности.
Старуха неожиданно остановилась рядом.
— Кто из вас старший? — строго спросила она.
Школьники одновременно вскочили, но самый бойкий, оттеснив остальных, первым подбежал к ней:
— Я! Я самый старший!
Старуха показала узловатым пальцем на воду:
— Сейчас приедет милиция и водолазы. Будут искать моего сына, утонувшего в пруду. Если хотите, можете помочь.
На крыльце школы стояла молоденькая учительница. Прижав к груди журнал успеваемости, прикрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам, она вдыхала ароматный весенний воздух и улыбалась чему-то своему. Девочка с ранцем за плечами осторожно тронула ее за рукав:
— До свидания!
— Всего хорошего, Анечка… — не открывая глаз, учительница закинула свесившуюся на лоб прядь за ухо и подставила солнцу другую сторону лица.
Девочка сбежала по ступенькам к ожидавшей внизу бабушке. Порывшись в ее сумке, нашла яблоко и сразу же начала его грызть.
Гуляя, девочка и бабушка прошли через парк, миновали пруд и вышли на асфальтовую дорожку, тянущуюся вдоль огороженного металлической сеткой детского сада.
Детсадовские дети уныло копались в песочнице, лазали по металлической ракете. Некоторые дружно раскачивали уходящую вверх толстую ржавую проволоку, вделанную в большой бетонный куб, врытый в землю возле самого забора.
— Дядя! Дяденька! — кричали они.
Привлеченная странным зрелищем, бабушка остановилась.
В этот момент в шаге от нее на асфальт шлепнулось ведро с битумным лаком, обдав ее и внучку с головы до ног черной вязкой жидкостью. Потеряв дар речи и проследив взглядом по проволоке, они увидели высокую металлическую трубу котельной, на самом конце которой стоял Сергей.
Чумазый, в пропитанных битумом штанах, ватнике и подшлемнике, держась рукой за широкий раструб, из которого валил густой черный дым, Сергей завороженно смотрел на них сверху. Потом, словно очнувшись, медленно отцепил от верхней скобы обмотанную вокруг пояса веревку и начал спускаться вниз.
Уютно расположившись на теплом, освещенном солнцем подоконнике институтского коридора, две студентки читали конспекты и попеременно кусали сладкую булку. Напротив висел стенд. Крупная надпись сверху гласила: «Альпинизм».
— А вон тот ничего, милашка, — одна из девушек облизнула пальцы и, оттопырив мизинец, указала в сторону стенда.
— Который? — рассеянно глянула подруга.
— Да вон тот, внизу, где написано «Выборг»!
— Да где?!
Первая девушка сползла с подоконника и, встав на цыпочки, ткнула пальцем в отсвечивающую солнцем фотографию шерпы Тенцинга, запечатленного в базовом лагере на леднике Кхумбу после своей знаменитой победы над Эверестом.
— Ну, и вкусы у тебя! — брезгливо поморщилась подруга. — Приходи на Бойцова, у нас там пол-общаги таких. Меня от них уже воротит.
В небольшой аудитории, увешанной графиками геологических процессов, шла лекция. Профессор — плотный мужчина в клетчатом пиджаке — рисовал на доске какую-то картину.
— Европейская часть нашей страны расположена на огромной вогнутой скальной плите, — диктовал он и одновременно чертил вогнутую линию, — которая выходит на поверхность только в крайних северных и южных своих оконечностях.
Профессор вывел в правом и левом концах линии зазубрины, символизирующие вылезшую на поверхность плиту.
— Вся же средняя ее часть, — он провел горизонтальную линию, соединяющую концы вогнутой линии, — заполнена верхними четвертичными отложениями.
Профессор затушевал получившуюся дольку, обозначив отложения.
— Поэтому почва на всей поверхности европейской части плодородна, — в доказательство этого он нарисовал торчащее из дольки дерево. — Вот здесь где-то Москва… — для большей наглядности профессор изобразил рядом с деревом слабое подобие Кремля.
— На северной оконечности первые выходы скал наблюдаются в районе города Выборга. Выборг, с точки зрения геологии, в первую очередь интересен вот чем… — профессор взглянул на часы. — Но об этом в следующий раз.
Сергей спустился с небольшого, заросшего соснами пригорка и вышел на железнодорожную колею, ограниченную по бокам невысокими скалами. Чуть поодаль за ним шел Юлик — симпатичный цыганистый парень в ватнике. Следом семенила Татьяна — высокая коротко стриженая девушка.
Обращенная к солнцу сторона скал была уже сухая и чистая. Другая, спрятавшаяся в тени, сырая и темная, сверкала заполнившим трещины льдом и пятнами не растаявшего грязного снега.
Сергей двинулся по солнечной стороне. Юлик и Татьяна, дурачась, пытались идти прямо по рельсу, но то и дело теряли равновесие, скользя на залитых мазутом шпалах. Около чахлого, покрытого копотью куста Сергей остановился. Татьяна забралась на большой нагретый солнцем камень. Юлик снял рюкзак и бросил его на землю.
— Обратно пойдем пешком, — Сергей указал в ту сторону, где железнодорожная колея сворачивала вбок и терялась из виду. — Мы с Андрюхой уже ходили в прошлое воскресенье, когда опоздали на автобус.
— А в блинную мы успеем? — поинтересовалась Татьяна.
— Тебе вредно блины, — Сергей расстегнул молнию новенькой пуховой куртки, достал из внутреннего кармана пачку «Беломора», вынул папиросу. — Ты же растолстеешь…
— Ой-ой-ой, кто бы говорил! Гроза комплексных обедов! Да я такой толстой, как ты, вообще никогда не буду! — Татьяна достала из кармана расческу и зеркальце.
— Посмотрим, еще не вечер, — Сергей смял пальцами папиросу под губы. — Юлиан, дай, пожалуйста, спички.
— Я же завязал.
— Не вовремя вы как-то всегда завязываете, — Сергей пошарил в рюкзаке, нашел спички и закурил. Потом снял пуховку, под которой оказалась грубо заштопанная выцветшая олимпийка, накинул пуховку Татьяне на плечи и сделал несколько широких разминочных взмахов руками.
— Ой, какая легкая! — Татьяна плотнее закуталась в пуховку. — И теплая… Так, говоришь, сам ее шил? Что-то не верится.
Сергей сделал неопределенный жест рукой: мол, не хочешь — не верь.
— Как вам удалось достичь таких высоких результатов? — быстро тараторя, Татьяна начала забрасывать его вопросами, имитируя тон газетного репортера. — Сколько лет вы потратили на сбор материала? Вы работали один? Вы проводили опыты на собаках? На людях?
Сергей и Юлик засмеялись, а она, уже вкрадчивым и ласковым голосом, продолжала:
— Прямо как на меня сшита… Тебе, Серега, нельзя носить красивые вещи, они тебе не идут. Правда, Юлик?
— Что правда, то правда, — Юлик открыл термос, налил в металлическую крышку дымящийся кофе и протянул ей.
Резким, отрывистым тоном следователя Татьяна продолжала:
— Откуда у вас эти красивые вещи?! Где вы их взяли?! Они же вам не идут!.. А-а-а, какой горячий! — она стала быстро перекладывать крышку из руки в руку, потом кинула на колени шапочку, поставила на нее кофе и, подвывая, замахала обожженными руками.
— Какие мы нежные! — злорадно прокомментировал Сергей.
— Танюха, держи, — Юлик кинул ей толстый вязаный носок, она надела его на руку, снова взяла крышку, подула на кофе и стала отпивать мелкими глотками.
— Ну, у тебя и ногти! — Сергей с удивлением следил за ее руками.
— Ой, слушайте, я же совсем забыла! — Татьяна посмотрела на свои длинные ухоженные ногти. — И ножниц нет… Что же теперь делать?
— Что делать, что делать… Обгрызай! — радостно посоветовал Сергей.
— Ну да! Как так обгрызать? Я же не могу… Я не умею… — Татьяна огорченно разглядывала ногти, как бы примериваясь, каким еще образом можно их укоротить. Вдруг ее осенила какая-то идея, и она с надеждой обернулась к Юлику:
— Юля, пожалуйста, будь другом…
Юлик поднял голову и молча посмотрел на нее долгим уничтожающим взглядом.
— Ну, не буду вам мешать, — Сергей затянулся папиросой и пошел вдоль скал, внимательно их осматривая и что-то насвистывая себе под нос.
Пока Юлик обкусывал Татьяне ногти, она продолжала пить кофе.
— Юлик, ты такой хороший, такой добрый, — говорила она ласково. — Я этого никогда не забуду. Хочешь, я тебе такую же пуховку сошью?
Юлик на секунду прервался, долго и тщательно сплевывал:
— У тебя все равно так не получится.
— Почему это? — обиделась Татьяна.
— Потому что он для этой куртки три месяца вручную пух от перьев отделял. Из родительской подушки. Поэтому она и не весит ничего. Они с Вовиком на пару этим занимались. Чем так мучиться, лучше уж в ватнике всю жизнь мерзнуть.