«Александра Павловна, приятно мне всегда, что ты умница, не плачешь, но весела; будешь умна, тобою будут довольны. Спасибо, что ты меня любишь, я сама тебя люблю…»
А в письме к барону Гримму Екатерина Алексеевна сообщила об Александре:
«Меня она любит более всех на свете, и я думаю, что она готова на всё, чтобы только понравиться мне или хоть на минуту привлечь моё внимание».
Своему сыну за рождение старшей внучки государыня сделал царский подарок — имение Гатчину, которое выкупила у наследников князя Григория Григорьевича Орлова, рано покинувшего сей мир.
Когда же Александра Павловна подросла ещё немного — спустя два года, — императрица отметила:
«До шести лет она ничем не отличалась особенным, но года полтора тому назад вдруг сделала удивительные успехи: похорошела, выросла и приняла такую осанку, что кажется старше своих лет. Она говорит на четырёх языках, хорошо пишет и рисует, играет на клавесине, поёт, танцует, понимает всё очень легко и обнаруживает в характере чрезвычайную кротость. Я сделалась предметом её страсти, и, чтобы мне нравиться и обратить на себя моё внимание, она, кажется, готова кинуться в огонь!»
Старательность и трудолюбие маленькой великой княжны Александры отметила и её мать, в ту пору великая княгиня Мария Фёдоровна, супруга наследника престола. Она писала в 1787 году, что четырёхлетняя дочь «продолжает быть прилежной, делает заметные успехи и начинает переводить с немецкого». Это в четыре-то года! Мало того, открылись большие способности к живописи, и Мария Фёдоровна отметила, «кажется, она имеет к этому искусству большие способности». Ну и в музыке и пении «обнаружила замечательные способности».
Великая княжна Александра Павловна души не чаяла в своей державной бабушке.
Ну а что касается внешности, то с годами внучки государыни, особенно поначалу старшие, расцвели необыкновенно. Вот что об этом писала известная мемуаристка фрейлина императорского двора Александра Осиповна Смирнова-Россет:
«Две старшие дочери великой княгини были необыкновенной красоты, стройные, как пальмы».
«Такая женщина мне и нужна…»
Но откуда же такие успехи и в воспитании, и в знании иностранных языков, и в рисовании, и в танцах, и в музыке, и в прочем?
Воспитанием и образованием внуков и внучек императрица Екатерина II занималась очень и очень серьёзно. Никто из них бы не сказал, что, к примеру, римский Колизей — это «домик без стёкол, которые выбили лет тридцать назад», как недавно поведало нам телевидение в небольшом сюжете о псевдорусских пассиях олигархов, и никто не потупил бы взор на совсем простые вопросы из русской истории. Сама государыня получила хорошее образование под эгидой императрицы Елизаветы Петровны, ну и сына своего Павла Петровича постаралась образовать на высоком уровне, мало того, не упускала из виду и второго своего сына, рождённого от Григория Орлова Алёшу Бобринского. Он был определён в кадетский корпус — лучшее учреждение по образованию и воспитанию. Ну а уж законных внуков и внучек сам бог велел подготовить к государственному служению самым лучшим образом.
Что касается воспитания внучек, и в первую очередь старшей, которой ранее других предстояло вступить во взрослую жизнь со всеми вытекающими последствиями, то императрица произвела целый поиск таковой воспитательницы, которая могла бы удовлетворить всем её очень высоким требованиям. Что бы там ни говорили о царствовании Екатерины Великой и нравах при дворе, но именно целомудрие и благонравие стремилась положить государыня в основу воспитания внучек. Понимая же, сколь сложна работа с высокородными воспитанницами, она искала женщину, подходящую для этой роли.
В ту пору, когда пришла пора дать внучкам хорошую воспитательницу, в Риге служил губернатором русский генерал-аншеф ирландского происхождения, в 1774 году возведённый императрицей в графское достоинство, Юрий Юрьевич Броун (1698–1792). Современники назвали его «бессменным губернатором». Да и лет ему в 1791 году, когда императрица решила к нему обратиться, было очень даже немало — за девяносто перевалило! Ирландец-то ирландцем, а на русской службе, на которую поступил 32-летним молодым человеком, уже почти шесть десятков лет состоял. Начал службу аж в 1730 году капитан-лейтенантом в лейб-гвардии Измайловском полку, но вскорости попросился в настоящий армейский строй, боевой строй — гвардия-то всё же не так часто в боевых действиях участвовала, а Броун рвался в бой. Вот и оказался по собственному ходатайству премьер-майором в Нарвском пехотном полку. Ну а далее поколесил он по театрам военных действий. И в Русско-турецкой войне 1735–1739 годов участвовал, во время которой при осаде Азова ранение получил, и в давнем 1738 года штурме Очакова проявил себя. В конце войны в плен к туркам угодил, трижды его продавали как невольника, так ведь не только бежал, но ещё и доставил в Петербург важные разведывательные материалы, за что был произведён в генерал-майоры.
Во время войны со шведами отличился в 1742 году и стал генерал-поручиком. Участвовал во всех самых важных сражениях Семилетней войны, причём в ходе сражения при Цорндорфе, командуя Обсервационным корпусом, лично водил кавалерию в атаку против прусской кавалерии и получил свыше десяти сабельных ран. После окончания войны в 1762 году состоялось его назначение рижским генерал-губернатором. Императрица Екатерина II относилась к нему с глубоким уважением и мнение его ценила. В отставку, несмотря на настоятельные просьбы, не отпускала. И вот настало время обратиться к старому генералу за помощью.
Написала ему письмо: «Дорогой Броун, пришлите мне хорошую гувернантку для моих внучек».
И нужно же было такому случиться. Едва Броун записку прочитал, как ему доложили, что требует немедленно его приёма некая баронесса фон Ливен.
Выслушав с любопытством сообщение, Броун воскликнул:
— Просите!
Вошла весьма привлекательная внешне дама лет пятидесяти, высокого роста, статная. Он предложил сесть и услышал заявление весьма настоятельное:
— Я только что приехала из Херсонской губернии с тремя сыновьями и двумя дочерями. Похоронила мужа, распродала всё имущество, и сюда. Да вот только оплатить весьма скверную фуру нечем — все деньги истратила по дороге. Так что прошу вас посодействовать в скорейшем получении моей пенсии.
— Будет исполнено, — обещал Броун и поинтересовался планами баронессы.
— Хочу открыть в Риге небольшой пансион для воспитания девочек, чтобы там дочерей своих обучать и воспитывать, ну а сыновей определить в гимназию. Хочу нанять учителей русского языка, прежде всего русского, потому как мы ведь русские подданные, а говорят дочери мои, увы, совсем неважно. А уж потом всякие там французские и прочие языки, по которым в России с ума сходят.
Броун тут же приказал расплатиться с возчиком, не дожидаясь, когда выдадут даме пенсию, и стал расспрашивать её о взглядах на воспитание и образование. Ответы понравились.
— Хорошо! Я найду вам место! — решил Броун, незаметно поглядывая на записку государыни и подумывая о том, что, может статься, перед ним как раз та дама, которая и нужна.
Баронесса показала и знания обширные и необыкновенный свой ум продемонстрировала, что не так уж часто можно было встретить. А главное — твёрдость, уверенность в себе!
Спустя три дня Броун пригласил к себе баронессу и без всяких предисловий объявил:
— Место я вам нашёл. Государыня просила рекомендовать ей воспитательницу для великих княжон. Думаю, что вы вполне подходите на эту роль!
— Но я ж совсем не говорю по-французски?! — почти с ужасом воскликнула баронесса.
— Главное, что по-русски отлично говорите. А учителя у великих княжон будут. От вас же нужно твёрдое нравственное воспитание. Это — главная задача.
Александра Осиповна Смирнова-Россет рассказала в мемуарах о том, что происходило дальше:
«Баронессу и её детей одели, нашли служанку, которую я ещё знала, купили карету и повезли к государыне баронессу Ливен, рожденную Поссе (она была курляндская уроженка, из числа древних мещанских фамилий, которых не гнушались гордые бароны наших остзейских провинций). Она ехала на шестерке с чином генеральши и с запиской Броуна прямо в Царское Село. (…)
Екатерина была милостива, тотчас оценила приезжую, пригласила её обедать и убедилась, что лучшего выбора нельзя было сделать. Сыновей баронессы определили в кадетский корпус, тогда Пажеский корпус не был особым заведением. Ангальт из кадет выбирал лучших в пажи. Они жили в особом доме по поступлении их в пажи. А дочерей пустили с баронессой в Гатчину. Она произвела самое приятное впечатление на великого князя и великую княгиню, сделалась доверенным лицом и другом и оказала им величайшие услуги. Она одна умела постоянно сглаживать спор между обоими дворами. Ее дочери оставались у великих княжон (эту историю мне рассказывал Александр Федорович Барятинский, он и теперь еще нашим консулом в Лондоне. От него я узнала очень интересные вещи. Он человек умный, образованный, не знаю, зачем его не назначили давно уже посланником куда-нибудь)».
Императрица сразу обратила внимание на сильный волевой характер баронессы, особенно подкупило то, что даже перед ней Ливен не боялась отстаивать своё мнение, если считала, что права. Она не боялась и о самой государыне сказать то, что о ней думала. И однажды сказала, хотя не могла не понимать, что уж при дворе точно передадут её слова.
И конечно же, передали, да вот только реакция государыни оказалась неожиданной. Она заявила:
— Вот именно такая женщина мне и нужна в воспитатели великих княжон.
Считается, что желательно строить воспитание соответственно возрасту детей. До пятилетнего — ну или около этого — возраста можно воспитывать мальчиков и девочек вместе, но затем мальчикам необходимо мужское воспитание. Императрица прекрасно понимала это и завела строгий порядок. До семилетнего возраста внуки и внучки воспитывались и обучались вместе, причём находились все вместе под опекой и острым глазом Шарлотты Карловны Ливен.