Теперь о подобном развитии событий можно было только мечтать. Теперь нужно принимать меры. И срочно.
— Так как насчет вознаграждения? — спросила тетка.
В десятый раз? В сотый?
Чакуров сделал строгое лицо и сказал:
— Вначале нужно будет информацию проверить. Если она подтвердится, вы на коне.
— На каком коне? — спросила тетка.
Фамилия ее была Кошкина. Со своими откровенно блядскими глазами в молодости она, должно быть, отбоя не знала от мужиков. Но годы скомкали и перекорежили все, кроме этих жирно подкрашенных глаз, лицо увяло и сморщилось, грудь обвисла, на руках выскочили темные веснушки. «Ей надо лифчик потуже затянуть, а не ресницами накладными хлопать», — подумал Чакуров брезгливо.
Ему еще не исполнилось сорока. Высокий брюнет так называемого атлетического сложения. С подвижными бровями и профилем в виде месяца.
— На том коне, — подмигнул он, — который баксы возит.
На самом деле вознаграждение, если пострадавшие не блефовали, полагалось ему. У Чакурова уже возник план, как установить личность подозреваемой. Во-первых, она была молода, скорее всего, ровесница убитых парней, так что искать ее следовало в их окружении. Опросить всех, наметить круг подозреваемых, устроить очные ставки, вытрясти из них все, что возможно вытрясти. Глядишь, там и мотив всплывет. А пока следовало еще разок порасспрашивать Кошкину. Как правило, при этом всплывают новые детали, потому что подсознание успевает просканировать воспоминания.
— А сейчас, Любовь Викторовна, давайте повторим показания, — заговорил Чакуров. — Итак, вы работаете продавцом в магазине «Березка», где, по вашим словам, остались ночевать ввиду плохих погодных условий. Что заставило вас покинуть магазин под утро и отправиться домой?
— Я ж говорила уже, — недовольно пробурчала Кошкина. — Соседи позвонили, сказали, что Пашка мой к ним скребся, да так на крыльце и прикемарил. А наутро заморозки обещали. Он, скотина такая, застудится, а работать кто будет? Мы и так в долгах, как в шелках.
— Разбудили Пашку? — скучно спросил Чакуров, а сам искоса взглянул на свидетельницу, проверяя, не выдумала ли она причину, не выдаст ли себя.
— Когда я воротилась, он уже домой приполз, — ответила Кошкина, насупившись. — Грязи нанес, что свинья. Вот говорят, алкоголизм людей убивает. А я лично так не думаю. Мужики, гады, от водки только живучее становятся.
— Давайте не будем растекаться мыслями по древу, Любовь Викторовна.
— По чему?
— Не будем уходить от темы, — поправился Чакуров. — Вы сумеете указать точное место, где заметили девушку?
— Без проблем, — пожала плечами Кошкина. — Она от Тамонниковых через мост перешла и к трассе юркнула. Шасть, быстрая такая. А ведь крюк с километр получается. И все по грязи да по лужам. Ну, думаю, лярва ты, прости господи. Отстрочила и восвояси. Только почему пешком? Неужто на иномарку еще не заработала?
— На каком расстоянии от вас она прошла?
— Да, почитай, рядом. Два метра. Три от силы.
— Как вам удалось остаться незамеченной, Любовь Викторовна?
— Сколько раз повторять? — засмущалась Кошкина. — По нужде я присела в кустах. А краля эта по сторонам не глядела, ноги в руки и ходу, и ходу.
— Любовь Викторовна, а ответьте-ка на такой вопрос… Почему вы сразу не сообщили о своих подозрениях?
Голос Чакурова опять сделался скучающим, а взгляд — цепким, схватывающим все мелочи.
— Объявление только теперь дали. Смотрим телевизор, а там такое… Меня как ошпарило.
— Значит, если бы не денежное вознаграждение…
— А я что, даром нанималась вам помогать? — перешла в наступление Кошкина. — Может, та девица отомстить захочет. Плеснет кислотой в глаза, вот вам и опознание. Или того лучше, ножом пырнет.
Это была беспроигрышная позиция. Под статью об укрывательстве преступников не попадают те, кто молчит из страха перед возмездием.
— Опишите мне эту особу, — попросил Чакуров, прикрывая глаза.
— Описывала уже, — буркнула Кошкина.
— Еще раз, пожалуйста. Может, всплывут мелочи, которых вы не упомянули.
— Ну… Молодая. На голове шапка вязаная. Колпак полосатый, как у буратины.
— Буратино, — машинально поправил Чакуров.
— Я и говорю: буратина. Из-под колпака волосы длинные висят. Вот досюда. — Кошкина отмерила ладонью сантиметров десять ниже плеча. Прямые, темные…
Чакуров, до того жмурившийся, открыл глаза.
— Во сколько первый автобус идет?
— Что? — опешила свидетельница.
— Автобусы когда ходить начинают?
— Со станции выходят в пять с минутами. У нас — в половине шестого.
«Нужно будет наведаться на автовокзалы, — сказал себе Чакуров. — Девица могла уехать в обе стороны. Могла попытаться запутать следы. Полосатая шапка, длинные волосы, светлая куртка, сумка через плечо. Если камеры наблюдения ее зафиксировали, то птичка попалась. Рано или поздно удастся выяснить, куда она с вокзала направилась».
Кошкина продолжала говорить, но он ее почти не слушал. Ничего нового эта жадная дура не вспомнила. И, оттараторив свое, опять завела разговор о вознаграждении.
— Опять двадцать пять! — раздраженно сказал Чакуров. — Сначала преступницу поймать нужно, а потом уже деньги требовать. А у вас, Любовь Викторовна, хвост впереди паровоза получается. Ждите. Сейчас подпишу вам пропуск, и поезжайте домой. С вами свяжутся, если ваши показания окажутся полезными.
— Нашел дуру! — прошипела Кошкина. Глаза ее полыхнули ненавистью. — Думаешь сам приз заграбастать? Не выйдет! Без меня ты девку эту не сыщешь.
— Но-но! — прикрикнул Чакуров и пальцем по столу деревянно пристукнул. — Вы тут не очень-то! Не в бане!
В кабинете стало так тихо, что если бы какая-нибудь весенняя муха проснулась и полетела, то было бы обязательно слышно. Но не пролетела муха. И не выгнал Чакуров зарвавшуюся свидетельницу. Он вдруг понял, что у нее есть козырь на руках. И душа его сладко заныла в предвкушении праздника. В случае удачного раскрытия преступления Чакурова ожидало повышение по службе и моментальное обогащение.
Кошкина встала.
— Раз нам больше говорить не о чем, то я пошла. Выписывайте свой пропуск.
— Сядьте, — он указал на покинутый ею стул.
— Насиделась, хватит.
— Сядь! — рявкнул Чакуров.
Кошкина рухнула на сиденье, вытаращив глаза. Ее рот сделался маленьким и круглым, как будто она коктейль сосала сквозь невидимую трубочку.
— Что там у вас, признавайтесь? — заговорил Чакуров, напустив на себя прежнюю вежливую личину. — Ведь есть что-то, верно? Признайтесь. Без этого вам вознаграждения не видать, даже не мечтайте.
— А я по объявлению позвоню, — сказала Кошкина. — В объявлении номерочек указан.
Он изобразил зевок, прикрыв рот ладонью.
— И на здоровье. Родители покойников с полученными сведениями ко мне обратятся. Я показания рассмотрю и признаю несущественными. Что дальше, Любовь Викторовна?
На лице ее проступило мучительное раздумье.
— А дальше вот что… — начала она.
Чакуров принял расслабленную позу и переплел пальцы выложенных перед собой рук.
— Я слушаю.
— Треть твоя, следователь.
— Половина, — быстро произнес он, прекрасно понимая, что не даст этой вредной бабе ни гроша.
Торговаться нужно было, чтобы не вызвать у нее подозрений слишком легкой уступкой.
— Хорошо, — неожиданно согласилась Кошкина.
Чакуров решил, что самое время зевнуть еще разок.
— Так что там у вас? — спросил он.
— Карта, — ответила она, понизив голос.
— Местности, что ли? — не понял он.
Вернее, это мозг еще не воспринял услышанное. Интуиция уже ликовала, колотя серебряными молоточками в висках. Удача, невероятная, потрясающая удача!
— Банковская карта, — сказала Кошкина.
Чакуров попытался зевнуть. У него это не получилось.
— Чья? — тупо спросил он.
— Лярвы этой, — был ответ. — Убийцы. Она телефон из кармана вытащила, чтобы подсвечивать. Карточка и выпала. Я подняла. Думала… Ладно, не важно.
— Четырехзначный код подобрать невозможно, — машинально произнес Чакуров. — Если не знать хотя бы элементарных сведений о владельце.
— Это я уже поняла, — Кошкина хихикнула. — Банкомат, зараза, чуть не съел карту.
Снова воцарилась тишина. Чакуров сделал значительное лицо и протянул руку:
— Ладно, давайте сюда, Любовь Викторовна. Попробуем по карте установить личность владельца. Если получится, конечно.
— Что вы там про паровоз говорили?
— А?
— У вас хвост впереди паровоза едет, — заявила Кошкина, щурясь. — Получу свою долю, отдам карту.
— Напрасно вы так, Любовь Викторовна, ой, напрасно, — скорбно покачал головой Чакуров. — Я ведь с вами по-хорошему, а могу и по-плохому. Пришлю группу с обыском, и все дела.
— Ну и присылай! — вызверилась она. — Не найдешь карту, хоть тресни. Я к другому следователю пойду. Пугает он!
— Если ты, Кошкина, выкинешь такой фортель, — предупредил он, — то я тебе отсидочку гарантирую. За сокрытие улик и введение следствия в заблуждение.
— А ты не пугай, не пугай! Не на ту напал, понял?
Чакурову стало ясно, что давить дальше на Кошкину бесполезно. Она за деньги удавится и от своего не отступит. Проклятая баба! Придется с ней, видно, как-то поладить.
— Ладно, — произнес он. — Вижу, вы женщина с характером. Уважаю.
— Мне ваше уважение до одного места, гражданин следователь. Мне деньги нужны.
— Получите вы свои деньги, — угрюмо пообещал Чакуров. — Я позвоню, и мы условимся о встрече.
— Пятьдесят тысяч мои, — заявила Кошкина.
Он кивнул молча. Аргументы у него закончились, а признавать свое поражение не хотелось.
Чакурова взяли в спортивном комплексе «Перфект лив». Он плавал там по средам, а по воскресеньям посещал зал тренажеров. Поплавать поплавал, а качаться ему еще долго было не суждено.
Сразу после ухода Кошкиной Чакуров позвонил по объявлению, представился и спросил, с кем говорит.