Дном сейчас служила холодная комната на краю тихого рабочего квартала. Бедного, но достаточно приличного, чтобы патруль появлялся редко: воровать здесь было особо нечего, но и комнаты стоили подороже, чем в Городке Оборванцев, поэтому пьяные драки и дебоши случались редко. Божественно скучный район. Хозяйка считала съёмщицу цветочницей из магазина на другом конце Тинсдейла и тоже не докучала, получая свою серебрушку в неделю.
Чердак, возможно, того и не стоил, необжитый, холодный, но к сквознякам и скрипучим полам прилагались три окна, кровать, стул, стол, комод и шкаф, что её вполне устраивало. Купальной бадьёй, магической бездымной печкой и зеркалом обзавелась уже сама, желая свести к минимуму контакты с соседями.
Тара передёрнула плечами, покрываясь мурашками, и вытащила из шкафа ворох белья с запутанными чулками и бордовое муаровое платье. Спокойный, не привлекающий лишнего внимания, цвет. Неопасный, вечерний, добропорядочный и обыкновенный. Половина зала будет в бордо.
С добычей пробежала к высокой металлической кровати и сбросила на лоскутное покрывало. А потом приподняла кровать, подставляя под одну ножку проповеди Святого Футуса. Толстенная книга, в мужскую ладонь шириной, тоже утащенная откуда-то по случаю и ни разу не читаная. Наверняка Святому до всего было дело. Тара потянулась к другой ножке и раскрутила основание, из металлической трубы выскользнули шёлковые свёртки с украшениями. Выбрав комплект с изумрудами, не слишком чистыми, чтобы не запоминались, затолкала остальные драгоценности обратно и вернула Футуса под подушку.
Через пару минут она уже собирала волосы в тугой узел на затылке перед треснувшим и пятнистым зеркалом, притащенным с ближайшей помойки. Длинные пепельные кудряшки привычно сопротивлялись, и девушка зачерпнула из фарфоровой баночки лосьон для укладки. Тоже почти закончился… Магические искорки пробежали по прядкам и будто стянули ниткой. Тара надела тёмный повседневный парик и взглянула в зеркало.
В ответ на неё посмотрела совсем молодая женщина с большими серыми глазами, в которых тонули золотые крапинки. Пушистые ресницы бросали трепещущиеся тени на нежную кожу. Возле губ замерла маленькая родинка, будто крошка сладкого печенья. Мадам Жоли, которая помогала ей маскировать внешность и для которой она иногда выполняла заказы, а иногда сбывала украшения в её заведение, всегда говорила, что с таким личиком нужно было идти не в воровки, а в её «маленький розарий», но… Нет. Тара ещё немного полюбовалась на себя, как всякая женщина, а затем скрыла родинку корректирующим эликсиром, им же подправила скулы и носик, делая их чуть шире и неприметнее. Пара капель под веки — и глаза сменили цвет на карий. Немного духов, спутывающих запах тела, уже изменённый маслами для купания. Украшения и перчатки завершили образ и преображение.
Улыбнувшись отражению, Тара надела лёгкие сапожки на низком каблучке, подхватила шерстяную накидку с меховой оторочкой, сумочку и задула свечу. Стоило моргнуть, как зрение изменилось на ночное, всё стало серым, но чётким и контрастным. Запахи приобрели насыщенность и густоту. Дерево, пыль, мышиный душок, коты, воск, копоть, её запахи, запахи других жильцов… На последнем пункте она поморщилась. Какое же счастье, что чердак полностью принадлежал ей.
Тара открыла окно, нависавшее над столом, и через подоконник вылезла на плоскую крышу пристройки. Тёмная ночь с запахом ранней сирени окружила прохладой и ветром. В такую бы гулять по городу с любимым мужчиной, есть калёный миндаль и конфеты из бумажного пакета, а не…
— Как кошка мартовская! — шикнула сама на себя Тара и снова с тоской вспомнила, что март ей напрочь испортил зеленоглазый красавчик-капитан. Для справедливости шикнув и в его сторону пару эпитетов, она осторожно опустила окно, подложила под раму камешек, и выпрямилась.
Над улицами горели фонари и прекрасно скрывали, что происходило на крыше. Черепица хрустела и качалась под ногами, но Тара осторожно добежала до края и огляделась. Возле хозяйственной постройки было пусто, но в кухне, окно которой выходило во двор, горел свет. Немного подождав, девушка подобрала юбку и спрыгнула. Приземлилась, как и подобает кошке, тихо и упруго, и исчезла за кустами сирени. Ночь намечалась интересная.
Возле театра мерцали цветные огни, болталась оживлённая публика, пахло сигарами и духами. Так сильно, что в носу щекотало. Первый акт ужасно длинной оперы закончился, второй еще не начался, и многие пользовались антрактом, чтобы передохнуть от пронзительных голосов артистов. Особенно замученными выглядели почтенные господа. Тара улыбнулась: лучшее время для тихой наживы — гости уже достаточно вымотались, чтобы начать засыпать. И попасть в зал гораздо проще. Она сняла накидку и сунула в зачарованную сумочку. Несмотря на внешний размер, в неё можно было бы спрятать лошадь при большом желании, увеличивалась она изнутри, по мере наполнения. Тара быстро подняла с брусчатки брошенную брошюру и вдоль стены с грандиозными афишами проскользнула в толпу. К помпезным гранитным урнам, у которых столпились мужчины. Прижав к груди брошюру, как оберег, она достала мундштук с заготовленной сигареткой.
— Ох, кажется, я забыла… — пролепетала она, смущённо хлопая ресницами. Сразу несколько огоньков — зажигалок и магических — услужливо взметнулись перед ней. — О… Благодарю вас.
Чаще нас не видят не тогда, когда мы незаметны, а когда внимание ловко отвлекают. Пока все смотрели на то, как хорошенькая девушка прикуривает, наклонясь к огню и демонстрируя декольте, она успела вытащить из мусора пару билетов. Которые почти волшебным образом исчезли за брошюрой. Хотя… За это время она успела бы вытащить еще и пару кошельков, но ведь ей не нужно, чтобы на опросе свидетелей эти почтенные господа вспомнили об интеллигентной курильщице. Поэтому… Не задерживаясь слишком надолго, чтобы не запомнили, Тара вежливо улыбнулась и смешалась с толпой. Сразу выкинула ненужную сигарету и юркнула в стайку дам, оживлённо обсуждавших представление. Там её окинули быстрыми взглядами и не нашли ничего примечательного. Не знали, но по внешности уже сделали вывод, что она дочка какого-нибудь богатого булочника, пересчитали стоимость вещей и украшений и не сговариваясь приняли решение игнорировать. Весьма красноречиво и элегантно полуотвернувшись.
— Да-да, дива Лорейн сегодня удивительно в голосе… А вы заметили, какие декорации? Закрытие сезона обещает запомниться…
Тара едва не фыркнула и чуть не испортила игру в простушку, мечтавшую влиться в их общество: эти элитарные клуши кичились друг перед другом утончённостью и любовью к высокому искусству. На самом же деле, опера была способом показать свою причастность к высшему свету, неизбежным дорогостоящим злом. Мало, кто испытывал истинное удовольствие от трёх часов надрывного пения. Но последняя премьера сезона… Очень престижно.
— Нет, в прошлом году дива Алесса была ярче…
Первый звонок огласил помпезное светлое здание с колоннами, и толпа пришла в движение. Дамы тоже сдвинулись в сторону лестницы, и Тара поспешила за ними под скользкие высокомерные взгляды. Она лишь сконфуженно улыбалась, уже мстительно прикидывая, с кого снимет украшения в первую очередь. У входа образовался лёгкий затор. Тара демонстративно обмахивалась билетом и исподволь рассматривала гостей. И внезапно похолодела, запинаясь на ровном месте. В толпе у второго входа мелькнули знакомые зелёные глаза… Как раз те, что заставили её затаиться.
Сегодня она уже не была блондинкой, так что, напомнила себе дышать ровно и со стайкой разряженных женщин вошла внутрь. Сердце билось как бешеное. Какого эльфа тут забыл Уильям Шесс?
— Лапушка, вот ты где, — нежно проворковали ей на ухо и обняли за талию.
Тара резко развернулась: воровское прозвище резануло слух. Керт. Смазливый и наглый вор и мошенник, альфонс, когда повезёт. Наглость заключалась главным образом в том, что он никогда не изменял своей внешности, считал её одним из своих козырей. Наверное, был прав, облапошенные дамы никогда его не сдавали. А может, дело в том, что для интрижек он выбирал глубоко замужних женщин, готовых откупиться от скандала. Сейчас он угрожающе улыбался и совсем не нежно впивался пальцами в её талию. Незаметный рывок в сторону не дал результатов, мужчина прижал её к своему фраку со страстью любовника.
— Не рыпайся, крошка. Лицо своё ты меняешь, но эту фигурку я узнаю из тысячи. И давай без магии!
Он посмотрел на вечернее платье так, будто видел её полностью обнажённой. Тара поморщилась от отвращения.
— Я слышал, у тебя сложные времена, Лапушка, лучше тебе со мной подружиться. Особенно, если хочешь играть на моём поле.
— Я пришла оперу послушать, — сквозь клыкастую улыбку прошипела Тара, в изменённых магией глазах проявился оборотнический блеск. Бесстыжему мерзавцу повезло, что она не может сейчас вырваться.
И он прекрасно это знал, волоча её в ненавистных объятиях по красным ковровым дорожкам между позолоченных статуй муз и витых колонн.
— Полицаям про оперу заливать будешь.
— Один из них, кстати, здесь.
Керт огляделся.
— На три часа, идиот, рядом с горой розового шёлка.
— О, Вилли Шесс, — присвистнул Керт. — Интересно, какими судьбами? Билет на премьеру стоит как три его зарплаты. Кто-то начал брать взятки?
Взгляд Тары вернулся к капитану стражи. Не очень дорогой, но приличный фрак, тёмные волосы аккуратно уложены, держит под руку грузное розовое облако, задыхающееся в огромных аметистах. По возрасту дама ему не подходила. По стати, впрочем, тоже.
— Может, у тебя появился конкурент? — язвительно шепнула она.
— Милая, у меня не может быть конкурентов.
От высокомерно-соблазняющего голоса внутри снова всё сжалось от отвращения. Неужели, кому-то может это нравиться? Кошачья часть сознания хотела закопать его. Человеческая, в принципе, была не против, можно даже поглубже. Леса вокруг Тинсдейла знатные.
Тем временем они вошли в помпезный зал с балконами и рядами вычурных кресел. Красный бархат, лепнина, позолота, духи и пыль… И море бриллиантов под хрусталём люстр. Они искрили на чужих шеях, руках и ушах праздничными бликами, переливались, как пушистый снег. Тара почувствовала себя ребёнком в кондитерской, не в силах задержать взгляд на чём-то одном. Керт потянул её в сторону.