«БЫТЬ ПО МАНИРУ ШВЕДСКОМУ…»Cценарии заимствования иностранных правовых институтов в ходе проведения административной и судебной реформ Петра I[65]
Вопрос об использовании зарубежного правового опыта в период осуществления государственных преобразований в России первой четверти XVIII в. следует отнести к числу изученных сравнительно подробно. Внимание к означенному сюжету со стороны ученых авторов вполне объяснимо: не вызывает сомнений, что первое в истории отечественного государства и права массированное заимствование иностранных правовых норм и институтов имело место именно в годы единодержавия Петра I. В свою очередь, апогей такового заимствования пришелся на второй этап петровских реформ, который претворялся в жизнь во второй половине 1710‐х — начале 1720‐х гг.
Несомненная уникальность российских государственных преобразований указанного периода заключалась в том, что при их подготовке был использован правовой опыт главным образом одного государства — Шведского королевства. Произошло это в связи с тем, что в 1716–1717 гг. в качестве стратегической цели реформирования государственного аппарата законодатель определил построение в России «полицейского» государства по шведскому образцу. По этой причине использование шведского правового опыта оказалось исследовано к настоящему времени наиболее детально.
Крупнейшим вкладом в изучение темы о шведском влиянии на государственные преобразования в России первой четверти XVIII в. необходимо признать диссертацию шведского правоведа К. Петерсона «Административная и судебная реформы Петра Великого: шведские образцы и процесс их адаптации», защищенную в ноябре 1979 г. на юридическом факультете Стокгольмского университета и изданную в том же году в виде монографии[66]. Из российских ученых названную тему впервые затронул в 1850‐х гг. Ф. М. Дмитриев, затем к ней обратились А. Д. Градовский и Э. Н. Берендтс[67]. В ХХ — начале XXI в. этот аспект изучался в России преимущественно историками, наиболее углубленно Г. А. Некрасовым и Е. В. Анисимовым[68]. Вместе с тем доныне оказалось не подготовлено ни одной работы, специально посвященной вопросу о перенесении в Россию в петровское время французских, германских или, скажем, голландских правовых образцов. Также на сегодняшний день не появилось ни диссертационного, ни монографического исследования, в котором бы целостно рассматривалась проблема заимствования иностранного правового опыта в первой четверти XVIII в.[69] (наподобие известного труда И. Г. Щегловитова о зарубежном влиянии на проведение судебной реформы 1864 г.[70]).
Неудивительно поэтому, что, несмотря на очевидные достижения предшественников, в литературе до настоящего времени не был акцентированно высказан тезис о неодномерности процесса заимствования иностранных правовых институтов, не был поставлен вопрос о тех сценариях, которые сложились в процессе их перенесения на российскую почву. В рамках настоящей работы впервые предпринимается попытка охарактеризовать таковые сценарии, в частности на материале административной и судебной реформ первой четверти XVIII в. Однако, прежде чем переходить к обозрению конкретных сценариев перенесения зарубежного правового опыта, необходимо сделать несколько оговорок.
Во-первых, нужно заметить, что вопрос о различных вариациях заимствования иностранного права оказался к настоящему времени достаточно подробно разработан в российском правоведении — в рамках проблемы рецепции права (трактуемой как неотъемлемый инструмент развития национальной правовой системы)[71]. Согласно устоявшейся точке зрения, рецепция может быть либо частичной, либо полной («полной системной», «тотальной»). Иными словами, в современной отечественной общей теории права утвердилось представление о наличии двух сценариев перенесения иностранных правовых образцов на национальную почву.
Во-вторых, при разрешении вопроса об иностранном влиянии на создание того или иного правового института представляется необходимым разграничивать два аспекта: сравнительно-правовой и сравнительно-исторический. С одной стороны, следует установить, какие именно зарубежные правовые институты могли быть в принципе использованы в качестве образца при подготовке учреждения рассматриваемого национального института. С другой — не менее важно определить, какого рода информацию о таковых зарубежных институтах имел возможность получить законодатель перед принятием решения об основании или введении соответствующего национального института.
На основе анализа обстоятельств проведения административной и судебной реформ в России 1700‐х — начала 1720‐х гг. представляется возможным констатировать, что в отмеченный период имела место реализация трех сценариев заимствования зарубежного правового опыта: 1) сопровождаемое минимальной адаптацией прямое перенесение на отечественную почву иностранных правовых институтов; 2) углубленная адаптация зарубежных образцов к российским условиям, попытки осуществить синтез зарубежных и отечественных правовых институтов; 3) поверхностное, фрагментарное заимствование иностранных правовых институтов.
Первый сценарий претворялся в жизнь в тех сферах преобразований, в которых соответствующие отечественные образцы либо отсутствовали как таковые, либо абсолютно не соответствовали проводимой законодателем линии реформирования. Прежде всего, здесь необходимо вспомнить о создании «регулярной» армии и военно-морского флота, что сопровождалось учреждением невиданных прежде органов военного управления и военного правосудия. Так, всецело заимствованными из Западной Европы явились учрежденные в ходе военно-судебной реформы 1700‐х — начала 1710‐х гг. военные суды (кригсрехты), впервые образовавшие обособленную подсистему в судебной системе России, а также соединенная с этими судами аудиторская служба.
В связи с этим особый интерес представляет вопрос об источниках тех законодательных актов, которые образовали нормативную основу организации и деятельности кригсрехтов и аудиторской службы. Таковыми актами, как известно, были: «Краткое изображение процесов или судебных тяжеб» 1712 г. (содержало нормы, регулирующие военное судоустройство и военно-уголовный процесс) и Артикул воинский 1714 г. (содержал военно-уголовные нормы). В 1715 г. оба этих акта были изданы в новых редакциях.
Вопрос о круге зарубежных нормативных источников, которые были использованы при составлении «Краткого изображения процесов…» и Артикула воинского, остается к настоящему времени проясненным не в полной мере. Что касается Артикула воинского 1714 г., то принято считать, что при его разработке привлекались акты шведского, датского и австрийского военного законодательства последней трети XVI–XVII в., особенно широко — нормы шведского Воинского артикула редакции 1683 г.[72] (Caroli XI, Königs in Schweden, Kriegs-Articel, de an. 1683). Кроме того, В. В. Кучма высказал мнение, что при подготовке Артикула воинского были приняты во внимание также нормы уголовного законодательства Византии[73]. В «Кратком изображении процесов…» источники, использованные при его составлении, оказались указаны непосредственно в заглавии редакции 1712 г.: «против римскоцесарских и саксонских прав учрежденное…»
По авторитетному мнению П. О. Бобровского, при подготовке «Краткого изображения процесов…» в самом деле использовались в первую очередь акты военного законодательства Саксонии, а также австрийские («римскоцесарские») и датские военно-процессуальные акты. Так, заключительный раздел «Краткого изображения процесов…» редакции 1715 г. — «О оглавлении приговоров…» — был почти всецело заимствован из седьмой главы датской Инструкции военным судам 1683 г. (Christiani V, Königs in Dannemarck, Kriegs-gerichts-instruction). В свою очередь, с точки зрения К. Петерсона, основным источником, использованным при разработке «Краткого изображения процесов…», был уже упоминавшийся шведский Воинский артикул редакции 1683 г.[74]
Между тем, при всей неокончательной ясности, какие именно акты зарубежного военного законодательства оказались использованы при составлении «Краткого изображения процесов…» и Артикула воинского, со всей определенностью возможно констатировать, что акты российского законодательства XVII — начала XVIII в. при их подготовке не привлекались вовсе. Что же касается роли Петра I в разработке характеризуемых актов, то применительно к «Краткому изображению процесов…» никаких следов его участия не усматривается (чему не приходится удивляться, поскольку будущий император вообще не испытывал особого интереса к проблематике судопроизводства)[75]. А вот в подготовке Артикула воинского Петр I принял весьма активное участие, внеся в черновую редакцию свыше 70 поправок и дополнений (все из которых вошли в редакцию 1714 г.). Часть этих поправок и дополнений носила стилистический характер, часть — вполне содержательный (как, например, собственноручно написанный царем раздел «Изъяснение о лишении чести»)[76]. В данном случае трудно не согласиться с Э. Аннерсом, назвавшим Артикул воинский «творческим достижением» Петра I[77].
Однако, несмотря на всю работу российского законодателя над проектом Артикула воинского, необходимо признать, что этот законодательный акт остался в основе своей компиляцией западноевропейских уставов и инструкций. В еще большей мере очевиден компилятивный характер «Краткого изображения процесов или судебных тяжеб…». Вместе с тем отказ Петра I от использования предшествующих актов российского законодательства в рассматриваемом случае нельзя не признать обоснованным. Новоучрежденные кригсрехты с аудиторской службой (равно как и в целом реформированная «регулярная» армия и военный флот) являлись принципиально новыми объектами правового регулирования, что потребовало издания новаторских законодательных актов, источники для подготовки которых могли быть заимствованы единственно из Западной Европы.