Затем, когда великим князьям исполнялось восемь лет, их отделяли от сестёр и отправляли «под мужское воспитание», где вплоть до пятнадцатилетнего возраста они находились «в чину учимых». Далее начинался уже особый период подготовки и к государственной службе, и к военной, ну и к предстоящей женитьбе, которая чаще всего совершалась в интересах государственных.
Великие же княжны оставались на воспитании Шарлотты Ливен вплоть до замужества.
Об этой системе вспоминал впоследствии император Николай Павлович в своих записках:
Ш. К. Ливен. Художник Дж. Доу
«Образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность. С момента рождения каждого ребёнка к нему приставляли английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырёх нянек или горничных, кормилицу, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников. Во время церемоний крещения вся женская прислуга была одета в фижмы и платья с корсетами, не исключая даже кормилицу. Представьте себе странную фигуру простой русской крестьянки из окрестностей Петербурга в фижмах, в высокой причёске, напомаженную, напудренную и затянутую в корсет до удушья…»
Вот и Александра Павловна оставалась в ученицах и воспитанницах Шарлотты Ливен до своего замужества, к которому, правда, пришлось ей идти путём тернистым.
В 1794 году Александре Павловне исполнилось 11 лет. Это теперь возраст детский. А в ту пору… Ну вспомним хотя бы Пушкина, вспомним, что говорила няня Татьяне Лариной:
Мой Ваня моложе был меня, мой свет,
а было мне тринадцать лет.
Конечно, роман «Евгений Онегин» вовсе не показатель. Но нужно заметить, что в императорских семьях и лета исчислялись иначе. Где ещё в четыре года говорили и читали на нескольких языках?! Да и Александра Павловна уже разумела не только по-русски, но и по-немецки!
Недаром в том самом 1794 году государыня сказала о ней, что Александра «с нынешнего лета считается взрослой девицей».
Женихов придётся поискать днём с огнём
Порядок-то был жёстким — выдавать замуж за иноземцев. Правда, государыне жалко было отпускать внучек из России, и она даже подумывала, как бы этак сделать, чтобы, напротив, привлекать, как она выражалась, «безземельных принцев», чтобы они переезжали в Россию, где им будут созданы все условия службы и для обретения новой родины.
Женив внуков, императрица писала барону Гримму:
«Теперь женихов у меня больше нет, но зато пять невест, младшей только год, но старшей пора замуж. Она и вторая сестра — красавицы, в них всё хорошо, и все находят их очаровательными. Женихов им придётся поискать днём с огнём. Безобразных нам не нужно, дураков — тоже; но бедность — не порок. Хороши они должны быть телом и душой».
Великие княжны должны были служить государственным интересам России — таковы сложились традиции. И эти традиции приводили к любовным трагедиям и драмам.
Ещё в 1794 году императрица начинает задумываться о дальнейшей судьбе великой княжны. Недаром она говорила, что Александре Павловне уже исполнилось одиннадцать лет и «с нынешнего лета считается взрослой девицей». В письмах тех лет Екатерина высказывает идею о привлечении в Россию «безземельных принцев», которые после женитьбы на её внучках получили бы положение и средства для жизни на новой родине.
Вот тут-то и возник на горизонте жених для старшей внучки, да такой, что государыня нисколько не возражала и даже стремилась устроить эту свадьбу.
В 1790 году окончилась очередная Русско-шведская война, и снова окончилась победой России. Турки напали на Россию в 1787 году, шведы тут же воспользовались этим и начали боевые действия в 1788-м. Вполне естественно, императрица Екатерина Великая не питала никаких добрых чувств к шведскому королю Густаву III. Тем не менее, чтобы упрочить послевоенный мир — ну сколько можно воевать с северным соседом, — она не возражала против начала переговоров по поводу сватовства сына Густава к своей старшей внучке Александре Павловне. Этот вопрос императрица обсудила со шведским королём Густавом III, причём дело не расстроилось и после того, как год спустя король был убит в результате заговора и престол занял как раз четырнадцатилетний названый жених, ставший королём Густавом IV. Переговоры вошли в серьёзную стадию осенью 1793 года во время свадебных торжеств по поводу женитьбы старшего внука императрицы Александра Павловича. Юный король прибыл в Россию на торжества, правда, сказать, что он очень стремился к брачному союзу с русской великой княжной, нельзя. К этому подталкивал назначенный при нём регентом до совершеннолетия его родной дядя герцог Карл Зюдерманландский. Герцог Карл осознал бесперспективность военных столкновений с Россией и ратовал за бракосочетание. Он даже способствовал принятию нового закона, который позволял шведам вступать в браки, невзирая на вероисповедание, ведь юный король был лютеранином, а императрица Екатерина сразу и твёрдо заявила, что её внучки и внуки веру менять не будут.
Великую княжну Александру немедленно начали учить шведскому языку. Конечно, императрице хотелось, чтобы брак этот не был браком по принуждению, а потому всё было направлено на то, чтобы вызвать у девочки интерес, а потом и симпатию к будущему супругу. На то, что она полюбит эгоистичного, взбалмошного супруга, никто особо не рассчитывал. Тем не менее подготовка оказалась более чем успешной — Александра Павловна буквально влюбилась заочно в будущего супруга, тем более ей показывали его портреты, на которых он выглядел весьма и весьма привлекательно.
Подействовала и переписка, тоже успешно организованная теми, кто занимался вопросами заочного сближения жениха и невесты. Письма Густаву Александре диктовала сама императрица, а известно, что она была неплохим литератором, автором многих пьес и даже замечательных сказок. Густаву письма помогал писать его учитель словесности.
Неведомо, какие чувства испытал Густав, но Александра действительно полюбила его или по крайней мере считала, что полюбила.
Всё шло успешно, даже в Стокгольме по просьбе императрицы и при её содействии была устроена домовая православная церковь. Единственным препятствием оставался пока возраст Александры Павловны. Незадолго до своей гибели король готов был устроить бракосочетание, но государыня не спешила — жалела ещё неокрепшую внучку, хотя и говорила представителю короля, что считает союз самым желательным, «как с политической, так и с семейной точки зрения». Не действовали даже советчики, которые высказывали опасения, что, если затянуть время, молодой Густав может и переменить решение отца. Барону Гримму она высказывала эти опасения:
«Покойный король желал женить сына на старшей из моих внучек; он и сыну внушил такое сильное желание, что тот только об этом и мечтал. Девица моя может терпеливо ждать решения своей участи до совершеннолетия короля, так как ей всего одиннадцать лет. Если же дело не уладится, то она может утешиться, потому что тот будет в убытке, кто женится на другой. Я могу смело сказать, что трудно найти равную ей по красоте, талантам и любезности, не говоря уж о приданом, которое для небогатой Швеции само по себе составляет предмет немаловажный. Кроме того, брак этот мог бы упрочить мир на долгие годы. Но человек предполагает, а Бог располагает: обидами да оскорблениями мира им не купить, да, кроме того, еще нужно, чтобы король ей самой понравился…»
О том, как отнёсся будущий жених юный король Густав IV, рассказала в своих воспоминаниях художница Элизабет Виже-Лебрен. Густав увидел портрет в её мастерской:
«Ему было только семнадцать лет; он был высок ростом и, несмотря на свой юный возраст, его приветливый, благородный и гордый вид невольно внушал к нему уважение. Получив тщательное воспитание, он был в высшей степени вежлив. Великая княжна, с которой он должен был вступить в брак, была всего четырнадцати лет от роду; она была прекрасна, как ангел, так что он сразу полюбил ее. Помню, как он, приехав ко мне взглянуть на портрет своей будущей супруги, до того загляделся на него, что даже выронил шляпу из рук».
Но портрет портретом. А что дало личное знакомство? Оно прошло на балу. На балах не удавалось о чём-то серьёзно и обстоятельно поговорить. Не то место. Шум, суета. Постоянно на людях. А вот внешность и жениха, и невесты представить как раз самое время. И в первую очередь, конечно, внешность невесты, особенно если заслуживает восторга. На то и был расчёт императрицы. На балу сложнее вскрыть и истоки подготовки к замужеству. Императрица понимала, что при встрече и разговоре наедине молодые вполне могли коснуться своей переписки. Вот тут-то и могло выясниться, что переписывались вовсе не они сами. Ведь каждый помнил, что читал в письмах другого, но это было совсем не то, что писал сам. Ведь письма переписывались, усиливали, лакировались. Одним словом, авторами писем великой княжны были её учитель словесности и государыня. Всё вышло как нельзя лучше, как, собственно, и предполагала государыня.
Известная мемуаристка, художница и любимая племянница знаменитого графа Ивана Ивановича Шувалова фрейлина Варвара Николаевна Головина отметила в своих мемуарах:
«Король был очень занят Великой Княжной Александрой. Они, не переставая, разговаривали. Когда ужин кончился, Государыня позвала меня, чтобы спросить у меня о моих наблюдениях. Я сказала ей… что Король не ел и не пил, а насыщался взглядами. Все эти глупости очень забавляли Императрицу».
Итак, поначалу всё шло благополучно. Варвара Николаевна Головина рассказала о том, что происходило далее:
«Вошёл король. Государыня была приветлива с ним, сохраняя известную меру и достоинство. Их Величества присматривались друг к другу, пытаясь проникнуть в душу. Прошло несколько дней, и король завёл разговор о своем желании вступить в брак. Государыня, не высказав согласия, пожелала сначала договориться относительно главных пунктов. Переговоры и обсуждения следовали одно за другим; разъезды министров и договаривающихся сторон возбуждали любопытство при дворе и в городе. В большой галерее Зимнего дворца был дан бал. В этот вечер король еще не был осведомлен об отношении к нему Великой Княжны Александры. Это очень беспокоило его. На следующий день было большое празднество в Таврическом дворце, я сидела рядом с Государыней, и король стоял перед нами. Княгиня Радзивилл принесла Её Величеству медальон с портретом короля, сделанным из воска художником Тонса, выдающимся артистом. Он сделал портрет на память, видев короля всего только один раз на балу в галерее.