Так вот, если решишь ответить, посылай письмо на этот адрес: 11 Марин Парад, Си-Ридж, 9873.
С любовью, Кэл
Генри
Думаю, не пойти ли в книжный, чтобы поискать письмо. Но на это уйдет слишком много времени, так что беру такси и еду прямо к Рэйчел домой. По пути все время звоню ей – недоступна. Оставляю сообщение за сообщением на автоответчик. «Я наделал ошибок, но я многого не знал. Ты и книжный – вот что мне нужно. А не деньги. Плевать, что мое будущее неопределенно. Пусть так. Главное, чтобы в нем была ты».
Похоже, у меня любовная лихорадка. Я прошу водителя ехать быстрее. В ответ он замечает, что мы вообще-то стоим в пробке.
– Кажется, впереди машина сломалась, – поясняет он.
– Ну конечно, как же иначе, – ворчу я, высовываясь из окна.
Похоже, там авария, быстро нам отсюда не выбраться. Я оплачиваю проезд и выбегаю на шоссе. Рэйчел была права, начинается дождь. Один из тех летних грозовых дождей, которые отчаянно лупят по земле. Гремит гром, но я бегу прямо по лужам, разбрызгивая воду. До дома Рэйчел добегаю насквозь промокшим. Колочу в дверь, зову ее. Роуз отпирает мне и хмурится.
– Я знаю, что наделал кучу глупостей, – говорю я, пытаясь выровнять дыхание, – но я все улажу. Нам только нужно поговорить.
– Ее нет. А какие глупости ты натворил?
– Она не рассказывала?
– Я ее не видела.
– Черт возьми, – расстраиваюсь я, глядя на дождь и жалея деньги, которые только что потратил. Кричу от отчаяния и смотрю на Роуз: – У меня нет денег на такси.
– Подожди, я тебя отвезу.
Выскакиваю, как только Роуз останавливает машину, забегаю в книжный. Вода стекает с меня ручьями. В «Библиотеке писем» ищу роман Исигуро. Если Эми правильно назвала книгу, письмо должно быть здесь. Нахожу. Держу книгу в руках минуту-другую, потом пролистываю – вот он, листок, исписанный Рэйчел.
Дорогой Генри!
Оставляю это письмо на той странице, где «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока», ведь ты любишь это стихотворение, а я люблю тебя. Знаю, ты сейчас с Эми, но, черт побери, Генри, она не любит тебя. Она любит себя, очень даже любит. А я люблю тебя. Люблю, что ты читаешь. Люблю твою любовь к старым книгам. Я люблю в тебе все и знаю тебя десять лет, а это много значит. Завтра я уезжаю. Позвони мне, пожалуйста, когда получишь это письмо, в любое время.
Рэйчел
Пока я читаю письмо, мне начинает казаться, что с продажей магазина не покончено. Мы теряем вещи, но иногда они к нам возвращаются. События в жизни не всегда происходят в том порядке, в каком нам хотелось бы.
Из читального сада выходит папа. Через окно вижу, что там Фредерик, Фрида и Фрэнк пьют пиво.
– Что, открыли калитку между нами и булочной? – интересуюсь я.
– Когда Фрэнк услышал, что мы продали книжный, свернул ее ломом.
– Жаль, что так поздно.
– Лучше поздно, чем никогда.
– Прости меня. Я не знал, что магазин уйдет застройщикам.
– Ну это была не твоя мечта, Генри, – вздыхает папа, – не ты в этом виноват.
– Нет, магазин был и моей мечтой, – возражаю я.
Папа задумывается, а потом произносит:
– Тогда тебе через это просто надо было пройти. Зато со следующей мечтой ты уже так легко не расстанешься.
Папа говорит, что Рэйчел где-то здесь. Оказывается, она уже говорила с Джордж о Кэле.
– Очень жаль его, – добавляет он. – В «Библиотеке» есть его заметки. Как бы нам их не потерять! Мы, конечно, не можем оставить себе все эти книги – вот почему я хотел, чтобы Рэйчел занесла их в каталог. Она успела переписать только половину, а времени больше нет.
– Но почему мы не можем оставить их себе? – спрашиваю я.
Папа широким жестом обводит все полки:
– Генри, здесь очень много книг, и все они у меня есть.
– Мы могли бы найти им место, – предлагаю я. – В сарае.
– В каком сарае? – интересуется он.
– Ну, куда мы все вместе переедем.
В ответ он улыбается и ждет, что я еще придумаю. Потом выдает:
– Думаю, я поеду путешествовать. Посмотрю страну Шекспира и пьесы в Вест-Энде[37]. Оттуда махну в Аргентину. Может, выучу испанский и перед смертью почитаю Борхеса в оригинале.
– Ты что, умирать собрался?
– Нет, Генри, не сразу.
– А как же мы с Джордж?
– Джордж, наверное, переедет к маме. А у тебя, Генри, есть билет в кругосветку.
Папа кладет руку мне на плечо:
– Думаю, мама права. У нас очень маленький доход, а мечтами сыт не будешь.
– И все-таки мечты нужны…
– Мечты и немного денег, – улыбается он и снова выходит в читальный сад.
Оборачиваюсь и вижу Рэйчел.
– Я была на улице. Ты проскочил мимо.
– Не видел тебя.
– Я так и поняла.
Я просто околдован ею. Стараюсь притвориться, что мне неинтересно, как она выглядит без одежды. Повезет ли мне однажды увидеть это? «Генри, не отвлекайся», – говорю я себе.
– Я думаю, ты все-таки любишь меня, – произношу я. – Вот доказательство. – И показываю ей письмо. – Тут твоя подпись.
– Там еще дата. Не думаю, что бумажка, подписанная три года назад, может что-то доказать.
– В таких письмах дата не важна. Любовные письма должны оставаться вне времени, иначе какой в них смысл? Я тебя люблю, но только в 2012 году? Почему люди так непостоянны? У лебедей, например, лучше получается.
– При чем здесь лебеди? – не поняла Рэйчел.
– Они создают пары раз и навсегда.
– Ну, это не совсем так… – начала было она, но вдруг замолчала, взяла меня за футболку и притянула к себе. – Ты, Генри, произнес хорошую речь, но мы обсуждаем только мою любовь.
– Правда? Кажется, я забыл, с чего надо было начать.
– У тебя есть шанс исправиться.
– Ты моя лучшая подруга. Лучшая из всех, кого я знаю. Ты ослепительна, Рэйчел Суити. Я тебя люблю, – говорю я и целую ее.
Позже, гораздо позже – сейчас я еще не знаю когда – я медленно расстегну пуговицы на платье Рэйчел. Поцелую ее в ключицу. Буду представлять, что вижу нас сверху, вырвавшись за пределы Вселенной, и надеяться, что мы вместе до последнего вздоха. А пока мы целуемся. Вкладываем письмо в «Пруфрока», ставим книгу в «Библиотеку» – и целуемся. Я веду Рэйчел вверх по лестнице, и мы опять целуемся. Мы целуемся еще много лет. Это только начало.
Некоторое время мы сидим у меня в спальне. Рэйчел решает проверить мобильник.
– Я там сообщения оставил.
– Да уж вижу!
– Я хотел, чтобы ты поняла, как я к тебе отношусь.
– И как же?
– Очень нежно и трепетно.
Она интересуется, отдал ли я Фредерику найденного Уолкотта. Я еще не успел, и мы спускаемся в читальный сад. Время позднее, но спать никто не собирался. Приехала даже мама. Мы с Рэйчел усаживаемся, и я протягиваю Фредерику книгу. Он держит ее так, что я уверен: это не томик Елены.
– Не важно, есть ли у нас магазин. Я продолжу искать, если это не тот экземпляр, – заверяю я его.
– Спасибо, Генри, – благодарит Фредерик и тянется за кошельком, но мы с Рэйчел возражаем: это подарок.
Мы сидим в книжном, но уже скучаем по нему. Начинаем думать, что делать с книгами. Мама плачет, она расстроена не меньше других. Ловлю ее взгляд на себе.
– Ты повзрослел, – задумчиво говорит она, – а я и не заметила.
Рэйчел
Я поцеловала Генри в самый разгар его речи. Размахивая моим письмом, он говорит, что признания в любви не имеют срока давности. Вообще-то, у меня тоже была заготовлена речь. Я собиралась вытянуть из него признание по пунктам: почему он любит меня, а не Эми? А уж потом еще раз сказать о своих чувствах. Но я сразу поняла, что доказательства излишни и взяла ситуацию в свои руки. Мы словно увязли в меду. А все то, что произошло потом, все наши слова друг другу – секрет.
Позже, лежа рядом с Генри, я чувствовала жизнь не так, как раньше. Существует не только смерть – теперь я это знаю. Мы с Генри то дремлем, то бодрствуем, то разговариваем, то молчим. Окно открыто, и с улицы веет теплый ночной ветерок. Мы думаем об одном и том же. Мы – это совокупность прочитанных нами книг и любимых вещей. Кэл – это океан и письма, которые он написал. В вещах прячутся призраки.
Потом мы спускаемся, чтобы отдать Фредерику Уолкотта. Книга, к сожалению, не та. Но Генри обещает продолжить поиски.
Фредерик уходит раньше других, а когда я захожу в магазин, вижу Уолкотта в «Библиотеке писем». Стоит корешком внутрь. В книге письмо, наверняка адресованное мне.
Дорогая Рэйчел!
Надеюсь, ты не возражаешь, что я пишу тебе. Просто я все думаю о наших разговорах и о великой печали, которую ты переживаешь. Жену я потерял двадцать лет назад. Иногда мне кажется, я живу без нее целое десятилетие, а иногда – будто еще минуту назад она была рядом. Пишу «потерял», но со временем я возненавидел это слово. Она ведь не связка ключей и не головной убор. Это как сказать, что я где-то потерял свои легкие. Ты понимаешь, о чем я.
Наступает время, когда не скорбящие возвращаются к жизни, да и некоторые скорбящие тоже. Только и остается, что пытаться постичь непостижимое. Зачем жить, когда те, кого мы любим, ушли? Разве можем мы простить себе, что отпустили их? После смерти Елены я много об этом думал. Когда я встретил ее, мне исполнился двадцать один год. Она была моим лучшим другом. Без Елены я не представлял себе жизни. Без нее и времени не существовало. А мир без времени ужасен: все неопределенно, дни то сменяются быстро, то тянутся долго, а могут и вовсе остановиться. В законах Вселенной что-то разладилось, и я просто катился по наклонной плоскости. В таком мире невозможно ни в чем разобраться. И безумие берет верх. Но ты, Рэйчел, все это знаешь. Знаешь, что должна придерживаться тех законов, которые согласна принять.
Я люблю сына. Он закон, в котором ничто разладиться не может. Любовь к тому, что приносит тебе радость, тоже постоянна; книги, слова, музыка, искусство – это маяки, то и дело возникающие во вселенском хаосе.