Часть вторая
XXV
Начало французского театра. — Бургундский отель. — Театр Маре. — Непрочное положение актеров. — Готье-Гаргиль. — Анри Легран. — Гро-Гийом. — Бельроз. — Ла Бопре. — Ла Вальот. — Мондори. — Бельроз. — Барон I. — Д’Оржемон. — Флоридор. — Мадемуазель Барон. — Дуэль между двумя актрисами. — Бежары. — Мольер. — Драматурги. — Скюдери. — Ла Кальпренед. — Тристан Л’Эрмит. — Ла Серр. — Буаробер. — Кольте. — Скаррон. — Ротру. — Корнель.
Именно эти пять женщин, прошедшие сейчас перед нашими глазами, приняли общество XVII века в его колыбели и превратили его в самое изысканное и самое одухотворенное общество на свете.
Ну а теперь, как мы и обещали, перейдем от общества к театру и дополним картину литературы описываемой эпохи портретами кое-кого из великих гениев того времени, которых современники вознесли чересчур высоко, а потомство поставило чересчур низко.
Театр начал пользоваться признанием лишь при кардинале Ришелье и благодаря его попечению; до этого порядочные женщины туда не ходили. В действительности, тогда существовало только два театра: Бургундский отель и театр Маре. Не имея театральных костюмов, актеры брали платье напрокат в лавке старьевщика и играли, не оставляя никакой памяти ни о пьесах, которые они представляли, ни о самих исполнителях. Некто Аньян был первым актером, имевшим определенную известность в Париже; затем появился Валеран, замечательный человек приятной наружности, который был одновременно актером и руководителем труппы. Артисты не имели никакого установленного оклада и каждый вечер делили между собой, согласно своему положению в труппе, деньги, которые Валеран лично собирал при входе в театр. В Париже тогда было две труппы: одна играла в Бургундском отеле, а другая в театре Маре. Актеры, судя по мемуарам того времени, почти все были жуликами, а их жены — настоящими распутницами, находившимися в общем пользовании обеих трупп.
Первым, кто вел хоть отчасти христианскую жизнь, был Юг Герю, носивший прозвище Готье-Гаргиль и дебютировавший в труппе театра Маре в 1598 году. Итальянский актер Скапен, знаменитый в те времена, когда итальянцы были нашими учителями в области драматического искусства, говорил, что во всей Италии невозможно найти актера лучше, чем Готье-Гаргиль.
Анри Легран появился несколько позднее Готье-Гаргиля: он звался Бельвилем в спектаклях жанра высокой комедии и Тюрлюпеном — в фарсах. Сценическая карьера этого актера была одной из самых продолжительных за всю историю театра: она длилась пятьдесят пять лет. Именно он был первым, кто, перещеголяв в роскоши Готье-Гаргиля, имел комнату с собственной мебелью; до него актеры не имели ни кола ни двора, живя кто где, в овинах и на чердаках, словно цыгане или нищие.
Почти в то самое время, когда театр Маре обогатился Готье-Гаргилем и Тюрлюпеном, его труппа пополнилась также Робером Гереном, который имел прозвище Гро-Гийом и позднее перешел в Бургундский отель. Гро-Гийом звался также Мучником, поскольку он не носил на сцене маску, как это делали другие актеры, а лишь покрывал лицо мукой.
Вот в таком состоянии находился французский театр, когда кардинал Ришелье обратил на него взгляд. В Бургундском отеле он заметил Пьера Ле Мессье, имевшего прозвище Бельроз; как утверждают, именно этот актер исполнил в 1639 году роль Цинны. Вместе с Бельрозом в том же театре выступали Ла Бопре и Ла Вальот.
Первая из них играла в трагедиях Корнеля, однако она не очень высоко ценила прославленного автора «Сида».
— Корнель нанес нам большой убыток, — говорила она. — Прежде у нас были театральные пьесы, которые нам продавали за три экю и сочиняли для нас за одну ночь; так было заведено, и мы немало зарабатывали. Теперь же мы играем пьесы господина Корнеля, которые обходятся нам очень дорого и приносят куда меньше выгоды.
Что же касается мадемуазель Вальот, которую звали Ла Вальот, то это была необычайно красивая и прекрасно сложенная особа, внушившая страстную любовь многим, в том числе и аббату д’Армантьеру; он был настолько влюблен в нее, что, когда она умерла, он выкупил ее голову у могильщика и на протяжении долгих лет хранил этот череп у себя в комнате.
Примерно в это же время начал обретать известность Мондори; он был сын судьи из городка Тьер в Оверни. Отец отправил его в Париж к одному прокурору; но, поскольку этот прокурор очень любил театральные спектакли, он посоветовал молодому человеку ходить в театр в праздничные дни и по воскресеньям, сказав, что тот потратится и развратится там куда меньше, чем в любом другом месте. Однако письмоводитель превзошел ожидания прокурора, ибо он получал столько удовольствия от театра, что стал актером, а вскоре сделался руководителем труппы, в которой состояли Ленуар и его жена, находившиеся прежде на службе у принца Оранского, а также Вилье, посредственный драматург, но хороший актер, и его жена, о которой у нас уже шла речь в связи с г-ном де Гизом, в бытность свою архиепископом Реймским носившим в ее честь желтые чулки. Граф де Белен, влюбившийся в малышку Ленуар, давал Мере заказы на сочинение пьес, но с условием, чтобы в них обязательно будет роль для нее. А так как по причине этой любви граф покровительствовал всей труппе, то он попросил г-жу де Рамбуйе позволить Мондори и его актерам сыграть в ее дворце пьесу Мере «Виргиния», на что маркиза дала согласие. Представление состоялось в 1631 году в присутствии кардинала де Ла Валетта, который остался до того доволен Мондори, что назначил ему пенсион.
Начиная с этого времени Мондори стал получать признание у публики, и на него обратил внимание сам кардинал Ришелье, взявшийся покровительствовать театру Маре, которым руководил Мондори. Однако в 1634 году король, в отношении мелких дел всегда находившийся во вражде с кардиналом, забрал Ленуара и его жену из труппы Маре, желая доставить неприятность его высокопреосвященству, и перевел их в Бургундский отель. Вот тогда Мондори и принял в свою труппу актера по имени Барон и, удвоив старания, продолжал поддерживать славу театра Маре, которой вскоре весьма поспособствовала трагедия Тристана Л’Эрмита «Мариамна», продержавшаяся на сцене сто лет и соперничавшая в успехе с «Сидом». Роль Ирода в «Мариамне» стала триумфом для Мондори. Но однажды, когда этот превосходный актер исполнял упомянутую роль, с ним случился апоплексический удар, вследствие которого его речь стала настолько затрудненной, что он не смог больше играть. Позднее кардинал Ришелье попытался заставить его снова подняться на сцену, но актер был не в состоянии доиграть свою роль до конца, что дало принцу де Гемене повод сказать: «Homo non periit, sed periit artifex», то есть «Человек еще жив, но артист уже умер».
При всей своей немощи Мондори оказал театру Маре еще одну услугу, пригласив в его труппу Бельмора, носившего прозвище Капитан Бахвал, прекрасного актера, который, правда, играл в театре недолго, ибо затеял ссору с Демаре и тот ударил его тростью; Бельмор не осмелился отомстить любимцу кардинала, но оставил театр, пошел в солдаты, стал комиссаром артиллерии и был убит на поле боя.
Кардинал, давно намеревавшийся создать из двух трупп одну, пригласил всех этих актеров играть в своем театре. Барон, Ла Вилье, ее муж и Жодле отстаивали честь труппы Бургундского отеля, а д’Оржемон, Флоридор и Ла Бопре — честь труппы театра Маре, которой отдавал свои пьесы Корнель.
Если верить отзывам современников, д’Оржемон стоил большего, чем Бельроз, который, по словам Таллемана де Рео, «был нарумяненным комедиантом, опасливо высматривавшим, куда бросить свою шляпу, чтобы не испортить ее перья». Что же касается Барона, то он, по-видимому, великолепно играл роли ворчунов. Кончил жизнь этот актер весьма странным образом. Играя роль дона Дьего, он уколол себе шпагой ногу, на месте укола началась гангрена, и он умер из-за этой царапины. Он имел от своей жены шестнадцать детей, в числе которых был и знаменитый Барон-сын, с удивительным успехом игравший позднее главные роли как в трагедиях, так и в комедиях.
Мадемуазель Барон (как известно, звание «мадам» давалось только дворянкам) была не только превосходной актрисой, но еще и одной из самых красивых женщин своего времени. Когда она удостаивалась милости присутствовать во время туалета королевы-матери, то Анне Австрийской достаточно было сказать своим фрейлинам: «Сударыни, а вот и мадемуазель Барон», как все они разбегались, настолько даже самые красивые из них боялись показаться уродливыми рядом с ней. И потому, когда 7 сентября 1662 года она умерла, «Историческая муза» Лоре опубликовала посвященное ей хвалебное стихотворение, начинавшееся так:
Понес Париж и впрямь большой урон:
Преставилась актриса Ла Барон.
Столичной нашей публики кумир,
Она покинула сей бренный мир и т. д.
Примерно в это время в театре Маре случилось происшествие, чуть было не окончившееся так же трагически, как и в случае с Бароном. Ла Бопре, которая начала стареть и характер которой с годами стал портиться, повздорила однажды с молодой актрисой, своей соперницей, и та в споре с ней не стеснялась в выражениях.
— Ну что ж, — сказала Ла Бопре, — я вижу, мадемуазель, что вы хотите воспользоваться сценой, которую нам сейчас предстоит играть вместе, и драться на самом деле!
Пьеса, которую они должны были играть, была фарсом, где две женщины действительно дрались на дуэли. Раздобыв после описанной нами размолвки две острые шпаги, Ла Бопре дала одну из них своей сопернице, и та, полагая, что в руках у них, как обычно, тупые рапиры, без всякого опасения приготовилась к бою, но уже через мгновение поняла свою ошибку. Ла Бопре нанесла ей удар в шею, и молодая актриса тотчас же облилась кровью. Она быстро отступила назад, преследуемая Ла Бопре, которая горела желанием ее убить; на крики несчастной сбежались актеры, вырвавшие ее из рук врагини. Это событие произвело такое впечатление на бедную женщину, что она поклялась никогда больше не играть в пьесах, где будет участвовать Ла Бопре, и сдержала слово.