— Ты кто вообще такой?! — голос яркий, уверенный. Злой. Но в нём уже не было паники.
Я объяснил, как мог:
— Виктор. Реставрация.
Она взорвалась.
Выглядела… потрясающе даже через щёлку двери. Красная от злости, но такая живая, настоящая.
Типичная городская девчонка — шумная, быстрая, не теряется даже без одежды.
Когда она обвинила меня в том, что я, возможно, маньяк, я чуть не рассмеялся.
Маньяк на тросах.
Ну-ну.
Но она была серьёзна. И права по-своему. Влетела в квартиру, разделась, пошла за полотенцем — и вот тебе, сюрприз: мужик в каске в окне.
Я сказал, что объявление было в подъезде. Да, повесили неделю назад — сам видел. Но понятно, что никто его не читает.
Особенно такие, как она. Живые, уставшие, с головой в делах.
Потом — этот её голос. Уже не визг, не паника.
Чуть ниже по тону, но всё ещё напряжённый.
— Не драматизируй. Просто отвернись. Мне нужно… полотенце. Из комнаты.
Шаги стали чуть громче. Она уже в коридоре — я это понял по скрипу паркета.
Они шли быстро, целеустремлённо.
Вот только в следующий момент всё резко изменилось.
Раздался топот, короткий вскрик…
…и глухой удар.
Я дёрнулся.
— Всё в порядке?! — крикнул я в окно, не открывая глаз.
Хотя ладно — теперь уже открыл. В одно мгновение. стал спорить, не стал шутить. Просто закрыл глаза.
Она сидела на полу в начале комнаты — голая, слегка ошарашенная, волосы растрёпаны, кожа сияет от влаги и жары, а на щеке прядь, прилипшая от падения.
Я застыл.
Она была как… картина.
Случайная, живая, скомканная, но невероятно красивая.
Ноги поджаты, руки прикрыли грудь, взгляд — в лоб.
Ослеплённый, загипнотизированный, я даже не сразу понял, что у меня отвисла челюсть.
— Ну шикарно, — пробормотала она себе. — Сидишь голая, перед окном, перед мужиком… А теперь ещё и на полу.
Я не сдержался:
— Прости. Но… ты великолепно упала.
Она вскинула взгляд — и, кажется, если бы могла — испепелила бы.
— Ты всё это видел?!
— Ну… скажем, я всё это оценил.
Она вздохнула и осторожно встала, придерживая полотенце, которое наконец ухватила с кресла.
Я, ради приличия, снова прикрыл глаза. Полностью. Ну, почти.
— О, — сказала она, голос уже спокойнее, но с ноткой колкости. — Теперь ты решил закрыть глаза?
— Просто показалось, что момент требует джентльменства, — ответил я, стараясь говорить ровно.
— Конечно, — усмехнулась она. — Сначала посмотреть на меня во всей красе, а потом… джентльмен.
— Ну, справедливости ради — картина была внезапной, но эффектной.
— Ты невыносим.
Я рассмеялся.
— Да ты просто ревнуешь к своему же отражению, — добавил я и рискнул открыть один глаз.
Она уже стояла у окна, вся укутанная в полотенце, волосы всё ещё влажные, щёки горели — от жара или от всего произошедшего, не знаю. Но смотрелась она…
Слишком красиво для понедельника.
Она чуть повернулась ко мне боком, собираясь задвинуть шторы, и бросила:
— И не вздумай теперь болтать об этом на каждом этаже.
— Слово строителя. Всё, что вижу с уровня пятого — остаётся на пятом.
Она хмыкнула, уже почти закрывая окно.
— Ещё хоть одна шуточка — и я заявлю в управляющую, что вы подглядываете за жильцами.
— А потом будешь жалеть, что больше не видела моего лица.
— Пф. Я и так уже увидела слишком много.
И с этими словами она — бах — закрыла окно.
Но, честно говоря, внутри у меня уже теплилась одна мысль:
Надо завтра снова работать на пятом.
Глава 3
Алиса
Я ненавижу утро. Особенно после таких вот вечеров.
Ты вроде бы уже успокоилась, уже почти забыла лицо мужчины за окном… и тут вспоминаешь, что была абсолютно голая.
И он это видел. В деталях.
А потом ещё и прокомментировал.
Спасибо, Виктор. Сон теперь никогда не будет прежним.
В итоге я заснула под утро — а в восемь уже подскочила от звука будильника.
Сегодня у меня две группы: малыши от четырёх до шести, и ребята постарше — от шести до двенадцати.
Каждый раз — как в бой. Только вместо брони — спортивные леггинсы, хвост и коврик в рюкзаке.
Студия находится недалеко от Лиговки — светлая, с огромными окнами и зеркалами по всей стене.
Сквозняки там гуляют даже зимой, но летом — настоящее спасение.
Первыми в зал вбегают малыши. Они кричат, путаются в сменке, спрашивают:
«Алиса, а у тебя есть собака?», «А мы будем сегодня как лягушки?», «А можно станцевать как робот-динозавр?!»
— Можно всё, — улыбаюсь я. — Но сначала — круг, дыхание и ноги врозь!
Потом приходят старшие — шумные, уверенные, с телефоном в одной руке и жвачкой в другой.
С ними проще, но хитрее.
Они делают вид, что всё знают. Но искоса всё равно следят — как я двигаюсь, как говорю, как улыбаюсь.
Я включаю музыку, показываю связку, и мы начинаем.
Но что бы я ни делала — мысли снова и снова возвращаются к утру.
К его взгляду. Его голосу. Его плечам.
И к тому, как он улыбался, будто между нами уже что-то было.
— Алиса! — зовёт кто-то из детей. — А мы можем попробовать прыжок как в мультике?
— Конечно. Только сначала выдох, потом прыжок, ладно?
Я подхожу, поправляю стойку девочке с белым бантом, делаю вместе с ними поворот…
После занятий с малышами — двадцать минут до следующей группы.
Я вытянулась на скамейке в раздевалке, приложив ко лбу бутылку с холодной водой.
Никакой медитации не нужно, когда ты провела сорок минут с пятилетками, прыгающими по залу как кузнечики под энергичную попсу.
В этот момент в дверь заглянула Полина.
— Принцесса потных кед, ты где? — услышала я её голос.
— Здесь, умираю. Без сахара, кофеина и смысла жизни, — пробормотала я.
Полина — моя подруга с первого курса и главный редактор нашего маленького городского глянца о культуре.
Она была в ярком платье и кроссовках, с телефоном в одной руке и кофе во второй.
То есть — в идеальной форме.
— У тебя двадцать минут. Пошли дышать воздухом и обсудим, как ты снова ввязалась в странную историю, — сказала она, протягивая мне кофе.
Через пару минут мы сидели на лавочке у фонтана недалеко от студии.
Я отпила глоток и, не глядя, пробормотала:
— Я показала незнакомому мужчине всё, что только можно показать.
— Инстаграм-сторис были бы безопаснее, — вздохнула Полина. — Давай, выкладывай. Кто? Где? Почему?
— Строитель. На тросах. За моим окном. Я — из душа. Он — на уровне пятого этажа. Улыбнулся и сказал: «Надеюсь, я тебя не слишком смутил».
— Боже.
— Да.
— Ты была…
— Абсолютно.
— Ого. А он?
— Майка. Мускулы. Улыбка. Бровь. Всё при нём.
— Так. И что теперь?
— Не знаю. Возможно, я переезжаю.
Полина рассмеялась так, что прохожие обернулись.
— Алиса! С твоей личной жизнью — а точнее, её отсутствием — тебе надо было не в ванную бежать, а прямо на него с окна прыгать!
— Поля!
— Что? Я серьёзно. Мужчина. Майка. Мышцы. В тросах — значит, ответственный. В каске — значит, безопасный.
— Ещё скажи: "мечта матери"!
— Так и скажу. И тело у него — будто антистресс. Ты однажды уронишь себе мораль, а он поймает.
Я покачала головой, но не удержалась от улыбки.
Я покачала головой, отхлебнула кофе и зашипела:
— Он меня выбесил. Вот просто выбесил!
Смотрит так — нагло, говорит с ленцой, а в глазах будто написано: «Я здесь главный».
А ещё эти плечи! И руки! И эта... эта майка, которая липла к нему так, как будто она тоже была не против!
Полина прижала руку к сердцу.
— Алис, я сейчас сама в него влюблюсь, честно. Перестань.
— Вот именно! Меня так не бесил ни один человек, которого я не знаю! Он влез в мою квартиру своим видом, своим голосом, своей... ухмылкой!
Полина прижала руку к сердцу.
— Алис, я сейчас сама в него влюблюсь, честно. Перестань.
— Вот именно! Меня так не бесил ни один человек, которого я не знаю! Он влез в мою квартиру своим видом, своим голосом, своей... ухмылкой!
Полина открыла рот — то ли чтобы что-то возразить, то ли чтобы снова пошутить, но я махнула рукой:
— Ой! Всё, не успеваю! Занятие уже должно было начаться десять минут назад!
Я вскочила с лавки, отдала ей пустой стакан и на ходу закидывала волосы в хвост.
— Побежала. Позже напишу, если не сгорю от стыда окончательно.
— Давай-давай, мисс Танец Без Одежды! — крикнула мне вдогонку Полина и засмеялась.
Я только фыркнула в ответ и побежала обратно в студию.
После трёх групп подряд я мечтала только об одном — снять кроссовки, заползти в душ и не разговаривать ни с кем хотя бы час.
Лето в Питере выжимало из меня все соки, а дети на танцах допивали остатки энергии. Даже кофе не спас. Только мысль о том, что дома прохладно и тихо, двигала меня вперёд.
Когда я свернула к подъезду, то заметила знакомую фигуру у стены.
Виктор.
Он стоял чуть в стороне от крыльца, рядом с мужчиной в каске и жилете, и что-то рассказывал. В руке держал бутылку воды, волосы взъерошены, белая майка промята и прилипла к телу.
Я замедлила шаг.
И вот не нужно было мне этого делать — но я сделала. Подошла ближе, прячась за кустами, и услышала:
— …просто стою, а она выходит. Вообще ничего. Ни звука, ни предупреждения.
Я застыла.
Виктор продолжил, голос чуть тише:
— Ну, представляешь: я оборачиваюсь, а она там, посреди комнаты. Всё видно.
Смех второго мужчины.
— Ты серьёзно? Вот так просто?
— Ага. Я, честно, даже не знал, куда смотреть.
Я покраснела.
Сердце сжалось — и тут же начало колотиться. Я снова ощутила на себе его взгляд, его голос. Его ухмылку.
Они точно говорили обо мне.
Прямо здесь, возле моего дома.
Прямо сейчас.
Я больше не могла это слушать.