а «Голиаф»! Будешь неделю трахаться со всей командой бесплатно!
Он был пьян и не соображал ничего, ярость и ревность застилали глаза.
– Десять тысяч, – последний раз попыталась я. – Посмотри!
Деньги валялись кругом…
И это, все же сработало. Миклош моргнул, огляделся.
– Сколько? – переспросил он.
– Десять тысяч! – повторила я. – Теперь ты богат!
Я шагнула к нему.
Поцеловать его, заставить забыть. Отвлечь.
– Теперь ты богат, – еще раз шепнула ему на ухо, так горячо и страстно, как только могла. Он всегда любил это.
Прижавшись к нему всем телом, полезла ладонями ему под рубашку.
– Теперь ты богат, мой милый…
Нежно. Я знала, как он любит. Сейчас отвлечь его, утащить наверх.
А потом он будет спать. А утром, когда проснется, возможно, будет уже хоть что-то соображать.
– Сука! – уже без былого напора буркнул он. – Я покажу тебе…
Подхватил, прижал меня к стене, задрав юбку.
Ну и пусть здесь.
Я сама расстегнула на нем штаны, обхватила ногами. Я целовала его, не давая больше думать ни о чем другом… все… он со мной… Он прижимал меня к стене всем своим весом, давя так, что я едва могла вздохнуть. До боли. Ничего, сейчас все закончится, надолго его не хватит. Потом я запрусь у себя, а он уснет. А утром мы поговорим…
Я гладила его уши – он всегда балдел от этого. Через его плечо я наблюдала, как Нанда собирает разбросанные деньги. Еще чек… Чек у меня.
Я сладко стонала, так сладко, как только могла, хотя воздуха не хватало и уже темнело в глазах. Ничего… сейчас… сейчас все закончится… Он рычал и пыхтел, дыша мне в лицо этим кислым пойлом… все быстрее… Сейчас.
Когда он кончил и бросил меня, у него едва хватило сил, качнувшись, доползти до кресла рядом, и упасть.
Все.
У меня ноги подгибались.
Я одернула юбку. Стояла еще немного, пытаясь отдышаться.
– У тебя губа разбита, Мэр, – сказала Нанда. – принести холодного.
Я кивнула.
Сейчас пройдет…
Пошла наверх, к себе.
Сколько раз я хотела сбежать. Еще даже до Миклоша, когда была совсем молода, когда на что-то надеялась. Не выходило.
Куда мне идти?
Однажды, мне удалось сбежать в пригород. Даже устроиться посудомойкой на кухню. Я весь день мыла эти проклятые тарелки, у меня руки болели и трескались… Но работы я не боялась никогда, привыкла с детства. Думала – вдруг удастся начать новую жизнь.
В первый же вечер меня изнасиловал хозяйский сынок. Прямо там же, на кухне, на столе… у меня все руки были в мыле. Он сказал: «да ладно, не дергайся, я же вижу, что ты шлюха». Тогда я была не готова.
Следующим вечером он привел своих дружков.
Я подумала – зачем бежать, если все равно ничего не меняется для меня. Становится только хуже. В борделе, по крайней мере, мне не нужно мыть посуду целый день, там я, по крайней мере знаю, чего от меня ждут и чем я зарабатываю деньги. Но я не ушла, решила подождать недельку, может быть, уляжется и им надоест.
За неделю они приходили еще трижды.
А потом меня нашли и заставили вернуться в бордель. Тогда еще всем заправлял Кривой Гуто, он тоже никогда не выпускал своего из рук. А я – его собственность. Для начала он изнасиловал меня сам, потом все его парни.
Куда мне бежать?
Когда пришел Миклош, поначалу я даже радовалась. Он был мягче Гуто, умнее, и у меня даже как-то удалось найти к нему подход… Но это вначале. Ничем не лучше. Просто я стала старше и научилась себя правильно вести.
Я привыкла так жить. Даже в детстве, дома, не было лучше.
Но сейчас… что-то менялось…
5. Третий
Я очень надеялась, он больше не придет.
Хватит. Зачем? Мне было даже приятно увидеть и вспомнить его один раз, но больше не надо. Слишком много проблем.
Утром, как только открылись банки, пока Миклош еще спал, я отправилась обналичивать чек. Надела свое самое приличное платье.
Я решила – десять тысяч отдам Миклошу, скажу: часть было чеком, часть так, Нанда подыграет мне. Полторы оставлю себе. Пятьсот разделят Нанда и Хен, который слышал наш разговор. Это будет честно.
Банк из простых. Я как-то уже была здесь. Толпа работяг, получающих разные выплаты, небольшая очередь принесших деньги за кредит…
И все равно, мне понадобилось пройти до конца улицы, мимо дверей, вернуться, постоять, и только тогда зайти внутрь. Мне казалось – все будут тыкать в меня пальцами. Все будут знать, кто я и чем занимаюсь. Одернула платье, поправила волосы… это не поможет, конечно.
Ладно…
Я видела, как на меня косились, пока ждала своей очереди. Женщина в черном… вдова? В наглухо закрытом платье, с двумя детьми, она все высокомерно кривила губы и старалась отойти от меня подальше. Девочку она держала на руках, а мальчик, лет пяти, поглядывал на меня с любопытством. Женщина что-то шепотом говорила ему, я почти не слышала слов, поняла только общий смысл – не подходи.
Женщина пыталась получить какие-то деньги после смерти мужа, ей отказывали. Она плакала, умоляла пожалеть детей, ведь совсем нечем кормить. Я так и не поняла в чем дело, но не хватало каких-то бумаг, что-то неверно оформлено. Нужно ждать ответа из страховой… Погиб на стройке… Мальчик крутился рядом, девочка у матери на руках тихо посасывала большой палец.
Ничего… «Мы ничем не можем помочь, мэм».
Вслед за ними – я.
– Мне нужно обналичить чек, – протянула девушке за стойкой.
Она брезгливо взяла. Глянула на сумму. И на меня снова.
– Откуда это у вас?
Слишком много?
– Со мной расплатились чеком за услугу, – сказала я.
– Какую?
– Личного характера.
Это не нее дело. Я смотрела ей прямо в глаза.
И она смутилась первой. Поджала губы. Суетливо оглянулась.
– Простите, мэм, но это слишком большая сумма, чтобы выдать сразу. Приходите завтра, мы подготовим все.
До завтра я ждать не могу. Тем более, что я уверена – она морочит мне голову.
– Нет, – сказала я. – Уверена, что денег в кассе достаточно. Позовите управляющего. Или я сама позову.
Я умела говорить твердо, когда было нужно.
Девушка снова оглянулась, недовольно проворчала что-то. Но сдалась.
– Подождите, – бросила она.
Я подожду.
Я видела, как там, где-то в глубине помещения, она показывает чек пожилому мужчине в очках. Тот смотрит. Потом издалека смотрит на меня. Говорит что-то, показывая в чеке. И девушка возвращается. Злой румянец у нее на щеках…
– Сейчас вам все выдадут, мэм. Пожалуйста, ваши документы…
Возможно, имя на чеке сыграло свою роль.
Уже на улице, сложив все деньги в холщовую сумку, с которой я хожу за покупками, поймав на себе очередной брезгливый взгляд… я увидела ту женщину в черном. Она плакала, стоя у стены. Им действительно нечего есть? Девочка стояла рядом, держась за юбку, ковыряя в носу, мальчик ползал в стороне, во что-то играя…
Я тихо свистнула. Мальчик поднял голову, посмотрел на меня. Я махнула – подойди. Он подошел.
Я достала и протянула ему сотню.
Он сначала вытянулся весь, потом замотал головой.
– Почему? – спросила я.
– Мама не разрешает ничего брать у чужих.
Это правильно.
Я присела, подобрала маленький камешек. Положила на дорогу купюру. Потом, подумав, достала и положила еще одну. И камешек сверху, чтобы не унесло.
– Я сейчас пойду, – сказала мальчику. – А ты скажешь, что нашел на дороге. Купишь себе и сестренке леденец. Понял?
Он кивнул. Леденец воодушевил особенно.
А я повернулась и пошла.
Не знаю, зачем сделала это. Большие деньги, очень большие… Просто, вдруг захотелось. Иногда стоит вернуть случайное добро судьбе – на удачу.
* * *
Он пришел через неделю, я и не ждала.
Я с самого начала говорила себе – он не придет, это было случайно, но вот…
У меня синяк уже начал сходить… Миклош разбил мне лицо. Именно сознательно – разбил. В первый день еще ничего, он взял деньги, даже щедро дал мне сотню с этих десяти тысяч, «на чулки». А на второй день напился и взбрыкнул снова. Просто совершенно спокойно пришел, ударил так, что заплыл глаз, пол лица опухло. Сказал: «Вот, теперь точно на такую красоту никто не польстится. Ты моя, поняла это?! Если, сука, узнаю снова – не пожалею!»
Даже жадность не могла перебить его желание не отдавать свое. У Миклоша тоже свои принципы… раньше я была даже рада, что так, что меня точно никому не подсунут.
Впрочем, потом какое-то время было тихо, все как обычно.
А потом он пришел. Рикхард.
Звякнул колокольчик.
Я обернулась. Он стоял на пороге, смотрел на меня, я на него… что-то так нехорошо менялось в его лице. Темнело в глазах.
– У нас нет свободных девочек, господин, – сказала я. – Вам лучше уйти.
– А вы свободны? – спросил он, как-то резко, зло.
– Я тоже занята, господин. Сожалею…
Можно ли отказать императору? Тем более, зная, кто он такой.
Он подошел. Молча, глядя на меня.
Я смотрела на него, он – на мое лицо, опухшее, с огромным, желтеющим уже синяком, заплывшим глазом… сказочная красота. Мне было неловко и даже немного больно, что он видит меня такой. Но я не отворачивалась.
В его глазах злость и сожаление разом.
– Кто это сделал? – спросил он. Тихо, но так страшно.
Ну, я скажу, и что? Он пойдет бить Миклошу морду? Прикажет повесить его? Сошлет на каторгу? К чему все это? Будет только хуже.
– Это тебя не касается, – тихо сказала я. – Уходи.
Это моя жизнь, и она всегда была такой.
В его глазах полыхнула ярость. Бешеная. Притом, что само лицо осталось таким же бесстрастным и холодным. Думаю, мало кто решался говорить с императором в таком тоне… никто не решался. Но мне можно, я шлюха.
– Касается, – тихо сказал он.
– Уходи.
– А! У нас гости?! – голос Миклоша из дверей. Сегодня он дома.
То, что было дальше, я даже представить себе не могла. Так не бывает. Не должно быть.
Хотя в тот момент Рикхард бы просто не успел сделать ничего другого. Спасаться бегством, наверно, еще менее достойно для императора. Миклош пер на него, словно разбуженный медведь. Не остановить.