– Твоя сестра, – размахивает он запиской, – только что послала меня к черту.
– Она и меня все время посылает, – успокаиваю я его. – Не обращай внимания.
На всякий случай сообщаю ему, что с любовью у нашей семьи большие проблемы.
– Я не пытаюсь любить ее. Я просто хочу быть ей другом!
Мартин садится на свое место – отдыхает душой за составлением каталога. Что ж, мне в этом месяце с девушками тоже не везет. На прошлой неделе Эми ответила на мое письмо странным сообщением: «Спасибо, Генри. Сейчас это много значит». Больше ничего с тех пор от нее не было. Я так и не понял, что значит «сейчас».
Уже две недели я пытаюсь развлечь Рэйчел. Она не разрешила рассказывать о Кэле, поэтому со стороны мое поведение не должно выглядеть подозрительно. Хочу поговорить с ней обо всем, но она не позволяет: мол, слова ничего не изменят. Перестала дерзить. Стала, я бы сказал, одержима – еще до того, как нашла пометку в «Море». Правда, теперь работает почти без перерывов. Ищет новой весточки от брата, хоть и не признается в этом.
К прилавку подходит Фредерик – спрашивает о Уолкотте. У меня нет для него новостей, но, раз уж он здесь, задаю ему вопрос:
– Предположим, у вас есть друг, который подавлен из-за смерти близкого человека. Он не ищет сочувствия, но вам кажется, что ему нужно поговорить. Что бы вы сделали?
– Думаю, нужно уважать его желание. Если он не хочет говорить, силой не заставишь. – Фредерик смотрит на Рэйчел, потом снова на меня. – Можно попробовать рассмешить ее.
Раньше Рэйчел смеялась просто потому, что я был рядом. Теперь же она постоянно ходит с угрюмым лицом, которое стало настораживать даже покупателей. Впрочем, это не так уж важно. Джордж их тоже отпугивает. Я продолжаю работать и размышляю, какие бы выбрал слова, если бы решил написать ей. Через некоторое время снова появляется Фредерик:
– Я нашел бы в себе смелость говорить о смерти. Люди стараются обходить эту тему стороной. Литература и телевидение – исключение, там мы смотрим на нее в упор.
После обеда я пишу Рэйчел письмо. Следуя совету Фредерика, стараюсь быть смелым и честным. Не пытаюсь ее рассмешить – это как-то неэтично. Пишу, что грущу о Кэле. Возможно, не стоит, но зато правда. Когда Рэйчел идет перекусить к Фрэнку, подхожу к «Библиотеке писем». Я собирался вложить послание в «Пруфрока», но, увидев рядом с ее сумкой «Облачный атлас», оставляю письмо между страницами 6 и 7. Кладу книгу на стул – так она ее наверняка заметит.
Отправляюсь к Фрэнку, чтобы наградить себя слоеным пирожком, а когда возвращаюсь, книга уже на полке, развернута корешком назад. Дождавшись, когда Рэйчел еще раз выйдет, я подхожу к ее рабочему месту, рассчитывая найти письмо.
Письма оставлены между с. 6 и 7
22–29 января 2016 года
Дорогая Рэйчел!
Надеюсь, ты не возражаешь против моего письма. Знаю, ты вернулась в город, чтобы забыть о Кэле, но думаешь о нем до сих пор каждую секунду, я же вижу. Да и кто бы не думал на твоем месте?
Может, тебе это покажется глупым, но мне трудно поверить в то, что его больше нет. Я не был на похоронах, в моей памяти он жив. Неужели я больше никогда не увижу его?
Рэйчел, не подумай, что я тебя жалею, это просто наблюдение: ты почти все время грустишь. А иногда и вовсе сидишь потерянная, будто не понимаешь, что происходит. Представляю, как ты забываешь и вспоминаешь, забываешь и вспоминаешь, – и мне становится страшно. Тебе, наверное, очень тяжело.
Жаль, что меня не было на похоронах. Жаль, что я не бил тебе хорошим другом. У тебя есть мой номер телефона – вдруг захочешь, чтобы в грозу я отнес тебя домой.
Ты сказала, что слова не вернут Кэла, и это правда. Но если ты захочешь написать, можешь оставить письмо в «Облачном атласе» (в «библиотеке писем» есть еще один экземпляр) между страницами 6 и 7. Я обязательно тебе отвечу.
Генри
Дорогой Генри!
Спасибо. Я ценю твое письмо и предложение поговорить. Если честно, мне все советуют говорить, но это не очень помогает. Слова не вернут Кэла.
Рэйчел
Дорогая Рэйчея!
Я все понимаю. Ты знаешь, где меня найти, если передумаешь.
Генри
Дорогая Рэйчел!
Я сказал, что понимаю, окей. Но я с тобой не согласен. Сегодня вечером я в книжном один. Все ушли домой, а я размышляю о назначении слов. Вообще-то я думаю об этом с того самого дня, когда ты списала со счетов всю поэзию и непочтительно отозвалась обо всех поэтах.
«Я люблю тебя, давай поцелуемся, давай займемся сексом». С годами я понимаю, что эти слова имеют силу. Допустим, ты сказала Джоэлу, что любишь его, и в этот момент сама осознала мощь фразы. Ты и Кэлу говорила, что любишь его. Рэйчел, слова кое-что значат.
Генри
Дорогой Генри!
Да, я говорила Джоэлу, что люблю его, и совершенно точно говорила это Кэлу – продолжаю говорить каждый день. Однако я имела в виду, что слова по большому счету бесполезны.
Рэйчел
Дорогая Рэйчел!
Разве выражение любви в словах ничего не значит, не имеет силы?
Генри
Дорогой Генри!
Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Я хочу сказать, что слова не мешают нам умирать. Они не воскрешают. Они не имеют силы над смертью.
Рэйчел
Дорогая Рэйчел!
Мне кажется, ты запуталась. Слова имеют силу при жизни. Смерть – самая незначительная ее часть.
Предлагаю вечером пойти потанцевать. Сегодня пятница. Пригласим Джордж с Мартином.
Генри
Дорогой Генри!
Зря ты считаешь смерть незначительной частью жизни. Пели ты так думаешь, ты ее не видел.
Хорошее предложение. Только пойдем куда-нибудь, где нас не знают, а то я видела, как ты танцуешь. Сегодня я ужинаю с Роуз. Встретимся в девять напротив «Прачечной». Послушаем The Hollows, а потом решим, куда идти.
Рэйчел
Генри
В тот вечер я встречаюсь с Мартином у входа в «Шанхай-дамплингс». Он сразу интересуется, где Джордж. Приходится его огорчить: ее не будет.
– Только ты да я, так уж получилось.
– А я думал, это семейная традиция.
– И я так думал, – отвечаю я, стараясь не показывать, что расстроен.
Мы ждем, когда Ма Ли усадит нас за столик, и я размышляю о своем разговоре с папой, который произошел несколько часов назад.
«Дамплинги по пятницам временно отменяются, – сообщил он. – Ни у меня, ни у мамы нет настроения для этих встреч. Сегодня Джордж поехала ужинать к ней, а я делю трапезу с Фредериком и Фридой».
Он дал мне немного денег из «малой кассы», чтобы я мог угостить Мартина, и подарил новую книгу. Это сборник рассказов Хорхе Луиса Борхеса, изданный в серии «Penguin Classics»[30]. На обложке бабочки с квадратными крыльями образуют шестиугольник. «Прочти "Память Шекспира"», – посоветовал отец.
Когда я учился в десятом классе и однажды вечером искал интересную книгу, он познакомил меня с Борхесом – велел прочитать «Вавилонскую библиотеку». Осваивать ее пришлось со словарем. Я не совсем понял это произведение. Много отсылок к математике и другим наукам, которые мне хотелось обсудить с Рэйчел, но она к тому времени уже уехала. Я решил, что рассказ написан о людях, у которых много вопросов о жизни и вселенной – вопросов, сводящих с ума, ведь на них нет ответов.
Подходит Ма Ли, я объясняю ей, что нас всего двое, и она сажает нас за крошечный столик возле туалета. Спинку моего стула то и дело задевают дверью. Локти не помещаются на столе. Некуда даже меню приткнуть, в которое я заглядываю впервые в жизни – раньше отдельно ничего себе не заказывал.
Говорить о книгах без семьи как будто неправильно, но и не говорить нельзя. Поэтому я кратко рассказываю Мартину о Борхесе. Показываю ему книгу. Пытаюсь объяснить «Вавилонскую библиотеку», но не нахожу подходящих слов.
– Рэйчел объяснила бы лучше, – добавляю наконец.
– Она тебе нравится, – делает он вывод, и я задумываюсь о нас. О том, как долго я с ней знаком. Думаю о письмах, которые мы друг другу пишем всю неделю, и о том, с каким нетерпением я каждый раз жду ее ответа.
– Она мой самый близкий друг. – Я и сам не уверен, что слово «друзья» передает суть наших отношений.
Забирая книгу у Мартина, интересуюсь, как дела у него с Джордж. К моему удивлению, он говорит, что лучше. Со стороны так не кажется.
– Еще неделю назад она посылала тебя к черту.
– И я ей вежливо ответил, что решил к черту не ходить.
– А дальше?
– Она вежливо написала, что если я к черту не пойду, то пойдет она.
– Так почему стало лучше-то? Я что-то не понимаю.
– Всю неделю я был приветлив с ней, и сегодня после обеда лед тронулся. Кажется, мы снова друзья.
Прежде чем я успеваю спросить, как именно тронулся лед, Мартин меняет тему:
– Как у тебя с Эми?
И я вдруг понял, что все это время очень мало думал об Эми. В мыслях только Рэйчел и Кэл. Его я знал не меньше, чем ее: маленьким мальчиком он ходил за мной по пятам и засыпал вопросами, а ближе к двенадцати стал настоящим интеллектуалом, и мы поменялись ролями. Мне его не хватает.
– У тебя кто-нибудь умирал? – спрашиваю я Мартина, и он отвечает:
– Бабушка.
Мы делаем заказ, а потом я придвигаюсь поближе и задаю вопрос, который мучает меня с того дня, когда Рэйчел сказала мне о Кэле.
– Куда уходят люди? Ну, понимаешь, вот они здесь, а потом уже нет. У меня это не укладывается в голове.
– Кто-то умер, да?
– Не важно. Давай сменим тему, – предлагаю я.
До конца ужина мы обсуждаем детективы, политику, литературные произведения из программы двенадцатого класса, решаем, какие вонтоны лучше – жареные или вареные.