— Расскажите это кому-нибудь другому.
— Не болтайте чепухи.
— Вы даже не удосужились взять с собой собственную жену. О ней и ваших детях позаботился ваш адъютант… когда вы были уже далеко.
— Вы лжете!
— Я был там и видел все собственными глазами.
— Убирайтесь отсюда!
— Вы заплатите за ваше преступление! — выкрикнул он. — Я сам убью вас.
— Да вы понимаете, с кем вы говорите, молодой человек?
Я схватил его за грудки и принялся трясти как тряпичную куклу. Когда я оттолкнул его от себя, он отлетел к столу, смахнув с него телефонный аппарат. Затем он бросился ко мне и повалил меня на журнальный столик. Падая на пол, я почувствовал, как пистолет впивается мне в спину. Мы сцепились, расталкивая ногами стулья и маленький столик. Он молотил башмаками по моим икрам, а острыми, колючими ногтями раздирал мне грудь и шею. Стукнувшись головой об изножие кровати, он принялся стаскивать с нее покрывало вместе с одеялом и простынями. Но мне удалось оттолкнуть его и откатиться в сторону. Я схватил с кресла подушку и, прижав ее к лицу своего противника, потянулся за пистолетом. Он брыкался и размахивал руками, пока выстрел не заставил его утихнуть.
Тяжело дыша, я поднялся на ноги. Он не шевелился. Я посмотрел на него, потом схватил покрывало и расстелил его на полу. Отбросив подушку, я подтащил труп поближе и стал завертывал его в покрывало. При этом его широко открытые глаза, казалось, смотрели на меня в упор, и я поспешил накинуть ему на лицо простыню. Потом я поволок труп к стенному шкафу и запихнул его внутрь. Затаив дыхание, я прислушивался к звукам за дверью. И в коридоре, и в соседнем номере было тихо. Я затолкал свою жертву поглубже и закрыл дверцу шкафа.
Затем я достал чемодан, отобрал необходимые мне вещи и быстро собрался, напялив на себя все, что оказалось возможным унести под пальто. Остальную одежду я побросал в шкаф, а пустой чемодан задвинул под кровать, после чего запер дверь изнутри на ключ и цепочку и выдернул из розетки телефонный провод. Когда я открыл окно, в лицо мне ударил холодный ночной воздух. Протиснувшись в узкое отверстие, я без особого труда добрался до пожарной лестницы. Кое-где в окнах гостиницы горел свет. Настороженно ловя в ночной тиши каждый звук, я проворно спускался вниз, а когда до земли оставалось несколько футов, спрыгнул с лестницы и затаился у стены. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, я направился к своей машине.
На всякий случай я не стал включать фары, пока не отъехал на почтительное расстояние от гостиницы. Я мчался на бешеной скорости. Нет, мною двигала не трусость, а чувство самосохранения. Любой на моем месте поступил бы точно так же. Ибо инстинкт самосохранения присущ человеку от рождения. И он неизменно срабатывает в минуту опасности.
— Ты можешь оказать мне услугу? — обратился я к Дитеру.
— Зачем ты спрашиваешь? Конечно. Что от меня требуется?
— Цианид.
— Цианид? Циклон-Б?
— Да нет, при чем тут евреи? Мне нужны таблетки цианистого калия.
— Для твоей любовницы?
— Нет.
— Почему ты не хочешь ее пристрелить? — спросил Дитер. — Это было бы проще и быстрее.
— Это не для нее. Для меня.
— Ты шутишь, Макс? За каким чертом тебе это нужно?
— Я не смогу выдержать того, что нам предстоит.
— Сможешь, Макс. Как и все мы.
Я покачал головой. Дитер вылил остатки вина себе в бокал и выпил.
— Так как с моей просьбой?
— Перестань, Макс.
— Дитер, я никогда ни о чем тебя не просил.
— У тебя просто-напросто расшатались нервы, Макс. Из-за болезни Ганса. Из-за выдвинутого против тебя обвинения. Из-за того, что линия фронта приблизилась к нам вплотную.
— Дело не в этом.
— Мне понятно твое настроение. Честно говоря, я не знаю, что было бы со мной, окажись я на твоем месте. И все-таки, не вешай нос, все образуется. Рано или поздно все улаживается.
— Ты не понял меня. Ты не хочешь меня выслушать.
— Уверяю тебя, все образуется. Ты выкрутишься. Мы все выкрутимся.
— Ты можешь достать для меня таблетки? Через своего двоюродного брата?
— Существуют другие способы.
— Хотя бы три штуки. Этого будет достаточно.
— Мы прорвемся, Макс.
— Послушай, ты можешь раздобыть для меня хотя бы три таблетки?
— Почему бы тебе не удрать в Южную Америку? — спросил Дитер. — Многие намерены поступить именно так.
— Послушай, мама, это очень важно. Ты слушаешь меня?
— Да, да, Ильзе, — ответила Марта, вытерев личико Гансу и вынимая его из ванны. — Теперь полезай ты.
— Сначала послушай.
— Полезай в ванну.
— Послушай.
Марта завернула Ганса в пушистое полотенце и передала мне.
— Ну, что еще? Что ты хотела мне сказать?
— Это мыло — еврейское? — спросила Ильзе.
— Какое?
— Это еврейское мыло?
— Что за глупости! Евреи не моются в нашей ванне и не пользуются нашим мылом.
— Ты не понимаешь, мама. Я спрашиваю: правда, что это мыло делают из мертвых евреев?
— Макс, что она болтает?
— Я никогда не слышал ничего подобного.
Я взял Ганса поудобнее, чтобы не намочить себе рубашку. Малыш извивался у меня на руках. Голенькая Ильзе стояла возле ванны, уперев руки в бока.
— Не представляю, откуда она это взяла, — сказал я.
— Кто сказал тебе про мыло? — спросила Марта.
— Домработница.
— Когда?
— Утром, когда она мыла пол, — объяснила Ильзе. — Она сказала…
— Ты должен ее уволить, Макс.
— Она неплохо справляется со своими обязанностями.
— Я не желаю, чтобы она находилась рядом с детьми.
— Скорее всего, Ильзе не так ее поняла.
— Я поняла все правильно. Она сказала…
— Я не желаю видеть в своем доме заключенную.
— И что она сказала про мыло, Ильзе?
— Она сказала, что мыло делают из жира мертвых евреев.
— О, Боже. Ты слышал, Макс? Я требую, чтобы духа этой еврейки не было в моем доме.
— Она не еврейка. Она полька.
— Какая разница!
— И еще она сказала…
— Я хочу, чтобы ты выписал домработницу из Берлина.
— Ты знаешь, что это невозможно. Хорошо, я подыщу вместо нее кого-нибудь еще.
— Только не из заключенных.
— Можно подумать, что в моем распоряжении есть кто-то, кроме заключенных.
— Я сыта заключенными по горло.
— Хорошо, я найду кого-нибудь.
— Только не еврейку!
— Я уже сказал, что найду кого-нибудь.
— Так это правда, что мыло делают из евреев? — в который уже раз вопрошала Ильзе.
ГЛАВА 4
— Мне необходимо переговорить с вами, — сказал мне администратор гостиницы.
— Вот как? — удивился я. — Если речь идет о счетах…
— Нет, нет, вовсе не о счетах, — поспешил успокоить меня администратор. — Со счетами все в порядке. Речь идет об одном господине.
— О каком еще господине?
— Который интересуется вами. Весьма, если можно так выразиться, неприятный субъект.
— Неприятный?
— Да. Это явно человек не нашего круга, — пояснил администратор.
— Он разыскивал меня?
— И весьма настойчиво. В последнее время он по нескольку раз на день наведывается сюда. И каждый раз расспрашивает о вас у портье. Интересуется, не съехали ли вы еще отсюда.
— Он сейчас здесь?
— Только что он разговаривал с портье у конторки.
— Ну что ж, — сказал я, вставая. — Давайте прямо сейчас и выясним, что ему нужно.
Администратор кивнул и проворно зашагал со мной в холл. У конторки никого не было. Он подошел к портье и о чем-то его спросил. Портье показал рукой на дверь ресторана. В ответ на следующий вопрос администратора портье покачал головой. Тем временем в холле появилось несколько молодых постояльцев в белых шортах и майках с теннисными ракетками в руках. Весело болтая и смеясь, они направились в ресторан. Администратор вернулся ко мне.
— Кажется, он уже ушел, господин Хоффманн. Судя по всему, пока я разговаривал с вами, он заглянул в ресторан и сразу же ушел. Извините, возможно, я поступил опрометчиво, подойдя к вам в его присутствии.
— Спасибо, что вы предупредили меня, — сказал я, глядя сквозь стеклянные двери на оживленную улицу.
— Портье говорит, что он очень торопился.
— Это не имеет значения. Я все равно сегодня уезжаю.
— Печально слышать это, господин Хоффманн. Надеюсь, ваш отъезд не связан с какими-то неприятностями?
— Просто у меня возникли неотложные дела.
— Ну, в таком случае я спокоен. Надеюсь, вам понравилось у нас. Если случится снова быть в нашем городе…
— Разумеется. Ваша гостиница вне конкуренции, — сказал я, и он расплылся в улыбке. — Пришлите ко мне в номер боя, чтобы он снес багаж. Меня ждут срочные дела. Я тороплюсь.
— Все-таки приятно, когда тебя никто не торопит и не нужно то и дело смотреть на часы, — сказал Дитер. — В прошлый раз мы разошлись только в пятом часу утра.
— И он все время был с вами?
— Да, — ответил Дитер. — Он никуда не спешил и был в отличном настроении. Постоянно шутил.
— Ильзе, попроси маму принести нам еще бутылочку вина, — сказал я дочке, и она побежала к дому.
Через несколько минут Ильзе вернулась.
— Мама уже идет.
Марта шла к нам по садовой дорожке. Она подала мне бутылку и штопор.
— Я предвидела, что вы попросите еще вина, — сказала она.
Дитер поднял Ганса с расстеленного на траве одеяла. Ильзе рвала цветы и делала маленькие букетики для своих кукол, которых усадила рядком на траве. Сидя на коленях у Дитера, Ганс перебирал пальчиками пуговицы его мундира и с любопытством разглядывал его медали. Я справился с пробкой и вручил бутылку Марте. Она наполнила наши бокалы и разрезала сливовый пирог.
— Я никогда не думал, что он способен острить, — признался я.
— Что ты! Он был неистощим на забавные истории, — сказал Дитер, покачивая перед Гансом своим Железным Крестом. — Особенно после кинофильма.
— А какой фильм вам показывали? — поинтересовалась Марта.