Салливан пожимает плечами.
― Ну и что. Это игра, Тео, это просто игра власти.
― Я не играю в игры.
Салливан подходит ближе, загоняя меня в крошечную нишу, увитую лианами и уставленную папоротниками в горшках, его широкая фигура блокирует выход, как пробка в бутылке. Листья щекочут мне руки, как и его дыхание, вихрем проносящееся по моей обнаженной коже, пока он неотрывно смотрит на меня.
― Но ты уже сделала это, Тео… потому что ты родилась в этой игре. Все мы рождены, чтобы играть. Ты можешь закрыть глаза, можешь отказаться изучать правила, но все вокруг тебя играют. И они уничтожат тебя.
Мое сердце бьется о ребра. Я чувствую себя так, словно вступила в спор с дьяволом за свою душу.
― Подумай об этом, Тео, ― говорит Салливан, а я все еще не могу подавить дрожь каждый раз, когда он произносит мое имя. ― Твой босс ― миллиардер. За три минуты он зарабатывает больше денег, чем твоя зарплата за весь год. Подумай, насколько ты для него незаменима. Почему бы ему не платить тебе двести или триста тысяч? Для него это будет меньше, чем карманные расходы. Это будет тринадцать минут его заработка. Чтобы полностью изменить твою жизнь.
Мой желудок скручивает еще раз.
― Я скажу тебе, почему он этого не делает… ― Темные глаза Салливана поглощают мои. ― Потому что тогда ты не будешь нуждаться в нем. Дай угадаю, ты получаешь около семидесяти двух тысяч?
― Шестьдесят восемь, ― шепчу я.
― Ровно столько, чтобы выжить в Лос-Анджелесе и не накопить достаточно, чтобы уехать.
Слова Салливана ― это стальные цепи, сковывающие мои конечности. Холодные, давящие и неотвратимые… потому что это правда.
― Он держит тебя там, где ему нужно. ― Салливан не перестает давить, он цепко смотрит на меня своим мрачным взглядом. ― Ты даже не собиралась быть помощницей. Ты претендовала на должность его личного повара. Сколько блюд ты приготовила в последнее время?
Я облизываю губы.
― Откуда ты все это знаешь?
― Я провожу исследования, ― серьезно говорит он. ― Тебе тоже стоит. Ангус много обещает и мало выполняет.
Он прав.
За эти годы Ангус дал мне много обещаний. Одно из них, в частности, начинает казаться яркой, блестящей приманкой, которую постоянно держат перед моим носом.
Прежде чем я успеваю остановиться, я признаюсь:
― Он сказал, что поможет мне открыть ресторан.
Я даже не просила. Ангус просто пообещал это однажды, после того как я приготовила ему самые невероятные яйца бенедикт.
Но это было два года назад.
А сейчас у меня вообще нет времени на готовку.
― Первый бизнес-урок. ― Салливан поднимает вверх указательный палец. ― Обсуждай условия заранее и оформляй их в письменном виде. ― Он тычет пальцем мне в грудь, словно стреляет в меня. ― Вот почему Ангус не вложился в твой ресторан и никогда не сделает этого.
Его слова попадают в меня как пули.
Я не хочу признавать, как сильно эта мечта подпитывала меня последние два года. Работая поздними ночами и выполняя унизительные требования, я твердила себе ― все это того стоит, Ангус поможет тебе…
Мой голос слабеет.
― Ты не можешь этого знать.
Голос Салливана, наоборот, набирает силу.
― Я знаю, что люди делают то, что им выгодно. Ангусу выгодно, чтобы ты была бедной и голодной, рядом с ним.
Я смотрю на него и медленно качаю головой.
― Ты циничный.
― Я реалист.
― Ну, я тебе не доверяю. Ты шантажировал меня и уже изменил условия нашей договоренности прямо на глазах у моего босса.
― Понимаю. ― Взгляд Салливана ровный и немигающий. ― Но думаю, ты поймешь, что я человек слова. В отличие от Ангуса.
Он смотрит на меня.
Его лицо спокойно и бесстрастно.
Я замечала в нем вспышки искренних эмоций ― когда он смеялся над моей критикой его волос. Когда он излучал чрезмерную уверенность в себе. И, как ни странно, когда он говорил о любви ― тогда он казался самым искренним.
Но в остальное время я не доверяю ему ни на йоту.
― Я не буду этого делать, ― говорю я. ― Говори Ангусу все, что хочешь.
И ухожу от Салливана.
ГЛАВА 3
Салли
Я позволяю Тео уйти, потому что сейчас ей нужно время, чтобы остыть, а потом время, чтобы все обдумать.
Это противоречит ее натуре, я знаю.
Она такая же, какой была в школе, ― все эмоции на лице. Вот почему злые девчонки любили ее мучить ― так легко было заставить эти большие голубые глаза наполниться слезами, а бледные щеки ― раскраснеться.
Удивительно, как ей удалось солгать Ангусу на собеседовании. Должно быть, он отвлекся, пытаясь украдкой заглянуть в ее декольте.
Тео одевается как монахиня, но это только больше интригует мужчин, которые привыкли, что женщины падают к их ногам.
Признаюсь, даже я наслаждался изгибом ее спины под моей ладонью. Никогда бы не подумал, что окажусь танцующим на крыше с маленькой заучкой Тео Махони, но вселенная все время подбрасывала сюрпризы.
С тех пор она повзрослела. В ней стало больше огня.
Меня позабавило, когда я стал копать под нее и обнаружил, что даже у хорошей девочки Тео есть грязный секрет. Правда, у нее он относительно скромный, но все равно полезный.
Она вернется. Мне просто нужно дать ей время.
На барной стойке зазвенел телефон. Я пришел в «Золотого суслика», чтобы отметить успешный старт первой части моего плана. Номер на экране ― какой-то двенадцатизначный винегрет, который может принадлежать только моему брату.
Я оставляю свой напиток, чтобы выскользнуть наружу и ответить на звонок.
― Ты жив, ― говорю я в качестве приветствия.
― К сожалению, ― отвечает Риз.
Его голос звучит издалека, его сопровождает треск плохой связи, но при этом он такой знакомый и теплый, будто я говорю с самим собой. Или, по крайней мере, с той половиной себя, которая является милым идиотом.
― Съемки идут не очень хорошо?
― Можно так сказать, четырнадцать потных чуваков в набедренных повязках, сидящих на высокобелковой диете и живущих в одной ночлежке… Я скоро задохнусь во сне. Намеренно. Чтобы спастись от запаха.
― Уверен, найдется какая-нибудь симпатичная визажистка, которая утешит тебя, когда закончит рисовать тебе пресс.
― Нет, ― хмуро говорит Риз. ― Единственные, кто хочет здесь прижаться ко мне своим ртом, ― это комары. А мой пресс не нужно рисовать, спасибо тебе большое, единственное, что здесь можно делать без ограничений, ― это скручивания.
Мой брат сейчас снимает на Суматре какое-то шоу с мечами и сандалиями. По его словам, это гибрид Спартака и Игры престолов.
Риз находится в постоянном поиске «одной великой роли», которая возродит его карьеру. Он любит перечислять примеры ролей, которые сделали это для других актеров, как будто это означает, что для него это лишь вопрос времени.
Он забывает, что ни один из этих актеров не стал известным благодаря роли подростка-мечтателя в пятничном ситкоме. Сериал «Rocko Rocks!» шел всего три коротких сезона, но стал культовой классикой среди женщин в возрасте от четырнадцати до «слишком взрослой, чтобы влюбляться в подростка».
Риз засветился на обложках журналов Seventeen и US Weekly. Ему прочили стать следующим Леонардо Ди Каприо.
К сожалению, с тех пор его карьера больше похожа на карьеру третьего брата Хемсворта.
Но он клянется, что это шоу ― его большой прорыв.
― Я говорил тебе, что его показывают на HBO?
― Только двенадцать или тринадцать раз.
― Ну, и сколько точно? Я думал, что ты ― брат-пунктуальность.
― Тогда тринадцать. Я был неточен ради комедийного эффекта.
― Спасибо. Я знаю, что это противоречит твоей природе.
― Комедия ― это высший закон.
Если ты не умеешь смеяться над жизнью, ты будешь плакать. А я точно не собираюсь этого делать.
Риз спрашивает:
― Чем ты занимался?
― Сегодня я встречался с Тео Махони.
― Тео… о, я помню ее! Она всегда рисовала на уроках математики. ― Риз хихикает. Он тоже рисовал на уроках математики. ― Чем она сейчас занимается?
― Работает на самого Ангуса Тейта.
Мой брат мгновенно настораживается.
― Салли…
― Не волнуйся, я был очень вежлив. Ласков и дружелюбен, и даже…
Риз стонет.
― Я вообще хочу знать?
― Наверное, нет.
Риз действительно хороший брат. Мягкосердечный. Именно поэтому его заживо съели в Голливуде.
― Не волнуйся, ― говорю я. ― Я помогаю ей.
Риз застонал.
― Именно этого я и боюсь.
― Если хочешь остановить меня, тебе лучше вернуться сюда.
― Еще пару недель.
― Хорошо.
Я скучаю по брату, когда он уезжает на несколько месяцев.
Не то чтобы я когда-либо говорил ему об этом.
Но мне и не нужно ему говорить. Он и так знает.
― Как папа? ― спрашивает он, как всегда перед тем, как мы заканчиваем разговор.
― Все так же.
Это значит, что ему не хуже. И это, пожалуй, лучшее, что Риз может услышать.
― Хорошо, ― говорит он мне в ответ.
Если бы вы записали два наших «хорошо» и сравнили, они звучали бы совершенно одинаково.
Это немного жутковато, даже для меня.
Мы заканчиваем разговор, не прощаясь. Потому что это не прощание, а просто пауза до следующего разговора.
Через две секунды Риз отправляет мне сообщение:
Ты знал, что Роберту Дауни-младшему отказывали в страховке до «Железного человека»? Даже фильм не мог снять.
Я отвечаю:
Отписка.
В ответ мой брат набирает емкое и точное:
Ты не можешь.
Ризу повезло, что я его люблю, потому что едва я вернулся на свое место в баре, как сидящий рядом со мной крупный мускулистый парень мрачно прищуривается и говорит:
― Эй… ты выглядишь знакомо…
― У меня просто такое лицо.
Я смотрю прямо перед собой, надеясь, что он отстанет. Но этого не происходит.
― Нет… ― Парень продолжает рассматривать меня, нетерпеливо постукивая крупным пальцем по барной стойке. ― Я