Целомудренный, верен обетам и клятвам своим.
За собою не знаю вины. Если знаешь мой грех,
То пойми, что прощенье — деяний достойнее всех.
Если хочешь — меня ненавидь, если хочешь — убей,
Ибо ты справедливее самых высоких судей.
Долго дни мои трудные длятся, мне в тягость они,
А бессонные ночи еще тяжелее, чем дни…
На голодного волка походишь ты, Лейла, теперь,
Он увидел ягненка и крикнул, рассерженный зверь:
„Ты зачем поносил меня, подлый, у всех на виду?“
Тот спросил: „Но когда?“. Волк ответствовал: „В прошлом году“.
А ягненок: „Обман! Я лишь этого года приплод!
Ешь меня, но пусть пища на пользу тебе не пойдет!..“.
Лейла, Лейла, иль ты — птицелов? Убивает он птиц,
А в душе его жалость к бедняжкам не знает границ.
Не смотри на глаза и на слезы, что льются с ресниц,
А на руки смотри, задушившие маленьких птиц».
Целую след любимой на земле.
Безумец он! — толкуют обо мне.
Целую землю — глину и песок, —
Где разглядел следы любимых ног.
Целую землю — уголок следа.
Безумец я, не ведаю стыда.
Живу в пустыне, гибну от любви.
Лишь звери — собеседники мои.
Любовь меня поймала, увела
Как пленника, что заарканен с хода,
Туда, где нет ни крова, ни тепла,
Ни племени, ни стойбища, ни рода.
Ни тьмы, ни света, ни добра, ни зла
И мукам нет конца и нет исхода.
Горю, сгораю — медленно, дотла.
Люблю — и все безумней год от года!
Всевышний, падаю во прах перед каабой в Мекке.
В твоей нуждаюсь доброте, защите и опеке.
Ты правишь небом. Ты царишь над всей земною твердью.
Надеюсь только на тебя, взываю к милосердью.
Любимую не отнимай, яви такую милость!
Ведь без нее душа пуста, вселенная затмилась.
Она — единый мой удел, не ведаю иного.
Твой раб любовью заболел — не исцеляй больного!
Ты можешь все. Не отступай от воли неизменной.
Любимую не отнимай. Она — твой дар бесценный.
Она — моих бессонных мук причина и основа.
Она — безумный мой недуг. Не исцеляй больного!
Я все забуду — племя, род, заветный дым кочевья.
Любимую не отнимай, не требуй отреченья.
Ты сам, всесильный, повелел любить, не зная меры.
Зачем от верного слуги ты требуешь измены?
Ты пожелаешь — я уйду от искушений милых,
Но от любимой даже здесь отречься я не в силах.
В любви не каюсь даже здесь, безумец, грешник слабый,
В священном городе твоем, в пыли перед каабой.
В мире нездешнем, в раю, где повсюду покой,
Души влюбленных томятся ли здешней тоской?
Прах — наша плоть, но дано ли нетленному духу
Вечно пылая, терзаться любовью людской?
Очи усопших не плачут, но в мире нездешнем
Слезы влюбленных — бессмертные! — льются рекой!
Я болен любовью, моя неизбывна тоска.
Беда моя — рядом, любимая так далека,
Теряю надежду, живу, привыкая к разлуке.
Молчит моя милая, видит во мне чужака.
Я словно птенец, угодивший нечаянно в сети.
В плену его держит незримая злая рука.
Как будто играет дитя, но для пойманной птицы
Игра обернется погибелью наверняка.
На волю бы выйти! Да стоит ли — право, не знаю.
Ведь сердце приковано к милой, а цепь коротка.
Ворон, что ты пророчишь? С любимой разлуку?
Сам попробуй, как я, испытай эту муку.
Что еще ты сулишь одинокому, ворон?
Бедняку угрожаешь каким приговором?
Ты не каркай, не трать понапрасну усилья —
Потеряешь ты голос и перья, и крылья.
Будешь ты, как и я, истомленный недугом,
Жить один, без надежды, покинутый другом!
Что я делаю, безумец,
в этот вечер темно-синий?
На песке тебя рисую
и беседую с пустыней.
Крики ворона услышу —
наземь падаю в тоске.
Ветер горя заметает
мой рисунок на песке.
Люблю — в пустыне жажда слабей моей любви.
Люблю — иссякли слезы бессонные мои.
Люблю — молиться бросил, безумьем обуян.
Люблю — не вспоминаю каабу и коран.
Исполни лишь одно желанье мое — иного нет:
Спаси любимую от горя, убереги от бед.
Мне блага большего не надо, ты щедро одарил
Меня любовью — в ней отрада, спасение и свет.
Пока живу — люблю и верю, надеюсь и терплю, —
Служу единственному богу, храню его завет…
Только любящий достоин человеком называться.
Кто живет, любви не зная, совершает святотатство.
Мне любимая сказала: «Ничего не пожалею,
Лишь бы милого увидеть, лишь бы мне тебя дождаться».
Только любящим завидуй — им на долю выпадает
Невозможное блаженство, неразменное богатство.
Омар ибн Аби Рабиа
1—22. Переводы С. Шервинского; 23–32. Переводы Е. Николаевской; 33–42. Переводы М. Курганцева
Вы, суд мирской! Слуга аллаха тот,
Кто судит нас, руководясь законом.
Пусть жен не всех в свидетели зовет,
Пусть доверяет лишь немногим женам.
Пусть выберет широкобедрых жен,
В свидетели назначит полногрудых,
Костлявым же не даст блюсти закон —
Худым, иссохшим в сплетнях-пересудах.
Сошлите их! Никто из мусульман
Столь пламенной еще не слышал просьбы.
Всех вместе, всех в один единый стан,
Подальше бы! — встречаться не пришлось бы!
Ну их совсем! А мне милее нет
Красавицы роскошной с тонким станом,
Что, покрывалом шелковым одет,
Встает тростинкой над холмом песчаным.
Лишь к эдаким благоволит аллах,
А тощих, нищих, с нечистью в сговоре,
Угрюмых, блудословящих, нерях,
Ворчуний, лгуний, — порази их горе!
Я жизнь отдам стыдливой красоте.
Мне знатная, живущая в палате
Красавица приятнее, чем те,
К которым ночью крадутся, как тати.
Я видел: пронеслась газелей стая,
Вослед глядел я, глаз не отрывая, —
Знать, из Кубá неслись они испуганно
Широкою равниною без края.
Угнаться бы за ними, за пугливыми,
Да пристыдила борода седая.
Ты, старый, очень старый, а для старого
Уж ни к чему красотка молодая.
Отвернулась Бегум, не желает встречаться с тобой,
И Асма перестала твоею быть нежной рабой.
Видят обе красавицы, сколь ты становишься стар,
А красавицам нашим не нужен лежалый товар.
Полно! Старого друга ласкайте, Бегум и Асма,
Под деревьями нас укрывает надежная тьма.
Я однажды подумал (ту ночь я с седла не слезал,
Плащ намок от дождя, я к селению Джазл подъезжал):
О, какая из дев на вопрос мой ответить могла б,
Почему за любовь мне изменою платит Рабаб?
Ведь, когда обнимал я другую, — казалось, любя
Я томился, и жаждал, и ждал на свиданье — тебя.
Если женщины верной иль даже неверной я раб,
Мне и та и другая всего лишь — замена Рабаб.
Обещай мне подарок, хоть я для подарков и стар, —
Для влюбленной души и надежда — достаточный дар.
Я покинут друзьями, и сердце мое изболело:
Жажду встречи с любимой, вздыхаю о ней то и дело.
И зачем мне совет, и к чему мне любезный ответ,
И на что уповать, если верности в любящей нет?
Кто утешит меня? Что мне сердце надеждою тешить?
Так и буду я жить — только смерть и сумеет утешить.
В стан я племени прибыл, чьих воинов славны дела.
Было время покоя, роса на пустыню легла.
Там я девушку встретил, красивее всех и стройней,
Как огонь, трепетали запястья и бусы на ней.
Я красы избегал, нарочито смотрел на других,
Чтобы чей-нибудь взор не приметил желаний моих,