— Почему злился? — сказала Берта. — Как ты мог на меня злиться? Почему, когда тебя освободили, ты не пришел ко мне? Как ты мог не прийти ко мне?
— Я писал твое имя на стене в камере.
— Но ведь я, я сама была там, за дверью. Как ты мог не искать меня?
— Я старался тебя найти. Твой дом был разрушен.
— Ты искал меня? Ты в самом деле меня искал?
— Я все еще злился, но искал тебя.
— Теперь январь, — сказала Берта.
— Январь, — отозвался он. — Зима.
— И с середины августа, — спросила Берта, — ты искал до сегодняшнего дня?
— Почти что до сегодняшнего дня.
— И не мог найти?
— Я искал тебя и не искал, — сказал Эн-2. — Но и ничего другого я не делал. Даже не работал.
— Когда ты снова начал работать? — спросила Берта.
— Всего несколько недель назад, незадолго до рождества.
XI
Они замолчали. Берта уже несколько минут не плакала — все время, пока разговаривала с ним; и теперь, когда Эн-2 снова поцеловал ее, она обвила руками его шею и закрыла глаза.
Он снял с нее шляпу.
— Не бойся, Сельва раньше завтрашнего вечера не вернется, — сказал он.
Берта открыла глаза.
— Что ты говоришь?
— Ну вот, — воскликнул Эн-2, — все уже прошло!
Берта покачала головой.
— Я не могу принадлежать сразу двум мужчинам.
— А полчаса назад ты хотела, чтобы я взял тебя.
— Я и сейчас этого хочу. И всегда хотела.
— Ну так что же?
— Но я хочу не только, чтобы ты меня взял. Я хочу большего.
— Мы оба хотим большего.
— Как ты не понимаешь! Теперь мы этого не можем.
— Все еще не можем?
— Сейчас мне пришлось бы принадлежать двум мужчинам.
Он отодвинулся от нее.
— Ну вот, — сказал он. Лицо его становилось сумрачным, он не смотрел больше на нее, он смотрел прямо перед собой.
— Понимаю, — сказал он.
— Ты снова злишься на меня?
— Нет, это не то, — сказал он.
— Нет, то, — сказала она. — Ты на меня опять злишься и не любишь меня.
— Нет, это не то.
— А что же еще?
— Вот ты чувствовала себя такой…
— Но я это не придумала.
— Что же это было? Ты сказала, что хочешь покончить с этим. С чем ты хотела покончить?
— Я так сказала?
— Ты сказала: покончим с этим.
— Покончим с этим?
— Да.
— Ах, — сказала Берта. — Я не знаю. Я сама не знала, что говорила.
Он снова перевел на нее взгляд, и она добавила поспешно:
— Я тебя хотела — вот и все. Хотела, чтобы ты взял меня, — вот и все. Мне казалось, я смогу принадлежать и двоим сразу, — лишь бы принадлежать тебе. Поэтому я и сказала, что чувствую себя так.
Он снова глядел на нее, но остался сидеть поодаль.
— А! — сказал он тихо. — Тебе и в самом деле пришло в голову верное слово.
— Ты думал, что я говорю о другом?
— Должен признаться, я не думал, что ты говоришь только об этом.
— ао чем, по-твоему, я говорила? О том, чтобы совсем уйти к тебе?
XII
Он встал с дивана, стал кружить по маленькой, скудно обставленной комнате, открывать дверцы шкафов.
— Неужели здесь ничего не найдется выпить? — сказал он.
Он открыл дверцу низенького шкафчика, потом отворил стенной шкаф, потом снова вернулся к шкафчику и взял два стакана, перешел к стенному шкафу и стал шарить в нем, стоя между створками.
— Вот если бы мне не чувствовать себя так, — сказала Берта с дивана.
— Верно, — сказал Эн-2. — Верно. — Он по-прежнему стоял между створками. — Хорошо бы выпить чего-нибудь.
— Почему тебе хочется выпить? — сказала Берта. — Прошу тебя, не надо на меня сердиться.
— Я не сержусь.
— Сердишься. Или будешь сердиться.
— Не буду,
— Ты меня перестанешь любить, — сказала Берта. — А если бы я стала твоей, ты бы разлюбил меня еще скорее.
Стоя у шкафа, он оглянулся на нее. В руках у него была бутылка.
— Я бы еще скорее разлюбил тебя?
Не глядя на нее, он рассматривал бутылку на свет.
— Ты бы не вытерпел, что я принадлежу и ему тоже.
Он все еще разглядывал бутылку.
— Давай не будем об этом, ладно? — сказал он. — Ведь мы друзья и можем оставаться только друзьями.
Он налил из бутылки в оба стакана и поднес ей один.
— Хочешь?
— Нет, нет.
— Ты не хочешь, чтобы мы были друзьями?
— Мы не можем быть друзьями, когда есть этот призрак.
— Я могу. Мы с этим призраком дружим уже десять лет.
Берта встала.
— Я прошу тебя только дать мне еще немного времени. Не сердись на меня. Я не хочу быть женщиной, которая спит с двумя мужчинами. Я хочу быть твоей подругой.
— Зачем это нужно? — сказал он.
— Нужно. Мне нужно. Не сердись на меня.
— Мы можем с этим покончить.
— Не можем, — сказала Берта.
— Для того чтобы с этим покончить, мне вовсе не обязательно взять тебя. Разве нельзя со всем покончить без этого? Если мы останемся друзьями, все равно с этим будет покончено.
— Почему ты так злишься на меня? — воскликнула Берта. — Совсем как тогда, когда ты попал в тюрьму.
— Нет, — сказал он. — Вот увидишь, что я на тебя не сержусь. Увидишь, — добавил он, — что я тебя отыщу.
— Но я теперь не живу в Милане, — сказала Берта.
— Не живешь в Милане? — переспросил он, и лицо его сразу стало испуганным.
— Я приезжаю каждые два или три дня. Останавливаюсь у родственников мужа.
— Я найду тебя у них.
Он распахнул дверь и поднял на плечи велосипед.
— У меня свидание без четверти двенадцать, — сказал он. — А сейчас одиннадцать.
Берта пошла за ним.
— Ты придешь ко мне? — спросила она, когда оба спустились на улицу.
— Приду.
— Я боюсь твоей теперешней работы.
— Тебе нечего бояться.
— Что это за работа?
— Я тебе в другой раз объясню. — На лице у него по-прежнему был испуг. — Почему ты не живешь в Милане?
— Дом разрушен, — ответила она.
— Да, правда.
Он сел на велосипед, довез ее на раме до остановки первого номера и подождал, пока она сядет в вагон.
— Пока — сказал он.
— Пока, — ответила Берта.
XIII
Некоторое время он ехал рядом с трамваем и видел ее в окно, между окном и толпою, видел, как она приложила к стеклу ладонь, приветствуя его, как расширились ее светлые глаза и стал блестящим взгляд, вновь увидел блестящее зимнее небо, помахал ей рукой, сделал разворот и поехал в другую сторону.
До одиннадцати сорока пяти он ездил взад и вперед по широким бульварам бастионов, от Новых до Венецианских ворот; без четверти двенадцать он остановился у киоска.
Синьора, которая покупала газету, подошла к нему.
— Какой мрачный вид! — сказала она.
— Правда? — отозвался Эн-2.
Она открыла сумочку, и он вытащил из нее револьвер, который тотчас же исчез в кармане его пальто.
— Молодцом, — сказал он ей.
— Молодцом, — сказала она ему.
XIV
Трое в серой рабочей одежде, с сумками, как у жестянщиков, через плечо ожидали его немного дальше, за большим домом. Их велосипеды стояли у тротуара.
— Эй! — окликнул он их.
Все трое были молоды и веселы, глаза у всех троих были смеющиеся.
— Так что же?
— Я вам все показал вчера. Они отправятся отсюда ровно в полдень.
— Остается всего три минуты.
— Вы проезжаете вперед на велосипедах, даете им время сесть в машину.
— А когда они сядут, даем им жару?
— Как только машина тронется.
— А не как только они сядут?
— Как только машина тронется.
— А ты?
— Я уже говорил вам. Я буду сзади.
Трое переглянулись.
— В этом нет необходимости.
— Пошли, — сказал Эн-2. — Уже двенадцать.
Тройка села на велосипеды.
— Ну, молодцом!
— Молодцом!
Они отъехали, а человек по имени Эн-2, ведя за руль велосипед, прошел вдоль фасада большого дома, между черным автомобилем и невысокой лестницей, наверху которой стоял на часах немец — белобрысый парень в эсэсовской форме. Вдруг часовой резко дернулся, из дверей на солнце вышли четверо в длинных черных шинелях.
Эн-2 на миг увидел их лица — три немецких, одно итальянское (брови у итальянца были седые) — и прошел дальше, до угла, не оглядываясь.
XV
Трое на велосипедах пересекли ему дорогу. Они разговаривали между собой и ехали медленно, не глядя на него. Их каштановые волосы отливали в лучах зимнего солнца тусклым блеском, как мех животного. Эн-2 повернулся, словно собираясь сесть на велосипед. Он увидел на лестнице белокурого парня, который окаменел в своем резком движении, увидел машину с отворенной дверцей, которую придерживал какой-то человек в черном, увидел четверых в длинных шинелях — они уже спустились до подножья лестницы.
Трое с немецкими лицами стали прощаться, четвертый, с лицом итальянца, немного опередивший их, стоял понурившись, потом вдруг, словно приняв внезапное решение, уселся в машину.
Трое на велосипедах уже поравнялись с нею, а немцы все еще прощались. Эн-2 видел, как его ребята спокойно проехали дальше.
— Хорошо, — сказал он. — Так еще лучше.
Двое немцев сели в машину, человек в черном захлопнул дверцу и тоже занял свое место, а немец, который остался на тротуаре, все еще отдавал честь и кланялся. Эн-2 посмотрел на белобрысого парня на верху лестницы, потом на офицера, который отдавал честь, стоя у ее подножья. Машина тронулась.
Трое ребят свернули к тротуару, пропуская машину, и все оказались по одну сторону от нее. И тут Эн-2 увидел, как взметнулись их руки, услышал — на три счета — взрыв.
— Готово, — сказал он.
Потом вскочил на велосипед и вытащил револьвер.
Сверху белобрысый парень, вскинув черный автомат, целился в ребят, мчавшихся прочь, а у подножья лестницы офицер, только что опустивший поднятую для приветствия руку, нажимал на предохранитель своего пистолета.
Он что-то кричал по-немецки.