отношений, чем обычно. Социальные нормы вообще очень легко гнутся под текущие необходимости, а тут еще и гендерный перекос сработал — как это обычно случается, спасавшие жен и детей мужчины их по большей части спасли, но сами выжили далеко не все. В поколении Первых на одного мужчину приходится шесть женщин. Второму пришлось полегче, но и там вышло один к трем, и только к третьему положение начало потихоньку выравниваться. Так что рожали тут много, и дети бегали жизнерадостными стайками повсюду. Возможно, некоторые из самых мелких имели гены Артема — в обязанности каждого здорового мужчины входило пополнение банка спермы, и он регулярно проходил процедуру. Артем подозревал, что его генетический материал используется очень активно — при малочисленном исходном населении специалистам репродуктивной лаборатории приходилось раскладывать сложные пасьянсы в попытках избежать близкородственного скрещивания. Так что пришелец извне был хорошим подспорьем. Если бы не Ольга, можно было бы выполнять свой генетический долг и более приятным способом, но… Она даже, вроде бы, и не возражала, но то немногое, что Артем понимал в женщинах, настоятельно твердило: не стоит оно того.
Еще одно интересное следствие этой политики, которое Артем отметил как невольный антрополог, — матрилинейность здешнего общества. Установить отцовство при таком свободном отношении к сексу можно было только медицинскими способами, и оно устанавливалось — но информация была принципиально закрытой. Так что родство считалось по материнской линии, и учитывалось только при генетических раскладах. В социальной жизни родительские отношения были менее значимы, чем в привычном Артему традиционном обществе. Может быть, поэтому и отношение к детям тут было удивительным — чужих детей не было, в их жизни принимал участие каждый взрослый. Даже рожденные в браке почти не жили в семьях — воспитание было коллективным, очень хорошо и продуманно организованным. Коммуна возлагала на своих детей большие надежды, вкладывая существенную часть своих невеликих ресурсов в их образование и воспитание.
Артем зашел в бытовое помещение комплекса, напоминавшее ему «бытовку» армейской казармы и исполнявшее похожие функции. Одну стену здесь занимала монструозная многосекционная стирально-сушильная машина. Как и вся коммунарская бытовая техника, она была начисто лишена дизайна и производила впечатление собранной на танковом заводе. Зато заложенная в нее утром одежда вечером оказывалась постиранной, высушенной, разглаженной и даже упакованной в бумажный пакет. Артем открыл ячейку, сунул туда вчерашний комплект: белье — отдельно, верхнюю одежду — отдельно. (Постельное белье ежедневно меняли дети, которые в рамках трудовой практики занимались уборкой жилых помещений. Артему было очень странно, что доступ в квартиру открыт для посторонних, тем более — детей, тем более — к постели, которая, в общем, довольно интимный элемент жизни… Но и к этому он, в конце концов, привык).
Одеваться здесь было принято в стиле, который в срезе Артема назывался «кэжуал».5 По меркам материнского мира, одежда была несколько однообразной, отличаясь более цветами, нежели покроем. Если женщины как-то наряжались вне работы (хотя тоже, в сравнении, простенько — в основном, платья, юбки да сарафаны), то мужская часть населения выглядела вся на один фасон — свободные брюки, рубашка или блуза, куртка по погоде. Самовыражались, если уж кому приспичило, цветовыми сочетаниями — попугаечно-зеленые штаны в сочетании со свирепо-малиновой, как пиджак из 90-х, курткой на улицах нет-нет, да встречались. Ничего похожего на «высокую моду» Артем тут не видел, зато ткани здешние ему очень нравились — прочные, почти неизнашиваемые, немнущиеся, устойчивые к загрязнениям — но при этом мягкие и «дышащие», комфортные для носки. В прошлой жизни он такие встречал только среди дорогущей спортивной одежды. Практичность необыкновенная — первый комплект, полученный им при постановке на довольствие, служил уже три года и абсолютно ничем не отличался от нового. Еще один аспект местной лаконичности быта — для жизни вполне достаточно иметь два комплекта одежды, один на тебе, другой — в стирке. Ну и куртка еще — но при мягком, без выраженной сезонности, здешнем климате она требовалась нечасто. А главное — никто не ожидает, что на работу ты придешь в какой-то специальной одежде, типа костюма с галстуком. Женщины, конечно, минимумом не ограничивались, но как живут женщины, лучше в подробностях не интересоваться…
Артем прошел длинным коридором, потом по переходу между корпусами — благодаря компактности местной застройки, можно было не выходить на улицу неделями, — и оказался сразу на работе. Насколько он помнил из отрывочных объяснений Ольги, почти все капитальное жилье здесь когда-то было одним научно-исследовательским комплексом, включавшим в себя лаборатории, производственные цеха, общежития для персонала, подсобные помещения и кучу всего остального. Дом-город, с собственной инфраструктурой, включавшей в себя даже экспериментальный ядерный реактор небольшой мощности для питания Установки. После катастрофы и Темных дней восстановили не все — численность населения сократилась, и многие помещения пустуют до сих пор, — но сами бетонные здания пережили все неприятности и стали несущим каркасом здешнего быта.
Артем спустился на лифте в подвал — лаборатория Воронцова была из числа «старых», базовых, в которых велись исследования еще до Катастрофы, поэтому располагалась недалеко от Установки.
— Доброе утро, Сергей Яковлевич, — поздоровался он, надевая халат.
— Утро? — усомнился профессор. — А, ну, может быть. Здравствуйте, Артем.
Как и все Первые, кто начал принимать Вещество на исходе естественного жизненного срока, профессор выглядел человеком без возраста. «Старость отпустила, но молодость не приняла», — шутил он. Гладкое лицо без морщин, волосы без седины, никаких признаков дряхлости в теле — и все же при беглом взгляде производит впечатление пожилого человека. То ли что-то в глазах, то ли в осторожной моторике тела… Работать с ним было, тем не менее, легко и приятно. Сначала Артем чувствовал себя скорее подопытным хомячком, чем сотрудником, но потом проникся задачей, втянулся и понял, что его видят в качестве коллеги, равного, хоть и обладающего уникальными способностями. Умение использовать любой кадровый ресурс оптимально и на всю катушку — еще один уникальный скилл руководства Коммуны. Кроме того, почти сразу выяснилось, что лаборатория, где он востребован как потенциальный носитель требующего развития таланта мультипространственного оператора, отнюдь не главная его работа в новом мире.
Неожиданно он пригодился здесь как бывший радиоинженер, которым являлся по образованию. Преемственность советского преподавания оказалась настолько велика, что полученные на первых курсах знания о ламповой и дискретной схемотехнике вполне органично всплыли при работе со здешним оборудованием, представляющем собой удивительно эклектичный сплав базовых технологий 60-х с напластованием заимствованных решений более поздних эпох. Только столкнувшись с этим вплотную, Артем понял, какой мегаприз принесла сюда в клювике его Ольга, выхватив из среза Земля целый современный город. Это ведь не только оружие, про которое он подумал первым делом, это в том числе и огромное количество современной электроники, которой в мире Артема набит каждый дом. Огромная БЭСМ, на которой здесь вели все расчеты изначально, давно доработала свой срок, и к моменту появления Артема вычислительный центр представлял собой причудливый винегрет из обретенных неведомыми путями вычислительных мощностей — от антикварных советских ДВК-шек, до первого, размером с два кирпича, макбука. Все это каким-то немыслимым колдунством местных спецов работало в единой сети и решало задачи удивительной для таких ресурсов масштабности. Для здешних, не избалованных гигагерцами и гигабайтами программистов и такой уровень железа был более чем хорош. Но все это старье, к сожалению, часто ломалось и испытывало серьезнейший дефицит запасных частей. В результате Артем постепенно стал незаменимым специалистом — интегратором современной техники в инфраструктуру возрастом полвека. Отработав очередной эксперимент в лаборатории Воронцова, он бежал в радиоцентр, помогать собирать нечто вроде системы сотовой связи, покрывающей местные нужды в оперативной коммуникации, до сих пор реализуемой через коротковолновые рации размером с чемодан. В городе, оказавшемся чуть ли не на обратной стороне здешнего «глобуса», выгребали телефоны, демонтировали базовые станции, разбирали серверные и сматывали оптику — периодически Артем мотался туда, перемещаясь то на безрельсовом паровом поезде, когда-то так удивившем их с Борухом, то на небольших старых грузовичках с фанерными кабинами без боковых стекол. Часть из них бегала на каком-то биогорючем — получаемом из растительного сырья топливе, — и пахла картошкой фри, часть была переделана на электротягу и пахла тайной.
Одна из досадных сторон здешней жизни — монтируя системы двадцать первого века в интерьерах середины двадцатого, Артем точно знал, что в Коммуне есть технологии на несколько ступеней выше. Однако никакой информации о них получить было нельзя. Ламповые радиостанции, установленные на фермах, дребезжащие деревянными бортами «полуторки», эбонитовые ручки пакетных переключателей, тускловатые лампы накаливания… И небольшой цилиндрик УИна — фантастического инструмента, выданного ему для демонтажа и монтажа оборудования. Устройство размером с электрический фонарик разрезало регулируемым лучом все, что угодно, без всякого внешнего эффекта переводя в ничто любой материал, и так же бесшовно соединяло его в другом режиме. Им можно было порезать дольками алмаз или колбасу, а потом соединить алмаз с колбасой в неразделимый на молекулярном уровне бутерброд.
И самое главное — это не был штучный высокотехнологический импорт, наоборот. Техника совершенно точно производилась здесь — в закрытых цехах, куда ему не было доступа. По случайным обмолвкам Артем понял, что Коммуна экспортирует такого рода устройства, обменивая их на некоторые критичные для выживания ресурсы. Черт бы с ним, с доступом — не такой уж он любитель чужих секретов, — но как это сочеталось с остальным уровнем? Не притворялись же здешние инженеры по вычислительной технике, когда удивленно выдохнули: «Ох и ни хуя ж себе!» — услышав от Артема техническ