— Поужинать получится.
— Тогда приступим? Приятного аппетита.
— Приятного аппетита.
Оба принялись за принесенные салаты. Константин Константинович спохватился:
— Мм! Шампанское! Где наше шампанское? — и подозвал официанта.
Официант, извинившись, тут же принес бутылку в ведерке со льдом, открыл ее профессиональным движением — лишь короткий шипящий щелчок и легкий дымок из-под пробки, — наполнил фужеры и еще раз пожелал приятного аппетита.
Константин Константинович поднял свой фужер:
— За вас, Дина… Александровна. За успешное окончание четвертого курса.
— Спасибо, Константин Константинович. — Дина пригубила игристого вина и поставила фужер на стол.
Константин Константинович с аппетитом продолжил уничтожать салат и очень скоро справился с ним, подобрав все до крошки. Дина ела немного лениво, словно вовсе не была голодна.
— А вы не курите? — спросил Константин Константинович, взяв сигарету.
— Иногда, — ответила Дина.
Он протянул ей пачку «Столичных»:
— Прошу.
Ничего не ответив, Дина вынула из сумочки плоскую коричневую пачку импортных дамских сигарет, достала одну и поднесла ко рту.
Константин Константинович, выразив движением брови восхищение, протянул ей зажженную спичку.
Дина курила, почти не затягиваясь, выпуская дым эффектной тонкой струйкой вверх.
Заиграла музыка — это на сцену вернулись после перерыва музыканты. Все они были молодыми, чуть более длинноволосыми, чем позволялось комсомольской молодежи неписаными правилами — а другой молодежи в стране почти и не было, — но им, музыкантам, вероятно, так же негласно разрешались подобные вольности из соображений создания сценического образа. У двоих были «английские усы», которые англичане называли «украинскими», на носу одного из усатых сидели моднющие дымчатые очки в оправе «дипломат», а один из безусых был в обтягивающих белых — совершенно белых! — штанах. Джинсы только входили в моду и были редкостью, доступной разве что золотой молодежи, неизвестно где бравшей деньги на заморскую одежду и дорогие рестораны. А уж белоснежные джинсы и вовсе считались экзотикой…
— А мы не договорили с вами, — напомнил Константин Константинович, когда Дина отвела взгляд от сцены и принялась гасить сигарету в пепельнице.
Она вопросительно посмотрела на своего собеседника.
— Вы уже все высказали касательно удивления моей персоной? — улыбнулся он.
— Все, — кивнула Дина.
— Тогда подведу итог. Я — дурак…
— Перестаньте… я же не это хотела… — Дина попыталась перебить Константина Константиновича.
— Стоп-стоп-стоп! — замахал он рукой. — Я дурак, но, к счастью, не конченый… Я — бабник. И похоже, к несчастью, конченый. Но при этом у меня наблюдаются зачатки интеллекта и некоторый юмор. Именно это и ввергло вас в удивление. — Он посмотрел на Дину с улыбкой.
Дина опустила глаза в свою тарелку и рассматривала зеленую горошину, наколотую на вилку: когда и зачем она это сделала?..
— Что вы молчите? Ведь именно это вы мне и сказали.
Она посмотрела на Константина Константиновича и твердо произнесла:
— Хорошо. Именно это.
— Ну вот. — Он засмеялся. — Значит, я в ваших глазах слегка подрос?
— Предположим.
— Отлично! Тогда с этой минуты я все силы прилагаю к тому, чтобы если уж не заработать новых очков, то хоть полученных не упустить. — Он взял фужер. — Мм?
Дина молча подняла свой.
— Ну что… — сказал преподаватель. — Теперь моя очередь высказывать удивление вами. Вы позволите?
— Пожалуйста, — позволила Дина.
— Откровенно?
— Насколько это возможно для вас.
Константин Константинович усмехнулся этим Дининым словам и продолжил:
— Ну, то, что вы умница, я понял за те три года, что преподаю в вашей группе. То, что вы красавица, я заподозрил сегодня на экзамене…
— Вот тут вы лукавите… — попыталась перебить его Дина.
Константин Константинович, возражая, мотнул головой:
— …и продолжаю убеждаться с каждой минутой. — Его голос слегка изменился, в нем завибрировало волнение.
— Не надо, — воспользовалась короткой паузой Дина. — До Риммы Яковлевой и прочих красоток мне очень далеко.
Справившись с собой, Константин Константинович продолжал:
— Вы очень правильно подметили: «красоток». Красотка и красивая женщина — понятия совершенно разные. Вы не знали?
Дина снова принялась разглядывать свои налакированные ногти, пытаясь в свою очередь справиться с волнением.
— Так вот, в разряд красоток… в моей классификации, во всяком случае, вы не попадали. Я видел в вас зубрилу, синий чулок и будущую карьеристку.
Дина заинтересованно подняла глаза на говорящего.
— Сегодня, как вы могли заметить, я разглядел, что у вас очень красивые ноги. — Он улыбнулся. — Но то, как вы меня приструнили, заставило меня вглядеться в вас чуть внимательней. — Теперь волнение Константина Константиновича выразилось во влажном блеске глаз. Он прикурил сигарету. — И вот… — с силой выдохнул он дым вверх, — не перестаю удивляться.
— И что же вас удивляет?
— Ваша неординарная жизненная позиция. Впервые слышу, что с прямотой и естественностью легче жить, чем хитря… лукавя… Или кокетничая.
— Что ж тут мудреного?
— Ну как?.. Человеку всегда что-то нужно от других. Вот и приходится ему подстраиваться… подыгрывать… порой ломать себя… в лучшем случае — сгибать.
— Не всем людям что-то нужно от других, — с присущей ей уверенностью сказала Дина.
— Вы считаете? Вам ничего ни от кого не нужно?
— Мне нет.
— Ммм… — задумался Константин Константинович. — Ну, конкретно вам, в вашем нынешнем возрасте и статусе, возможно, нужно меньше, чем скоро будет просто необходимо.
— Что вы имеете в виду? — с недоверием спросила она.
— Сейчас вы — студентка. Причем с головой. Так что свое положение отличницы и гордости родителей зарабатываете умом, усидчивостью и целеустремленностью. Пройдет немного времени, вы влюбитесь… — Он осекся. — Когда к вам придет любовь… — Он снова осекся. — Или вы уже влюблены?
Дина опустила глаза на пламя свечи и сказала:
— Продолжайте вашу мысль.
— Человек влюбляется в другого человека и принимается требовать от него взаимности. Тут и возникает театр… игра. Порой бездарная, порой просто мерзкая. Вы, вероятно, не представляете, во что может превратиться то, что когда-то было любовью… или влюбленностью.
Константин Константинович говорил возбужденно и с волнением, а Дина вдруг вспомнила сцену между мамой и дядей Толей, хоть и не поняла, каким образом она связана с тем, о чем сейчас говорит ее преподаватель.
— Потом — служебная карьера. А это еще более пакостное поприще. Будешь собой, «естественным и прямым», как вы выражаетесь, — ничего не добьешься, в лучшем случае так и просидишь рядовым до пенсии. А если твоя прямота будет мешать, от тебя избавятся в два счета. — Он глубоко затянулся, выдохнул дым и продолжил уже спокойно и даже с улыбкой: — Так что, девушка, не пересмотреть ли вам свои принципы, пока не поздно?
Дина, собравшись с духом, сказала почти ровным голосом:
— Я уже влюблена. — И добавила после короткой паузы: — В вас. — Снова помолчав секунду, но не давая собеседнику прийти в себя, продолжила: — Только требовать от вас я ничего не намерена. Поняли? — И она посмотрела на Константина Константиновича в упор уже совсем спокойно.
— Вот как?.. — Явно смущенный, Константин Константинович пытался поддерживать игривый тон.
Но он был растерян, обескуражен и не знал, что ему делать с этим признанием.
Тут очень кстати принесли горячее, и Константин Константинович принялся активно помогать официанту, удивленному таким порывом.
Дина тоже была рада этой перебивке — она отвернулась к сцене и смотрела то на музыкантов, то на площадку перед сценой, где несколько пар танцевали твист под «Черного кота». Ей очень хотелось не отводить взгляда от Константина Константиновича, но смотреть на него без волнения она не могла — неужели это шампанское так на нее подействовало?..
Сегодня ее любимый преподаватель выглядел совсем по-другому, чем обычно: не строгим и неприступным педагогом, каким был в стенах института. Сегодня он был стилягой: узкие брюки, твидовый светло-коричневый пиджак с кожаными заплатками на локтях и плетенными из такой же кожи пуговицами, водолазка цвета кофе с молоком — и весь его внешний вид говорил о легкости, празднике, игре.
«Как же он красив!» — заходились восторженным звоном эстетические струны Дининой души. «И сегодня он со мной…» — робко, не загадывая ничего на будущее и не оглядываясь в прошлое, вторили им струны женского самолюбия.
— Вы танцуете? — спросил Константин Константинович, когда официант закончил свое дело и удалился, а ансамбль заиграл «Лунный камень».
— Танцую, — сказала Дина.
— Разрешите вас пригласить.
Кавалер поднялся и протянул даме руку.
Динино волнение достигло, казалось ей, всех возможных пределов совместимости с жизнью, едва она коснулась пальцами ладони Константина Константиновича. Сердце готово было остановиться — оно сбилось со своего обычного ритма так внезапно, что просто не в состоянии было его вспомнить, и пребывало в полной растерянности.
Константин Константинович провел Дину в центр площадки и, держа ее правую ладонь в руке, другой рукой легко коснулся ее спины.
Динино дыхание стало почти ровным, сердце немного успокоилось и продолжило свою работу, хоть и в очень необычных, доселе незнакомых, условиях… Нет, оно вспомнило, что нечто подобное происходило, когда Артур Давлатян приглашал Дину на медленный танец на студенческих вечеринках, — вот так же остро были приятны его прикосновения. Но сейчас все-таки все было по-другому… еще острей.
Одна ладонь Дины лежала на груди Константина Константиновича, ощущая мягкую шерстяную пушистость твидового пиджака. Другая впитывала в себя тепло мужской ладони, чутко ловя малейшее движение мышц, — пальцы едва заметно подрагивали, то сжимая, то отпуская пальцы Дины. И ей казалось, что какие-то токи струятся из этой ладони… входят в нее, наполняют ее… Дыхание его касалось ее щеки… Дина слышала это дыхание. Оно было неровным, громким… Как же оно волновало…