Кроме того, Элла Леопольдовна проклинала родительские командировки («Уедут, а я тут мучайся»), жаловалась на сердце и предсказывала свою скорую кончину. Но когда Мишка без всякого злого умысла заметил, что бабушка уже лет десять умирает и всё никак, Элла Леопольдовна страшно разозлилась и объявила, что ноги её больше в их доме не будет.
Тогда мама с папой стали искать для Мишки с Катюшей няню и даже нашли милую Веру Петровну, но стоило ей выйти на работу, как на пороге немедленно материализовалась и бабушкина нога, и все остальные части её могучего тела. Вера Петровна стоически продержалась до обеда – и была такова.
Мишка в бабушкину «смену» допоздна торчал во дворе, что ему, как старшему, милостиво дозволялось. Катюше везло меньше – и она часами «играла в своей комнате с игрушками». Пока однажды не призналась маме, как тяжело сидеть взаперти.
Это признание вызвало очередное семейное цунами, а за ним новую волну поисков няни, но волна эта никак не хотела выбросить на берег Мэри Поппинс. Что ни день, то являлась Фрекен Бок. Одна тайком съела мамин шоколад, другая не мыла руки, третья принесла в сумке таракана, а четвёртая полчаса говорила по телефону, пока Мишка томился в туалете со сломанным замком. Кончилось тем, что крейсер «Элла» вернулся в родной порт. Правда, с торжественным обещанием детей в комнатах не запирать и принимать в гости Катюшиных друзей.
И вот в один весенний вечер Катюша пригласила Люсю выпить чаю.
Люся с радостью согласилась и спустилась на восьмой этаж с маленьким тортом и своей любимой куклой Сашей.
Дверь открыла Элла Леопольдовна.
– Здравствуй, Люся, – сказала она и ловко выхватила торт. – Сначала поиграйте, а потом попьёте чаю.
– Хорошо, – согласилась Люся, послушно надевая тапочки.
Тут в коридор выскочила Катюша и бросилась с Люсей обниматься.
– Ура, Люся пришла!
Элла Леопольдовна сморщила свой большой, увенчанный коричневой бородавкой нос и проворчала:
– Ну что за телячьи нежности? Только вчера виделись. Давайте-ка в комнату, в комнату. И потише, потише! Вы знаете, у меня голова.
Люся с Катюшей ушли в комнату и больше часа тихонько играли. Сначала в дочки-матери, потом в лего, а потом Катюша решительно объявила, что они идут пить чай.
– Эллаааа! – позвала Катюша, открывая дверь. – Мы идем пить чай!
– Ну не кричи, не кричи, – недовольно откликнулась Элла Леопольдовна.
На кухне девочки сели друг против друга, взяли чашки с синими розочками. Ручка у каждой чашки была маленькая, и как Люся ни старалась, просунуть в неё палец не смогла (хотя мама всегда учила Люсю держать ручку двумя пальцами).
– Тоооортик! – радостно крикнула Катюша, хватаясь за коробку.
Однако её ждал сюрприз.
Под крышкой оказались лишь остатки торта. В кремовых руинах желтели редкие орешки…
– А где же торт?!
– Как где? – буркнула Элла Леопольдовна. – Вот, в коробке.
– Это не торт! – возмутилась Катюша. – Это… Это… какие-то остатки!
– Детям вредно много сладкого! – грозно объявила Элла Леопольдовна. – Вот вам по маленькому кусочку…
– Никакого кусочка тут нет! – закричала Катюша со слезами на глазах. – Одни крошки! Ты… Ты всё съела и нам не оставила!
– Как тебе не стыдно! – загремела Элла Леопольдовна. – А ну не кричи на старших!
Люсе было ужасно неловко. Она очень не любила, когда кто-то при ней ссорился.
– Ладно, Катюша, попьём чаю, – миролюбиво предложила Люся. – А торт завтра другой купим, шоколадный.
– Не хочу я другой, – буркнула Катюша. – Я хочу этот! Который Элла съела!
Элла Леопольдовна меж тем испарилась. В гостиной снова шумел сериал.
– Но этот она уже съела. А съеденного не вернёшь… – резонно заметила Люся.
«Хотя иногда очень хочется…» – подумала она, сглотнув слюну. Торт был её любимый, «Киевский».
– Терпеть не могу эту Эллу! – Катюша аж топнула ногой от возмущения. – С ней вечно так… Она ужасно вредная!
– Понимаю, – вздохнула Люся. – У нас тоже была одна вредная родственница…
И Люся хотела было рассказать про тётю Глашу, которая однажды дала Стёпке подзатыльник, за что раз и навсегда была изгнана мамой из их дома, но тут случилось страшное.
Чашечка с синей розой выскользнула из Люсиных рук, упала на пол и разбилась.
Горячий чай обжёг Люсе коленки, колготки промокли, на полу образовалась лужа…
– Это что за безобразие! – в гостиной зашаркали тапки Эллы Леопольдовны. – Кто это наделал? Катерина! Сколько раз говорить – жди, пока чай остынет?! Ну что за руки-крюки!
Люся покраснела и закусила губу.
По спине побежали мурашки – как всегда, когда Люся волновалась.
– Это не Катюша… – сказала она, робко глядя на Эллу Леопольдовну.
– А кто? Ты, что ли? – глаза у Эллы стали как две щёлочки, а бородавка, напротив, будто увеличилась в размерах. – Тоже мне! Прийти в гости и бить посуду! Чашки, между прочим, дорогостоящие! Я полпенсии на них потратила!
Люсины мурашки превратились в маленьких слонов. Спина похолодела, а в горле защипало.
– Извините… – пробормотала Люся еле слышно.
– Извините! – передразнила её Элла Леопольдовна. – Такая взрослая, а чашку удержать не может! И Катерина такая же! Вот я в вашем возрасте ничего не била! Если б я что разбила, меня б отлупили как сидорову козу! А с вами всё нянькаются, вот вы ничего и не цените! Подумаешь, разбили, невелика потеря! Безответственное поколение! А родителям вашим лишь бы работать! Повесили детей на бабку и катаются по командировкам туда-сюда!
Люся хотела было сказать, что её, Люсю, на Катюшину бабушку никто не вешал и что её, Люсины, родители очень даже ответственные и с работы приходят вовремя, и вообще они – лучшие родители на свете, и бабушки у Люси тоже чудесные, добрые и заботливые, а если бы у неё была такая бабушка, как Элла Леопольдовна, она бы с ней ни за что не осталась… Но лицо у Эллы было такое суровое, а голос такой громкий, что Люся только пискнула:
– Я случайно… Простите…
«Какая я глупая и неуклюжая! И какая Катюшина бабушка злая! Хочу домой, к маме…» – подумала Люся, и глаза у неё заблестели от слёз.
– Берите тряпки и вытирайте пол! Не мне же ваше безобразие убирать! – скомандовала Элла Леопольдовна и гордо удалилась.
– Я сама, сиди, – сказала Катюша и стала собирать осколки. – Ну достала эта Элла! Вот придёт Мишка, я ему всёёёё расскажу! Расскажу, как она наш торт схряпала! Эй, ты чего… Ты ревёшь, что ли?
Люся мужественно дышала носом, как советовал единорог Гастон из её любимых книжек про эмоции, но слёзы всё равно жгли глаза и горячими струйками катились по щекам.
– Я домой пойду. Сейчас позвоню маме, чтоб она спустилась.
– Ой, да ладно тебе! Подумаешь, Элла! Да она со всеми так! Мишка вообще папины беруши втыкает, когда она с нами сидит! Элла что-нибудь скажет, он в ответ кивает, а сам не слышит ничего!
Катюша выбросила мусор и помыла руки.
– Пойдём ко мне в комнату, покажу тайник с конфетами. Не поели торта, хоть конфет поедим. Ну?
Но Люся уже говорила с мамой.
– Да ну тебя! – возмутилась Катюша. – Чуть что, так реветь. Тоже мне неженка!
– Я не неженка! – сказала Люся твёрдо. Слёзы у неё высохли, а стыд вдруг сменился гневом. – У меня дома не кричат и не обзываются…
– А у меня дома… – начала было Катюша, скрестив руки на груди, но тут раздался дверной звонок.
В дверях стояла мама. Лицо у неё было настороженное.
– Здравствуйте, Элла Леопольдовна. Всё в порядке? Как девочки поиграли?
– Здравствуйте-здравствуйте. Поиграли уж не знаю как, а посуду побить успели, – проворчала Элла, не спуская глаз с маминых ног. Мама была в ботинках, а переступать порог в ботинках было тяжким преступлением.
– Посуду? – удивилась мама и хотела было что-то спросить, но Люся схватила её за руку и потянула к лифту.
– Мама, пойдём скорее домой! До свидания!
В лифте мама присела на корточки и обняла Люсю за плечи:
– Люся, ты расстроена… По телефону ты плакала…
– Да! Мне было очень… очень… стыдно!
И Люся всё рассказала маме. Как она уронила чашку и обожгла коленки, как Элла стала её ругать и передразнивать, угрожала какой-то сидоровой козой и называла безответственной, а потом и Катюша стала её передразнивать и обзываться неженкой…
Мама внимательно выслушала Люсю, а потом крепко обняла и сказала:
– Если бы я была на твоём месте, мне бы тоже было неприятно.
Люся сразу успокоилась. От мамы пахло домом и её любимыми духами.
– Когда кто-то нас стыдит, мы испытываем сразу несколько разных эмоций – волнение, напряжение и даже страх, – продолжала мама. – Особенно если этот кто-то старше и сильнее и он у себя дома, а мы нет.
Мама взяла Люсины руки в свои и продолжала:
– А ещё мы можем испытывать злость на того, кто нас стыдит.
Люся согласно кивнула и поморщилась, вспомнив Эллин скрипучий голосок.
– Конечно, ты разбила чашку не специально, – продолжала мама. – Такое с каждым может случиться. И стыдить тебя Элле Леопольдовне не стоило.
– Вот ты, ты же не стала бы стыдить Катюшу, правда? – спросила Люся. – Если бы она была у нас в гостях?
– Нет, не стала бы. А если бы стали стыдить меня, я бы это прекратила.
– Как?..
– Если человек меня обижает, я говорю: «Со мной так нельзя».
– И я могла бы так Элле Леопольдовне сказать?..
Мама улыбнулась и нажала кнопку лифта.
– Ну, может, не совсем так, но похоже. Сейчас мы с тобой зайдём к Элле Леопольдовне и скажем это вместе.
– Ни за что! – воскликнула Люся. – Я вообще больше никогда к Катюше не пойду!
– Потому что боишься Эллу Леопольдовну?
– Да…
– Я защищаю себя сама, потому что я уже взрослая. А ты ещё не взрослая и только учишься самозащите. Поэтому мне важно показать тебе, как это делается. Я пойду к Элле Леопольдовне, чтобы ты запомнила: когда кто-то тебя обижает, это не нужно терпеть.
– А что ты ей скажешь? – спросила Люся уже с любопытством.