Лютая охота — страница 3 из 9

14

В этот вторник, 28 октября, Сервас проснулся позже всех и прикрыл глаза от яркого света, падавшего из окна. Он не слышал, как звонил будильник, как встала Леа.

Сидя на краю кровати, он вдохнул запах кофе. Кофе он покупал cвежеобжаренный по очень простой причине: этот запах, витавший на улице вокруг магазина, возвращал его в детство. Но в последнее время он стал замечать, что чем старше он становился, тем больше воспоминания о том времени стали отдавать горечью, и теперь он их отстранял от себя.

– Мартен, ты можешь взять на себя Гюстава? – раздался голос с другого конца квартиры. – Я опаздываю!

– Я тоже! – крикнул он из-под обжигающих струй душа, без уверенности, что она расслышала или пожелала расслышать.

– Можешь отвезти Гюстава в Центр развлечений? Ты слышишь меня?

– Слышу! Это тебе по дороге, а мне придется дать круг!

– Пожалуйста! У меня важное совещание!

– Ладно, хорошо!

Он не мог не вспомнить, что она говорила вчера вечером. Спалось ему очень плохо, он без конца просыпался от воспоминаний об их размолвке.

– Спасибо, увидимся! – крикнула Леа.

И он услышал, как захлопнулась дверь. Когда он вышел на кухню, Гюстав сидел за столом и завтракал, попутно смотря какой-то мультик. Вид у него был умиротворенный и счастливый. Одно это уже было маленькой победой после всего, что ему пришлось пережить.

– Мама очень торопилась, – сказал он улыбаясь.

Сервас почувствовал, как внутри все сжалось. Потом посмотрел на сына.

«Может быть, случится так, что тебе надо будет отвыкнуть от нее, – подумал он. – И не называть ее больше мамой».

– У нее сейчас очень много работы, – сказал он.

– У тебя тоже, – заметил Гюстав. – Ты поздно приходишь.

– Я знаю, радость моя.

– И даже не говоришь мне «спокойной ночи».

– Я сказал тебе «спокойной ночи» вчера вечером, а ты даже не заметил?

– Ага, – ответил Гюстав с такой широкой улыбкой, что Сервасу стало стыдно за свою ложь.

Прежде чем уйти, он забрал со стола в гостиной наушники Анастасии, дочки соседа.

Радомил с самого утра уже занимался, несомненно, с открытыми окнами, чтобы поделиться со всей улицей, ибо Мартен прекрасно слышал звуки его скрипки. Он внимательно прислушался: это был скрипичный концерт Мечислава Карловича, произведение, требующее безупречного владения инструментом, виртуозной техники, блеска и совершенства в исполнении.

Сервас пожалел, что пришлось прервать легато[28] и постучать в дверь. За дверью наступила тишина. Потом раздались шаги, и в дверях появился музыкант с длинными седыми волосами и черной бородкой.

– Твоя дочка забыла у нас наушники, – сказал Мартен.

Радомил одной рукой взял наушники, не выпуская из другой руки скрипку.

– Ты хорошо сделал, что их принес. Иначе она запустит свой хип-хоп через колонки. Здравствуй, юный Гюстав, – прибавил Радомил, низко наклонившись к маленькому белокурому мальчику, который ответил на приветствие широкой улыбкой.

– Играешь концерт Карловича?

Музыкант с внешностью стареющего хиппи выпрямился во весь свой немалый рост и наморщил брови, даже не пытаясь скрыть изумление: Сервас уже не первый раз поражал его своими музыкальными познаниями.

– Где это видано, чтобы у сыщика была такая высокая музыкальная культура? – сказал он. – Что, во Франции все полицейские такие?

Радомил вместе с дочкой приехал из Болгарии пять лет назад. У него был вид на жительство, но он сразу подал заявление на получение гражданства.

– Ясное дело, я достаю вам билеты, стараюсь, чтобы у Анастасии было время заниматься с Гюставом. Так что вам не на что жаловаться, Леа и тебе.

– А что, бывает, соседи жалуются?

– Ну, вот тебе музыка мешает?

– Нет, конечно, – ответил Мартен, направляясь к лифту.

– Музыка смягчает нравы, разве неправильно говорят?

Сервас припомнил многочисленные скандалы между соседями во время весеннего карантина. Налетали обычно на слишком шумного соседа, который расходился с остальными в музыкальных вкусах. Порой все кончалось вмешательством полиции.

– Я в этом не особенно уверен, – ответил он.

– Хорошего дня, юный Гюстав! Развлекайся на всю катушку! – крикнул им в спину лучезарный длинный Радомил, прежде чем закрыть дверь.

* * *

Коридор третьего этажа здания полиции был переполнен людьми, которые сновали туда и сюда в масках, и порой Сервасу казалось, что он попал в какой-то научно-фантастический фильм и сейчас проснется. Но кошмар все длится и длится. Венсан Эсперандье был на месте, и уши его закрывали такие же белые наушники, как у Анастасии. Наверное, слушал инди-рок. Он пытался когда-то обратить Мартена в свою веру, но очень быстро отстал, когда тот принялся рассказывать о гениальном австрийском композиторе по имени Малер.

Сервас вспомнил то время, когда он очень сблизился с Шарлен Эсперандье, красавицей женой своего заместителя. У них была почти непреодолимая тяга друг к другу. В то время Шарлен была беременна Флавианом, который в результате стал его крестником и которому уже исполнилось одиннадцать лет. Тогда никто из них не отважился перейти черту. И он часто спрашивал себя, что было бы, если бы они ее перешли.

Как только вошел шеф группы, Венсан снял наушники.

– Звонила Катрин Ларше. Они сейчас согласуют результаты в отделе генетической экспертизы.

В отделе генетической экспертизы… Мартен почувствовал, как забилось сердце.

– И кто это оказался?

– Рыжий волос, застрявший в застежке оленьей маски, принадлежит Кевину Дебрандту, семнадцати лет. Шесть судимостей. Последняя по дате – за жестокое нападение вдвоем с подельником в одном из частных особняков Тулузы. Его поместили в специализированный центр для несовершеннолетних, но оттуда он сбежал.

«Принадлежит или принадлежал», – подумал Сервас, уже в который раз почувствовав, как приподнялись волосы на затылке. В свои семнадцать лет Кевин Дебрандт уже имел солидное прошлое. Ничего особо удивительного: 45 % краж с применением насилия и треть всех грабежей совершаются несовершеннолетними. Положения об ответственности несовершеннолетних не пересматривали с 1945 года и не приводили в соответствие с нынешним уровнем преступности и насилия. Не говоря уже о совершеннолетних иностранцах, которые скрывают свой возраст, чтобы избежать ответственности за более тяжкие преступления.

Он отдавал себе отчет, что самые страшные его опасения обретают плоть. Те самые опасения, которые сформулировали они с Самирой и которые окружной комиссар отмел небрежным жестом: возможно, Муса Сарр был не первым… Сколько же их было еще? Он вздохнул. Где-то в глубине под ложечкой засело дурное предчувствие, и не брать его в расчет больше было нельзя.

– Ладно. Давай, собирай всех, – сказал он.

* * *

– Кевин Дебрандт. Семнадцать лет, неоднократно судим. Последние два факта нападения с оружием: в две тысячи девятнадцатом он, угрожая муляжом, принудил молодую женщину везти его в Монтобан, где жила в то время его подружка. Заложнице удалось убежать от него на автозаправочной станции. В общей сложности он удерживал девушку меньше часа. Его адвокат заявил, что парень просто хотел прокатиться автостопом.

За спиной Мартена на экране появилось длинное лицо с бледной кожей и светлыми, будто в слезах, глазами, обрамленное рыжими волосами. Лицо у Кевина Дебрандта было узкое, вытянутое, как у землеройки или у лисы.

Сервас отвернулся от экрана.

– Второе вооруженное нападение уже серьезнее. В начале две тысячи двадцатого он вместе с сообщником ворвался в частный особняк в центре Тулузы. Вооруженные кастетами (настоящими или нет – неизвестно) и ножами, в балаклавах и перчатках, юные «коммандос» связали владельцев особняка (тулузского банкира и его жену), предварительно брызнув им в лицо слезоточивым газом из баллончика. Мужчину они избили, женщине пригрозили изнасилованием и заставили назвать код от сейфа, забрали драгоценности, ноутбук, телефоны и ушли. Мужчине стало плохо. Женщина смогла освободиться и позвать на помощь. Расследование поручили бригаде из Службы департаментской безопасности, которая обнаружила следы ДНК, идентичные следам на оленьей маске: они принадлежали Кевину Дебрандту.

Он выдержал паузу, давая им возможность переварить информацию. Так сказать, врубиться в то, что происходит: они только что добились технического успеха, нашли связь между оленьей головой, которая была на Мусе, и другим парнем, тоже известным своими криминальными похождениями.

Кевина Дебрандта арестовали, но он отказался назвать имя сообщника. Его поместили в специализированный центр содержания несовершеннолетних, откуда он сбежал той же ночью. И никто не дал себе труда сразу же пуститься за ним в погоню…

Вокруг стола прошел шумок.

– Мы пытались его засечь, но его телефон не отвечает. Либо он выключен, либо он от него избавился… Тогда мы проконсультировались со справочником по различным соединениям. Как только удалось узнать, какое именно сочетание соединений активирует телефон, мы смогли отследить его перемещения. Впрочем, его последним местопребыванием был сквот в самом центре города. И нам еще предстоит допросить его родителей.

Сервас помолчал:

– Будем надеяться, что Кевин Дебрандт не растворился без осадка на лоне природы.

Он уже собрался продолжить, как в кабинет внезапно вошел Шабрийяк с зажатым в руке экземпляром «Гаронны». Мартен напрягся. Вид у окружного комиссара был очень недовольный. Он в сердцах бросил газету на стол. Наклонившись, Сервас прочел:

В АРЬЕЖЕ ЗА ПОДРОСТКОМ

ГНАЛИСЬ, КАК ЗА ДИЧЬЮ

Что это: преступление на почве расизма или сведение счетов?

Черт побери, Эстер! Это было хуже всех его опасений. Со страницы смотрел портрет Мусы, который журналистка, видимо, позаимствовала у его родителей. Сервас возмутился. Муса Сарр вовсе не был подростком, он был взрослым, совершеннолетним парнем! В остальном заголовок не врал. Он принялся дальше читать текст, составленный журналисткой, и понял, какой угол атаки она выбрала.

– Это катастрофа! – крикнул Шабрийяк. – В статье говорится об оленьей голове и о том, как Муса был найден голым на шоссе, со стрелой от арбалета в плече. Эта чертова баба намекает на практики, достойные, я цитирую, «методов ку-клукс-клана»! И, видите ли, с полным правом беспокоится, что это появится в двадцать первом веке в наших краях. Короче, нас будут изо всех сил прессовать, и мы получаем себе на хвост прессу, которая не отстанет…

Шабрийяк обвел всех взглядом, и его маленькие глазки метали молнии.

– Майор, мне нужны результаты. Я не желаю, чтобы дело зависло. Ускорьтесь!

Вся группа в голос заговорила, что это будет долгое и трудное расследование и на это им потребуется время.

– А мне плевать на ваше душевное состояние! – вдруг рявкнул окружной комиссар. – Вы за кого меня принимаете? С этой историей теперь на нас будут наседать национальные СМИ! Префект! Начальник полиции! И, без сомнения, министр! А расхлебывать придется мне, а не вам!

Он орал во все горло. Лицо его побагровело. За столом все притихли от изумления.

– Возможно, мы нашли еще одного, – спокойно, без всякого смущения сказал Сервас.

– Кого это «еще одного»? – раздраженно спросил окружной комиссар, повернувшись к нему.

– Еще одну жертву. Кевин Дебрандт. Семнадцать лет. Его волос застрял в застежке маски с оленьей головой. Если только он не был в числе тех, кто устроил охоту на Мусу…

Он отчетливо увидел, как вздрогнул Шабрийяк.

– Что? Вот черт!.. Серьезно? Еще одна жертва?

– Но это… – ответил Сервас, поняв, что хотел сказать окружной комиссар. – Нам известно только, что у него те же характеристики, что и у Мусы Сарра: малолетний преступник, который разгуливает на свободе, несмотря на многочисленные судимости…

Он заметил, что патрон выдохнул с облегчением.

– Я требую, чтобы эта информация не дошла до прессы, – сказал Шабрийяк.

– Без вопросов, – парировал Сервас. – Это очень важное открытие. Мы должны его разрабатывать, никому не сообщая, и посмотреть, куда оно нас приведет.

Окружной комиссар ткнул пальцем в газету, которая ходила по рукам.

– Я не желаю больше видеть таких заголовков!

– Патрон, – не сдавался Сервас, – если вы желаете, чтобы убийца был пойман, предоставьте нам заниматься своей работой.

Шабрийяк на секунду застыл, как пес, уловивший ультразвуковой свисток. Мартен удивился, обнаружив в шефе такую враждебность. Наконец тот произнес ледяным тоном:

– Майор, не указывайте мне, что мне делать. Возможно, у вас в группе есть некто, информирующий прессу. Эта журналистка слишком много знает, на мой взгляд… На вашем месте я не предъявлял бы требований, а занялся выяснением, кто тот сукин сын, что распространяется за пределами этих стен…

Это было сказано желчным, откровенно воинственным тоном, на грани оскорбительного. Сервас побледнел. Теперь уже в нем взвился гнев.

– Группа работает под вашим руководством, майор, – распалялся окружной комиссар, нацелив палец Сервасу в грудь, и всем показалось, что он сейчас действительно ткнет Мартена. – За все, что здесь происходит, ответственность несете вы. Я знаю, что вы часто достигаете хороших результатов, но мне также известно, что ваши методы, по меньшей мере… нонконформистские, совсем не всегда приходятся всем по вкусу. Вы уже дважды проходили дисциплинарный совет. Не знаю, каким чудом вы снова оказались руководителем группы, но при мне вам придется притихнуть. И делать то, что скажу я. Не знаю, что за отношения были у вас с моим предшественником, но здесь распоряжаюсь я. И я не позволю какому-то интеллектуалу вроде вас так нагло со мной разговаривать, это ясно?

Под конец он ткнул-таки Серваса пальцем в грудь, словно собирался проткнуть его насквозь.

– Может, вы здесь и легенда, может, вам нравится изображать из себя титулованную особу, но я вам говорю: со мной это не пройдет. И ваш послужной список меня не впечатляет. Работайте и давайте мне конкретные результаты, вот все, что от вас требуется. Я достаточно ясно выразился?

При этих словах Халк развернулся и вышел.

15

– Вы уверены, что это здесь?

Рафаэль взглянул на владельца места происшествия, человека лет шестидесяти, в сидящей на густой шапке седых волос кепке.

– Конечно уверен, – ответил тот.

Сервас, Самира и Кац стояли в «средоточии могущества», как называли это место капитулы, то есть консулы города, двести пятьдесят лет назад. Площадь Капитолия из-под аркад смотрела на просторную эспланаду, которая упиралась в ратушу. Хотя бледное солнышко и пригревало выступы и колонны домов, холод все же покусывал.

Маленький человечек, сам того не ведая, одетый, как ирландский бродяга – слава богу, что он еще не был фанатом сериала «Острые козырьки»[29], – указал на открытую дверь со стороны фасада ресторана.

– Дверь открыта круглосуточно. Все ученики лицея знают этот адрес. Они сюда приходят посидеть на ступеньках, покурить и выпить чего-нибудь. И все службы пограничной полиции города об этом знают, – пожаловался он.

Они шагнули через порог. И сразу вся роскошь и блеск этого места куда-то исчезли. Пол возле лестницы был усеян окурками, засыпан пеплом и закидан пустыми бутылками и банками из-под пива. Роспись на стенах облупилась почти со всех сторон, и теперь ее заменяли лозунги: «НЕТ ВЫСЫЛКАМ И УВОЛЬНЕНИЯМ!», «ПРАВО НА ЖИЛЬЕ ВАЖНЕЕ ПРАВА СОБСТВЕННОСТИ!».

– Они оккупировали запасной выход, – объяснял человечек, поднимаясь по расшатанной скрипучей лестнице. – Залезают на крышу и бросают мусор в дымоход, который им служит одновременно и мусоропроводом, и туалетом, и печью для сжигания мусора.

Они поднялись на первую лестничную площадку, закиданную использованными шприцами, упаковками и коробками из-под лекарств, среди которых пришлось расчищать себе путь. В нос сразу ударил едкий запах дерьма, мочи, анаши и перегнивших отбросов.

– Твою мать, как тут воняет! – вскрикнула Самира. – Здесь курс шарика дерьма, должно быть, очень велик, и приносит неплохой доход…

– Шарика чего? – переспросил Кац.

– Гашиша… За грамм гашиша можно загреметь в КПЗ. Так удобнее подсчитывать. В результате ты хватаешь все, что движется, концентрируешься на мелкой рыбешке и забываешь о длинных и нудных анкетах, которые дают тебе возможность ловить крупную рыбу, но требуют много времени и энергии для достижения статистически ничтожного результата. Статистика, вот что напрягает начальство.

– Но нам не приходилось еще ловить такую крупную рыбу, как эта, – заметил Рафаэль, осторожно перешагивая через шприцы.

Самира бросила на него безжалостный взгляд:

– Сразу видно, что ты новичок.

Они приступили к преодолению последнего лестничного пролета и увидели, что с последней площадки за ними с угрожающим видом наблюдают двое парней и три девушки. Им было не больше тридцати, а одна девчонка, похоже, вообще была несовершеннолетняя. Никто не носил маску.

– А ты что тут делаешь? – спросил владельца сквота один из парней.

– Это мой дом, я здесь у себя, – возразил человечек в бейсболке, которому присутствие полиции придало смелости.

Парень рассмеялся:

– Я тебе, старик, сейчас покажу, кто здесь у себя дома…

Сервас достал удостоверение. Во взглядах девушек сверкнула ненависть.

– Мы не собираемся вас выселять, – угрюмо сказал он, – мы кое-кого ищем.

Настроение у него было паршивое. Он все никак не мог переварить выходку окружного комиссара.

– А мы вообще с полицейскими не разговариваем, себе дороже, – сказал тот же парень, не проявляя ни малейшего беспокойства, и всеобщее кудахтанье одобрило его ответ.

– Мы разыскиваем Кевина, – настаивал Сервас, ступенька за ступенькой поднимаясь к площадке, – и боимся, что с ним что-то случилось. Что-то очень нехорошее… Вы сегодня его видели?

– Надеюсь, вы не собираетесь их выселить? – простонал домовладелец.

– Кевин? – раздался слева из коридора чей-то мощный голос. – Его в последнее время видно не было… А зачем он вам? И чего это вы боитесь?

На площадку вышел высоченный парень в традиционной африканской одежде. Огромный, массивный, он был почти на голову выше остальных. Лицо с тонкими чертами обрамляла густая черная борода. Сервас дал бы ему лет тридцать пять.

– Мы можем поговорить? – сказал он.

Гигант сделал им знак следовать за ним. Сервас, Самира и Рафаэль двинулись впереди группы из пяти человек молодежи по слабо освещенному, но довольно людному коридору. По дороге к ним оборачивались опасливые и презрительные лица. Их толкали на ходу какие-то враждебные фигуры. Все они были молоды, даже очень молоды. Сервас насчитал их в коридоре человек тридцать, но их, несомненно, было больше, потому что в коридор выходило еще с полдюжины комнат с открытыми дверями, куда все они поначалу попрятались.

– Кац, проверь у всех документы, – бросил он, прежде чем войти за владельцем сквота в просторную комнату, оба окна которой выходили на эспланаду Капитолия.

На полу лежали матрасы и стояли лампы и разноцветные свечи. Рядом с мойкой – греющие плиты, а в раковине полно кастрюлек и тарелок. Еще в комнате имелись гитара, тамбурин, кальян, пачка листовок, а на стенах – большие плакаты о праве на жилье.

– Прекрасный вид отсюда, правда? – весело спросил хозяин, указывая на окна. – Когда я летом однажды проснулся на рассвете, знаете, что я увидел? С тех пор как появились леса на фасаде ратуши, люди забираются по ним на крышу мэрии и там ложатся спать! А рано утром, пока не пришли рабочие, они собирают свои пожитки. И так каждый день…

Он улыбнулся и обвел рукой разноцветные подушки, лежащие на полу.

– Вас это шокирует? – спросил он, усаживаясь на одну из подушек. – Может быть, имей они, где переночевать, они бы не лезли спать на крышу, как думаете?

Голос у него был низкий и очень приятный, а взгляд сверкающих глаз обладал такой интенсивностью, что многие не выдерживали и опускали глаза. Он явно обладал харизмой лидера. Пастуха, ведущего свое стадо. Однако о каком стаде шла речь? И не представлял ли сам пастух в конечном итоге опасность для своего стада?

Так думал Сервас, устраиваясь на одной из подушек, а вслед за ним опустилась на подушку и Самира. А гигант тем временем не сводил с них сверкающего, как ртуть, взгляда.

– Как ваше имя?

– Малик Ба, – отозвался гигант и прибавил с улыбкой: – Хотите проверить мои документы?

Сервас знаком показал: нет!

– Я родился в Сенегале. Тридцать три года назад, как Христос, – продолжил он, – но по национальности француз, если вы об этом хотели спросить…

Да, так оно и было: чернокожий Христос. С монументальной статью и спокойным низким голосом, полным теплых модуляций. В комнату вошла молодая девушка. Настолько юная, что Сервас подумал, уж не малолетка ли она. Она подошла к хозяину дома.

– Приготовь нам чаю, – бросил он.

Это была не просьба, это был приказ. Малик Ба повернулся к ним, почувствовав, что они напряглись.

– Здесь у нас нет никакой субординации, – сказал он, словно желая смягчить этот маленький инцидент. – Эта девушка по своей воле согласилась прислуживать мне, ее никто не принуждал. Здесь каждый волен делать, что хочет. Я для них не начальник, а руководитель, духовный лидер и воспитатель. Я несу им свет надежды… Мы – совершенно автономное сообщество, живем по древнему обычаю, вдали от государственных структур принуждения и нелегальных объединений, порожденных капитализмом. Мы практикуем горизонтальную демократию, как ZAD[30].

– Разумеется, – сказал Сервас, не дав себя одурачить.

Он хорошо знал, что жизнь внутри ZAD не так уж идиллична, демократична, экологична и прозрачна, как ее хотят представить. Там зачастую царит физическое, психологическое и вербальное насилие, помноженное на дезинформацию и секретность. И обитатели таких поселений далеки от толерантности во взаимоотношениях, которую они восхваляют напоказ, и что там нередки пьяные драки, и очень сильна тенденция навязывать свою точку зрения более слабым.

– Так, значит, вы беспокоитесь за Кевина? А могу я узнать почему?

– С ним могло что-то случиться, – ответил Сервас.

Бородач сощурил глаза, и сквозь щелки прикрытых век сверкнули две молнии.

– И больше вы ничего не хотите мне сказать?

– Скажем так, у нас есть причины полагать, что его похитили и он в большой опасности, – сказал Сервас. – Мы пытаемся восстановить все его передвижения за последнее время и выяснить, с кем он в это время контактировал.

Малик Ба покачал головой:

– Контактировал… Интересное слово. Вы слишком хорошо воспитаны для полицейского, который разговаривает с чернокожим, – заметил он с поразительной мягкостью и явной иронией. Жаль, что ваши коллеги не всегда так себя ведут. Знаете, сколько раз в этом году у меня проверяли документы, когда я выходил из дома? Я сосчитал: тридцать восемь раз. Я шел по улице и никого ни о чем не спрашивал, но единственным человеком, которого задержал патруль, был я… В этой стране можно задохнуться…

Он перевел искрящийся взгляд с Серваса на Самиру.

– Если бы вас вот так день за днем держали на контроле, как бы вы реагировали?

Он погладил бороду длинными тонкими пальцами с красивыми, опрятными ногтями. Все это он произнес ровным, спокойным голосом, и каждое слово казалось гораздо весомее и богаче информацией, чем все речи любителей порассуждать на телеканалах, вместе взятые. Но Сервас не забыл о шприцах, в изобилии валявшихся за пределами этой комнаты.

Как не забыл о том, что утопия, которую проповедовал Малик Ба и ему подобные, его вера в гражданское общество, в священный характер личной свободы, его враждебность по отношению к любой форме государства сбрасывали со счетов реальность, от которой никуда не денешься: государство есть свод законов и правил, которые группа людей создает себе, чтобы не погрязнуть в войне всех против всех. И нет такого сообщества, которое, пройдя все стадии развития – и зоологический индивидуализм, и первобытно-общинный строй, и феодализм, – не обзавелось бы государством, обладающим силой и властью, чтобы защитить эти правила.

– Я дважды вспылил, – сказал Малик Ба, – а они принялись выворачивать мне руки и сначала бросили лицом на капот, а потом столкнули на землю. Мне чуть не сломали запястье, и потом несколько дней очень болела голова от удара об асфальт… Вот как обращаются здесь с такими, как я…

Он болезненно поморщился:

– Казалось бы, Франция – не расистская страна. Но объясните мне тогда, почему так мало чернокожих в Национальном собрании, в муниципальных советах, в медийных программах, на телевидении? Вы знаете, что телевидение в последние годы становится все скучнее и однообразнее? Несколько личностей, известных как «противники белых», сдали позиции: я читал об этом статью.

Он прищурился и улыбнулся:

– Но вы ничего не выигрываете, потому что у нас есть свои и поэты, и музыканты. Вам известно, почему поэты охотнее пишут о бедных, чем о богатых? Потому что бедные гораздо богаче богатеев, а богатые гораздо беднее бедняков… Бедняки богаты своими страданиями, своей историей. Страдание созидает, а богатство разрушает.

– Давайте поговорим о Кевине, – сказала Самира, уже начавшая подавать признаки нетерпения.

Гигант внимательно на нее взглянул:

– Дело в том, что Кевина уже давно никто не видел. Я думал, что он уехал к родителям… Вы им звонили?

– Да, – ответил Сервас. – Там его нет. Они уже недели две его не видели.

На этот раз Малик Ба вдруг встревожился.

– Он совсем недавно сказал нам, что собирается к ним заехать. С нами он провел несколько дней. Кевин всегда появлялся и исчезал, ничего не объясняя. У нас это обычное дело. Каждый свободен выбирать, куда ему идти.

Красивое лицо Малика Ба помрачнело. Он дернул себя за бороду.

– Вообще-то, он ночует то здесь, то у родителей. Других адресов я не знаю… А что вас пугает? – вдруг спросил он. – Что такое с ним могло случиться?

Из коридора послышались громкие голоса. Сервас достал фото Мусы Сарра и показал Малику.

– Вы его знаете?

Тот прищурился и задумался:

– Нет, а кто это?

Из коридора снова донеслись крики и ругательства. Все повернулись к двери.

– Мне кажется, там что-то происходит с вашим коллегой, – спокойно сказал Малик Ба.

Самира вскочила, за ней Сервас. Они выбежали в коридор и глазам своим не поверили. Лейтенант достал свой табельный пистолет и держал под прицелом кучку людей, которые отчаянно вопили и осыпали его оскорблениями и насмешками.

– Кац, да ты спятил! Ты что творишь, чтоб тебя!

– Они мне швырнули в лицо какую-то дрянь! – запротестовал блондин, опуская оружие.

– Например? – поинтересовалась Самира.

– Стеклянную бутылку и использованный презерватив!

Она хихикнула. Крики и оскорбления разразились с новой силой.

– А ну, заткнитесь! – рявкнула она. – А не то я конфискую всю вашу дурь и посажу вас в кутузку на двадцать четыре часа! И поверьте мне, вы это запомните надолго, как запомнили первый приход! Я уже не говорю о том, что вам даже просто покурить будет запрещено! А про косячок я вообще молчу!

Такая конкретная угроза из уст девицы, затянутой в черную кожу, да еще накрашенной, как для Хеллоуина, подействовала мгновенно.

– А она молодец, а? – расплылся в улыбке Малик Ба, указывая на Самиру и с восхищением ее разглядывая.

– Эй! А вашего мнения никто не спрашивает, договорились? – мгновенно парировала она, испепелив огромного черного Христа взглядом.

Гигант опешил.

– Прошу прощения, – сказал он. – А знаете, мне только что пришла в голову одна вещь, – прибавил он, переводя взгляд черных и блестящих глаз с Серваса на Самиру.

Они замерли, ожидая продолжения.

– Я думаю, что Кевин в последнее время чего-то боялся…

16

Мрачное небо. Черные облака, тонкие и длинные, как струи дыма. Пейзаж и так был мрачный, а тут еще резко поменялась погода, и пошел частый, прямой, холодный дождь. В воздухе поплыл запах сырой земли.

Самира прервала контакт. Дом, выстроенный в три уровня, был снабжен крытой зубчатой галереей и квадратной башенкой, совсем как укрепленный замок в миниатюре. Смотрелся он не просто ветхим, но казалось, вот-вот развалится.

По решетчатым переплетам окон с разбитыми стеклами молотил дождь, кровельные желоба поросли травой, в черные щели можно было просунуть палец. Казалось, дом так и стоял недостроенный, судя по стенам из грубого камня, которые никогда не были знакомы ни со штукатуркой, ни с краской.

Однако при более подробном осмотре Сервас заметил, что местами здесь угадывались кое-какие признаки жизни: на верхушке башенки виднелись две проржавевшие параболические антенны, некоторые из окон были завешены тяжелыми портьерами. И среди огромного количества старых автомобилей две машины выглядели совсем новыми. Он подумал, что небольшое семейство Дебрандт обнаруживало признаки не то чтобы бедности, но виртуозного умения добиваться социальных выплат.

Ограды не наблюдалось, ворот, соответственно, тоже. Ничто не создавало впечатления, что у семьи есть денежные ресурсы. Самира, Мартен, а за ними Кац быстро миновали нечто, похожее на садик, где из песка торчали рахитичные пальмы, и постучали в дверь. Звонка тоже не наблюдалось.

Дверь чуть приоткрылась, и они сразу поняли, что перед ними отец Кевина. Те же огненно-рыжие волосы, то же вытянутое лисье лицо, та же кожа цвета скисшего молока, с той только разницей, что у папаши эта белизна была покрыта сеткой голубых вен, как и у всех алкоголиков. Из-под красных век смотрели налитые кровью глаза. На нем была футболка с символом тулузской футбольной команды и штаны цвета хаки со множеством карманов.

– Господин Дебрандт?

Он поморгал с подозрительным видом, но дверь до конца не открыл, загородив ее собою.

Сервас достал удостоверение.

– Уголовная полиция. Это мы звонили вам по поводу вашего сына. Мы можем войти?

На какую-то долю секунды им показалось, что отец Кевина вздохнул с облегчением, поняв, что пришли не представители жилищного фонда и не судебный агент. Он посторонился, и трое полицейских вошли в такой же обшарпанный, как и наружная часть дома, коридор, где витал запах крепкого табака. За коридором располагалась жарко натопленная гостиная, обставленная разношерстной мебелью и экипированная телевизором с эргономичным экраном больше двух метров в диагонали. Самира присвистнула.

– «Самсунг» QLED 8K, – оценила она. – Экран двести пятнадцать сантиметров, разрешение семь тысяч шестьсот восемьдесят на четыре тысячи триста двадцать пикселей… Эта штука стоит не меньше десяти тысяч. Хотела бы я себе купить такой…

Дебрандт-отец благоразумно воздержался от комментария.

– Вы никогда не знаете, где ваш сын? – спросил Сервас.

Папаша, похоже, прикидывал в уме, нет ли тут подвоха.

– Не знаю.

– Он вам не звонил?

Поль Дебрандт снова задумался, на этот раз дольше, но с ответом его опередил резкий и визжащий, как пила, женский голос:

– Нет. Как мы вам и сказали по телефону, от него уже около двух недель нет никаких известий.

Все трое полицейских дружно обернулись к матери Кевина, которая только что показалась на пороге кухни. В одной руке она держала сигарету, в другой – пепельницу. Как часто бывает по закону семейной мимикрии, она очень походила на мужа, только вместо рыжей шевелюры ей на плечи свешивались пепельно-серые волосы. В ее лице поражали маленькие, блестящие, как монеты, глазки и выражение собаки, готовой укусить любого, кто отважится ее погладить.

Тут в комнату ворвался настоящий торнадо из ребятни и с визгом и хохотом пронесся по ней, как будто их гнал ветер. Глядя на этих шалопаев, Сервас подметил, что все они, несомненно, маленькие Дебрандты.

– Когда вы его видели в последний раз? – спросил Сервас у матери, когда шайка выскочила из комнаты.

Та не выпускала изо рта сигарету, словно курение в присутствии детей ее вовсе не беспокоило. Она закашлялась и задумалась.

– В последний раз я его видела в субботу, но не в эту, а в прошлую.

– Семнадцатого числа, – уточнила Самира, сверившись с мобильником.

– Он часто не ночевал дома?

Мамаша Дебрандт с упрямым видом пожала плечами:

– Кевин редко ночует дома… Он, правда, приходил забрать кое-какую одежду и снова ушел.

– И вы не знаете, где он ночует?

Она презрительно махнула рукой, словно подчеркивая, что ей это безразлично.

– Он несовершеннолетний, – сказал Сервас, – а значит, у него нет водительских прав. Как он передвигается? На чем приезжает? Вы живете далеко…

Дом находился в двух километрах от ближайшей деревни, к северо-западу от Тулузы.

– У него есть скутер, – сказал отец.

– Какого цвета?

– Синий.

– Он зарегистрирован? Номерной знак есть?

Старик выдвинул ящик буфета, расположенный как раз под гигантским телеэкраном, с которого диктор без умолку говорил о выборах в Америке, вытащил оттуда документы и протянул Сервасу.

– Можно их взять? Мы обязательно вам вернем.

Отец молча кивнул.

– И за десять дней он вам ни разу не позвонил, не прислал сообщения?

Мать помотала головой и стряхнула в пепельницу пепел точно такого же цвета, как ее волосы.

– Я же вам только что сказала…

– И это вас не обеспокоило?

– Кевин уже не мальчик, такой уж он есть, – сказала она. – То приходит, то уходит… Редко объявляется. Разве что когда ему нужны деньги…

«Почти слово в слово ответ Шарифа о младшем брате», – подумал Сервас.

– А что, собственно, случилось? – спросила наконец мать, и в ее голосе промелькнула легкая тень беспокойства. – С ним что-то произошло?

«Наступит время, и ты заволнуешься, – подумал Сервас, если только действительно не знаешь, что случилось с твоим сыном».

– Вот это мы и хотели бы узнать, мадам, – ответил он, пристально ее разглядывая. – В последний раз он просил денег?

Она недоверчиво покосилась на него и выпустила дым в его сторону.

– Возможно…

– Прошу вас записать вот здесь ваши номера телефонов, – попросил он и протянул им записную книжку и ручку. – Мы вам сообщим, если будут какие-то новости.

Они выполнили просьбу без возражений.

Да уж, болтливыми Дебрандтов не назовешь. У них сын ошивается где-то в лесу, а они не впадают в излишние сантименты. Похоже, здесь материнский инстинкт сокращен до самых примитивных проявлений.

– Боже милостивый, родители даже не удосуживаются узнать, где ночует их сын, – высказался Рафаэль, когда они вернулись в машину.

Это были первые слова, которые он произнес после эпизода в сквоте.

* * *

Сервас посмотрел на часы. Скоро полдень. Они уже ехали обратно и въезжали в деревню. Кирпичные фасады домов, типичные для юго-запада, площадь с запыленными платанами перед церковью, главная улица, весьма кстати названная Главной, несколько магазинов, банк…

– Стоп, – вдруг сказал он Самире. – Встань-ка тут.

– Что? Что ты там увидел?

– Банк…

– Тебе надо взять денег?

– Там камера, направленная на вход.

– Ты что, действительно думаешь, что?..

– Надо хотя бы полюбопытствовать…

Он уже записывал дату, цель расследования и номер процедуры в формуляр запроса, заранее заполненный и снабженный печатью, который вытащил из бардачка.

Директор отделения банка не выразил недовольства по поводу неожиданного визита. Полицейское расследование – это вам не ежедневная скучная рутина. В этом деревенском филиале по большей части вообще ничего не происходило. Он находился вдалеке от уязвимых мест региона и слегка походил на форт в Татарской пустыне[31].

– Пойдемте, – сказал директор, толкнув дверь в маленькую комнату без окон.

Помещение было заставлено металлическими этажерками с папками и картонными коробками, но в углу умещался стол с двумя экранами и компьютером. На экранах одно за другим проходили изображения внутренней и внешней территории банка. Директор склонился над компьютером.

– Нас интересует камера, нацеленная на вход, – сказал Сервас.

Он надеялся, что камера снимает не только тротуар, несмотря на ограничения, наложенные на наблюдающие устройства в публичных пространствах. Директор включил полноэкранное изображение. Бинго. На экранах появились обе стороны неширокой Главной улицы.

– За какое число? – спросил директор, распространяя из-под маски запах мятной пастилки.

– За семнадцатое октября, – ответил Рафаэль Кац.

Директор что-то подправил, и Сервас увидел дату и время в правом верхнем углу экрана. На экране появились пешеходы, автомобили и те, кто предпочитал двухколесный транспорт. И вот вам вишенка на торте: изображение было цветное. Толпы на Главной улице не было, поскольку деревенская улица отличалась от транспортных артерий, и пришлось ждать несколько минут, прежде чем вообще кто-то появился.

– А можно прокрутить ускоренно? – нетерпеливо сказала Самира.

Директор взглянул на нее с легким беспокойством. Нынче на ней были полупрозрачные легинсы с узорами, высокие ботинки на шнуровке, черные митенки[32] и черная кожаная куртка. Как обычно, она ярко подвела глаза черным карандашом и наложила черный тон на веки.

– Конечно, – ответил он.

Изображение понеслось с бешеной скоростью. Сервас старался сосредоточиться на двухколесном транспорте, но таких ездоков был вовсе не легион.

– Вот он! – вдруг сказал Кац.

– Стоп, – отозвался Сервас. – Отмотайте… Остановите… Перейдите на нормальную скорость…

Директор старательно выполнял все команды. Проехала машина, за ней другая, а потом, через несколько секунд, появился синий скутер.

– Стоп.

Изображение остановилось. Все склонились к экранам. Несмотря на нахлобученную на голову каску ездока, ни у кого не возникло сомнения: скутером управлял Кевин Дебрандт.

17

– Смотрим еще раз, – сказал Сервас.

– С какого места? – поинтересовался директор банка, который начал отдавать себе отчет, что следовательская работа мало похожа на то, что показывают в сериалах.

– С того момента, когда мы его увидели, – уточнил Мартен.

В ускоренном режиме они уже просмотрели запись от нескольких часов до появления Кевина до наступления ночи. Ничего. Никаких следов скутера. Либо они его прозевали, либо он здесь не проезжал.

Или эта улица заканчивалась тупиком и вела к горстке абсолютно одинаковых новых строений, стоявших на отшибе, как и дом Дебрандтов.

Через полчаса они прекратили просмотр в ускоренном режиме: Кевин Дебрандт через деревню не проезжал.

– Ты думаешь то же самое, что и я? – спросила Самира у Мартена.

Он кивнул.

– Либо родители что-то знают об его исчезновении, либо его схватили между домом и деревней… Надо вернуться и обследовать два километра шоссе… Отложите, пожалуйста, эти записи, – попросил он директора.

Если Кевина Дебрандта похитили, когда он отъезжал от дома, машина похитителей должна была попасть в объектив.

– Стойте! – крикнул вдруг Кац с заднего сиденья.

Они как раз только что проехали короткий туннель, там, где шоссе пересекалось с железнодорожными путями, в километре от выезда из деревни. Самира затормозила и остановилась на обочине сразу за туннелем. Все вышли из машины и двинулись за молодым следователем, который уже входил под темную арку туннеля.

– Здесь, – сказал Рафаэль, обернувшись к остальным.

Он указал на оградительную решетку при въезде в туннель. Сервас вытащил фонарик и посветил. У Рафаэля Каца было отменное зрение: на металле решетки виднелось большое пятно синей краски, по оттенку совпадавшей с цветом скутера, и осколки оптического стекла.

Сервас шагнул в туннель.

Мимо с гудением пронеслась какая-то машина.

Он направил свет фонарика вниз, на гравий на обочине и пробивающуюся за ним траву. Затаив дыхание, он посмотрел на Самиру, потом снова на гравий и траву в туннеле.

Кровь…

На пятачке гравия, защищенном от дождя козырьком туннеля, виднелось пятно засохшей крови диаметром сантиметров десять.

* * *

Сидя на корточках возле защитной решетки, техник брал пробы засохшей крови, помогая себе ватным тампоном, смоченным в физрастворе.

– Я возьму на анализ еще несколько камешков гравия и несколько травинок, – объяснял он.

Сервас знал, что при расследовании банальных преступлений – мелких краж из домов и автомобилей, мелкого уличного разбоя, – даже когда взять пробы ДНК не составляло труда, предпочитали соскобы, чтобы не перегружать службы дополнительными хлопотами по опечатке проб. Но это расследование к банальным не принадлежало. Именно поэтому и приняли серьезные меры: перекрыли движение, чтоб техники могли внимательно все осмотреть и найти следы, пока дождь висел на краях туннеля прозрачными грязными завесами.

Сервас какое-то время следил за работой техников, потом повернулся к Самире и Кацу:

– Должно быть, автомобиль похитителей преградил ему дорогу в туннеле, – сказал он. – И Дебрандт налетел скутером на оградительную решетку. Они явно дожидались, когда дорога опустеет, чтобы начать атаку. А потом либо он сам ударился о решетку и получил рану, либо его избили, прежде чем увезти.

– Или и то и другое, – заметила Самира.

– Тогда следов крови было бы больше, – возразил Кац.

– В любом случае, это снимает обвинение с родителей, – сказала Самира.

Сервас жестом прекратил дискуссию.

– Те, кто его похитил, хорошо организованы и методичны, но они не позаботились о том, чтобы не оставлять следов, потому что были уверены, что никто не станет искать параллели с делом Мусы. И без этого двойного подарка судьбы – происшествия на дороге и случайно застрявшего в застежке шлема волоса – ясно, что произошло…

Он выдержал паузу.

– Важно то, что скутера нигде нет. Это говорит о том, что его забрали вместе с Кевином и бросили где-нибудь, чтобы не привлекать внимания… И еще: у них был достаточно большой автомобиль, чтобы все это провернуть: значит, надо вернуться в банк и еще раз внимательно просмотреть записи с камеры. Поскольку эта улица ведет в тупик, они обязательно должны были еще раз проехать через деревню.

На этот раз директор был менее общителен. Однако тот факт, что они вернулись, явно возбудил его любопытство: может, они что-нибудь нашли? Директор явно был человеком любопытным и большим любителем сплетен. Он снова проводил их в маленькую комнату без окон.

– Я вам нужен? – спросил он, включив аппаратуру.

– Нет, спасибо, думаю, мы быстро закончим, – ответила Самира.

На экране снова замелькал поток машин и пешеходов. Сервас и Самира останавливали изображение всякий раз, когда мимо банка в том направлении, куда ехал Кевин, проезжал грузовик или фургон, и записывали номер. Из четырех машин только две проехали и вернулись: грязный белый экспедиторский автомобиль с названием компании по прокладке газовых и водопроводных труб и черный «Фольксваген»-фургон с тонированными стеклами.

– Пробей, кто владелец фургона, – сказал Сервас Самире, уже доставшей телефон.

И вдруг увидел, что она встала.

– Надо пробить всего четыре номера, – быстро отозвался Кац, – это не составит особого…

Мартен жестом его остановил.

Он вдруг заметил, как изменилось выражение лица Самиры над плечом лейтенанта. Она буквально впилась взглядом в Серваса, и у него сердце пошло в галоп.

– Что? Что там такое? – спросил он.

– Там дрянь дело. Владелец фургона – полицейский.

18

– Его зовут Серж Лемаршан, – сказала Самира.

Он покачал головой.

– Старший капрал отдела судебной полиции, командир опорной группы при комиссариате Северного сектора, продолжила она.

– Да, я знаю, кто это…

Он вспомнил этого человека. Ему сейчас лет сорок. Грузный, с копной курчавых волос и мешками под водянистыми глазами, всегда глядящими с недоверием. Он участвовал в операции департаментской Службы безопасности в июне 2018 года. Тогда была раскрыта болгарская сеть торговли людьми, которая свирепствовала на территории от цыганского табора до Габардии к северу от Тулузы. Те болгары были явно не столь чувствительны и романтичны, как Радомил. Они выписывали людей из разных стран, предварительно выслеживая и отбирая их на местах из самых уязвимых слоев населения, и заманивали их, соблазняя землей обетованной. Привезя их во Францию, они забирали у всех паспорта, обращались с ними, как со скотом, и заставляли просить милостыню на площадях Де Миним и Пон-Жюмо. Тех, кто пытался сопротивляться, закалывали ножами, избивали до бесчувствия электрическим кабелем, привязывали на ночь к дереву или просто переезжали автомобилем. Сто шестьдесят агентов, из которых сто десять следователей, принимавших участие в операции, обнаружили обессиленных людей, покрытых ранами и рубцами. А их мучители в это время разъезжали в дорогих автомобилях и постоянно курсировали между Францией и Болгарией.

Служба безопасности тогда пригласила Серваса участвовать в операции, поскольку на нескольких мучителей пало подозрение в убийстве одного из их сотрудников, и расследованием этого дела занималась Уголовная полиция. Следя за ходом задержаний, он очень быстро понял, что, хотя Лемаршан и был всего-навсего капралом, именно он, благодаря своему опыту и бешеной активности, имел большое влияние на остальную часть группы. Правда, хорошего впечатления он не производил. Это был полицейский старой формации, в худшем смысле слова: закаленный в разных передрягах, наверняка не раз переступавший черту и зачастую забывавший о различиях добра и зла.

– В это время Лемаршан должен быть в комиссариате или на задании со своими ребятами, – сказал он. – Сначала надо удостовериться, что он не заявил о краже автомобиля. А потом дождаться, когда у него кончится рабочий день, и отправиться к нему домой, чтобы задать несколько вопросов. Полицейские обычно более уязвимы дома. И потом, я не хочу, чтобы кто-нибудь из его коллег увидел, что мы с ним беседуем. Я знаю этот тип людей. Он человек бывалый, старая гвардия, а старой гвардией командовать трудно…

Он достал телефон и позвонил судье Ногаре.

– Ну что, майор, – зазвучал на другом конце ехидный голос, – какие исключительные результаты нынче представит мне полиция? Горю желанием узнать.

Его сарказм не укрылся от Серваса. Ногаре никогда не упускал случая поддеть сыщиков. Это было сильнее его. Сервасу очень захотелось поставить его на место, но он знал, что дальнейший ход расследования во многом будет зависеть от доброй воли следственного судьи.

– Возможно, у нас будет еще одна, – выпалил он, не раздумывая.

– Еще одна? Я не люблю загадок, майор.

Сервас выругался про себя.

– Еще одна жертва… Возможно, юный Муса Сарр был не единственной дичью этих… охотников.

В трубке помолчали.

– Объясните, пожалуйста.

Сервас рассказал о волосе, найденном в застежке маски, и об исчезновении Кевина Дебрандта, которого никто не видел в течение двух недель. О возможном его похищении в туннеле. Зато дальше воздержался сообщать Ногаре, что у них под подозрением полицейский. Хотя Ногаре, может, и набросился бы на эту кость, как умирающий с голоду.

– Нам необходима прослушка телефонов родителей. И еще обзор всех перемещений Кевина Дебрандта…

– Хорошо, – сказал судья.

– Есть, правда, еще кое-что.

– Что именно?

– Нам надо бы допросить Бернара Лантене и его жену…

В трубке снова наступила тишина.

– Вы уверены?

– Уверен. Кевин Дебрандт с подельником напали на них и пытались похитить из их собственного дома. Личность подельника не установлена.

– Да, я помню эту историю, – сказал судья.

– Это последняя история, в которую вляпался Кевин перед похищением. Нам нельзя будет упустить ни одного следа. Мы не случайно получили сразу двоих преступников, замешанных в этом деле. Оно явно имеет отношение к их прошлому.

– Хорошо, – сказал магистрат, – я вам пришлю запрос по почте. И будьте там поаккуратнее с Лантене. Он славный толстяк, – прибавил он, огорошив Серваса.

Тот ожидал под занавес какой-нибудь грубости, но ее не последовало.

19

Они стояли перед монументальной дверью на рю де ла Дальбад, в историческом центре Тулузы. Сервас подумал, что улица уж очень узкая, даже для той эпохи, когда она появилась: экипаж по ней точно не проедет. Зато декорирована коринфскими колоннами и украшениями в стиле тулузского Ренессанса.

– Черт, и кому охота жить в такой тесноте? – прокомментировала Самира, дожевывая сэндвич. – Мне бы их деньжищи… я бы себе купила хибару на Сейшелах.

Было уже больше трех пополудни. Дождь прекратился, но небо все еще мрачно нависало над городом. Сервас удержался от соблазна ответить, что у него нет ни малейшего желания на пенсии валяться на пляже с мелким песочком и мазаться кремом от загара и что эти тесные уголки принадлежат к потайным местам Тулузы, за которые он ее так любит. Однако сегодня он увидел гораздо больше дверей с камерами и кодовыми замками, чем порталов с лепниной. Он читал протокол: камеру вывели из строя бомбочкой с краской, а код двое налетчиков набрали сами. Оказавшись в этом дворе, они ориентировались без тени колебаний: Кевин Дебрандт хорошо знал место. Ради этого он и стал ухаживать за дочкой банкира. Она ему и назвала код. Единственное, чего не смогли выяснить следователи, получилось ли это случайно или она была его сообщницей. Во всяком случае, против нее не было выдвинуто никаких обвинений.

Вдруг Мартену пришла одна мысль. В этом стоило покопаться: Муса Сарр был знаком с Арианой Амбрелот, Кевин Дебрандт был знаком с Аполлиной Лантене, обе папенькины дочки. Даже если преступления, совершенные этими двумя парнями, никак не связаны между собой, были ли оба парня знакомы друг с другом?

– Минуточку, – сказал он, выбрасывая жирную упаковку от сэндвича в урну, прежде чем закурить.

Как только он выкурил сигарету, они позвонили в дверь. Переговоры вела Самира. Наконец раздалось гудение, и дверь открылась. За тяжелой деревянной створкой оказался маленький вертикальный дворик, узкий, как колодец, но колодец этот впечатлял роскошью и красотой убранства.

Сервас задержался возле атлантов и кариатид, нависших над землей, возле медальонов и карнизов с рельефной резьбой, возле аркад первого этажа и окон с витражами на верхних этажах и, пока шел, не заметил ни одной камеры. С трех сторон двор окружало здание, а четвертую замыкала стена с порталом. В окнах второго этажа горел свет, потому что во дворе было темно даже днем, а уж в пасмурную погоду и подавно.

– Как будто в музей попали, – заметила Самира. – Если снизу смотреть – шею сломаешь.

А Мартен подумал, что сегодня это у него уже второй банкир. Но Бернар Лантене не имел ничего общего с директором банковского филиала. Сервас о нем справился: Лантене принадлежал к одной из самых древних династий Тулузы. В их роду банкирство передавалось от отца к сыну. Однако Огюст Лантене, старший в династии, в XIX веке нажил себе состояние на терракотовых лепных орнаментах. Эта техника вполне отвечала запросам тулузской буржуазии того времени: она создавала в архитектуре пышность форм.

В какой момент он перешел с терракоты на банковское дело, «Гугл» умалчивал. Но через несколько поколений члены семейства Лантене стали сливками местного общества. Да, в этом расследовании оказалось полно капканов.

– Это там, – сказала Самира, указывая на окованную деревянную дверь под аркадой.

Как раз за их спинами на второй этаж вела винтовая лестница. Внизу было сыро и холодно, как в подземелье. Они поднимались по высоким каменным ступеням, дрожа от холода. Банкир ждал их на верхней площадке, а вместе с ним и более приемлемая температура воздуха. «И банкиры тоже экономны», – подумал Мартен.

– Комиссар, – сказал Лантене.

– Майор…

Нижнюю часть лица Лантене закрывала черная маска, и видны были только серо-стальные глаза. Возраст человека в маске всегда трудно определить, но Сервас читал, что банкиру был пятьдесят один год, как и ему. С той только разницей, что в волосах Серваса было меньше седины. А главное – он не ходил дома в шелковом галстуке и в халате заоблачной цены.

– Следуйте за мной.

Они прошли по коридору с кессонным[33] потолком, и вощеные плашки паркета скрипели у них под ногами, как и должны скрипеть плашки в богатых домах. На стенах из необработанного камня чередовались старинные гобелены и современные скульптуры на разноцветных пьедесталах, и это смешение старины и модерна наводило на мысль о зале римских карнизов в Музее августинцев. Кроме того, в доме было так темно, что лампы приходилось не выключать с утра до ночи.

– Садитесь, пожалуйста.

Банкир указал им на кожаные диваны цвета бычьей крови, стоящие в гостиной, просторной, как вокзальный холл. Потом подошел к бару, где наверху стояла кофемашина.

– Кофе?

Кругом царила тишина. Сервас спросил себя, где же остальные члены семейства. Скорее всего, уехали на выходные в День Всех Святых в какое-нибудь более веселое место. Этот же дом производил впечатление склепа. От кофе они отказались. Лантене приготовил себе чашечку и уселся напротив них.

– Господин Лантене, – начал Сервас, – мы расследуем исчезновение Кевина Дебрандта. Я полагаю, это имя вам о чем-то говорит?

Человек, сидящий напротив него, прищурился и молча кивнул, потягивая кофе.

– У нас есть веские основания думать, что его похитили, – продолжил Сервас.

– Не вижу, какое отношение это имеет ко мне. Похищения – обычная практика при сведении счетов… И у вас есть все основания понимать, что этот город вот-вот разделит судьбу Марселя или Гренобля…

– Правда ли, что у вашей дочери были… э-э… отношения с Кевином Дебрандтом? Вы говорили об этом следователям после нападения на вас.

Лантене уставился на сыщика, лицо его ничего не выражало.

– Если у вас есть мои показания, зачем же заставлять меня их повторять?

– И все-таки вы не могли бы рассказать нам об этом нападении?

Банкир вздохнул и долго молчал, прежде чем заговорить:

– Я полагаю, что вы и так все знаете из досье, но ладно… Если вы считаете, что это нужно… Я был в постели, когда меня разбудило гудение электронного замка на портале, который открылся, когда кто-то набрал код. Я очень чутко сплю. Аполлина вечером куда-то ушла, и я решил, что это она вернулась, и вышел на площадку лестницы ее встречать, как вышел сегодня к вам. И вдруг я увидел, что по лестнице бегом поднимаются два каких-то типа в балаклавах. Я не успел среагировать и получил в лицо струю слезоточивого газа. Эти двое меня побили, затащили сюда, в гостиную, связали пластиковым шнуром, заткнули рот кляпом и бросили на ковер. Потом они отправились в спальню к жене, на другой конец дома, и привели ее.

Лантене сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить:

– Когда они втащили ее в комнату, она была почти голая, на ней были только трусики. Она очень испугалась, да и я тоже. Она плакала и умоляла о пощаде. Они бросили ее на диван, вот туда, где сейчас сидите вы, и начали меня бить. Похоже, они были вне себя, потому что на меня посыпался целый град ударов…

Сервас увидел, как серые глаза банкира над маской наполнились страхом. Когда он продолжил рассказ, голос его слегка дрожал:

– Я уже решил, что они нас убьют. Но они спросили, где у нас сейф. Но, поскольку я медлил с ответом, они подошли к Франсуазе и принялись ее… лапать и говорить всякие гнусности сексуального характера… Это было омерзительно…

Он тряхнул головой:

– Конечно, я показал им, где сейф, и назвал код. Они выгребли все драгоценности, взяли наши часы, телефоны и ноутбук, а потом ушли той же дорогой, что и явились… Было это около трех часов ночи. Мне сразу стало плохо, и я потерял сознание. На счастье, жена сумела позвать на помощь.

Франсуаза Лантене нуждалась в помощи психолога, но ее муж отказался этим воспользоваться. Сервас покачал головой, немного помолчал, а потом сказал:

– В материалах следствия есть темные места.

Лицо Лантене стало суровым.

– Как это?

– Вы запираете на ночь дверь, что ведет на лестницу? Кроме портала?

– Мы живем в Тулузе, – ответил банкир. – Сами-то как думаете?

– Замок не был взломан. Значит, его открыли отмычкой или запасным ключом. Но Кевин Дебрандт на этот вопрос не ответил. Допускаете ли вы, что его сообщницей могла быть ваша дочь?

Бернар Лантене выпрямился и сразил их взглядом.

– Но это смешно! Абсурд какой-то…

– Ваша дочь сейчас здесь, господин Лантене?

– Да, но…

– Можем мы задать ей несколько вопросов?

– А вы имеете на это право? – спросил сбитый с толку Лантене.

– Если желаете, мы можем позвонить судье. И он вызовет ее к себе в кабинет, чтобы выслушать…

Теперь в глазах банкира пылала настоящая ярость.

– Вы, полицейские, вместо того чтобы заниматься всякими проходимцами и преступниками, которые свободно разгуливают по нашим улицам, предпочитаете набрасываться на честных людей: ясное дело, это не так рискованно, – отрезал он.

«Ну вот, снова-здорово», – подумал Сервас.

Он долгое время думал, что такого рода отношение его перестало касаться. Но вынужден был признать, что с течением времени, как морской прилив подтачивает день за днем основание скалы, все это снова начало его задевать. Этот опасный яд действовал очень медленно, разъедая души самых закаленных. Теперь никто не желал становиться сыщиком. Эта профессия стала козлом отпущения для чужих разочарований и горечи.

* * *

Аполлина Лантене сразу вызвала в памяти Ариану Амбрелот: такая же светловолосая, такая же бледная. Казалось, что обе девушки – сестры. Но если юная Амбрелот трусила и походила на маленького дрожащего зверька, Аполлина Лантене бунтовала.

Она глядела на них с классовым презрением высшего существа.

– Ты знаешь, где сейчас Кевин? – спросил Сервас.

– Нет.

Они попросили разрешения допросить ее без присутствия отца. Аполлина Лантене появилась откуда-то из глубины дома, молчаливая, как призрак, с тем же отстраненным и враждебным видом, с которым не собиралась расставаться.

– Он все еще твой парень?

– Нет.

– Ты уверена?

Она вздохнула:

– Да нет, блин. После того, как он поступил с моей матерью, – ни за что!

– Он еще и избил твоего отца вместе со своим подельником, – заметил Сервас.

– Ха, ну и что с того? Ведь он же не умер, правда?

Их буквально хлестнул ледяной тон ее ответа.

– Ты не помнишь, когда ты в последний раз разговаривала с Кевином?

– Помню. В суде.

– И что вы друг другу сказали?

– Я ему сказала, что он редкостное дерьмо и придурок…

– А после этого от него были какие-нибудь известия?

– А в честь чего мне их получать? – раздраженно огрызнулась она.

– Ответь, пожалуйста.

– Нет, не было.

Сервас непроизвольно сглотнул. Эта девчонка действовала ему на нервы своей злобой и враждебностью.

– Тебе известно, что у налетчиков был код от вашего портала?

– Да, другой легавый мне говорил.

Она вложила в слово «легавый» всю заносчивость, на какую была способна.

– Это ты сообщила код Кевину?

– Я уже отвечала на этот вопрос, чтоб тебя! Вы там между собой сообщаетесь или как? – ответила она голосом, который буквально пронзал холодной яростью.

Сервас никак не отреагировал.

– Ты говорила, что он время от времени к тебе наведывался, пока родителей не было дома, поэтому ты назвала ему код.

– Ну вот!

Все та же спесь.

– А что думал о твоих отношениях с Кевином отец? – спросила Самира, до сих пор не произнесшая ни слова.

Девушка взглянула на франко-китайскую марокканку, задержав взгляд на ее одежде и пирсинге.

– И ты тоже полицейская? Кроме шуток? – осклабилась она.

– Еще раз заговоришь со мной в таком тоне, и я тебе врежу по морде, – сказала Самира.

Аполлина Лантене вытаращила глаза:

– Я буду жаловаться…

– Заткнись.

Голос Самиры ударил, как хлыст. Она впилась суровым взглядом своих угольно-черных глаз в глаза Аполлины Лантене, и та невольно отпрянула, подняв плечи. Реакция этой легавой, да и само ее появление, выбили ее из колеи.

– Так что он думал? – повторила Самира.

– А ты как думаешь? Он Кевина ненавидел. Он хотел, чтобы я положила конец нашим отношениям.

– Как ты познакомилась с Кевином?

– На факультете, на студенческой вечеринке, куда он каким-то образом пролез. Я сразу увидела, что он не такой, как все, ну… не студент. Это меня немножко отвлекло от всех наших придурков, которые проводят время в стремлении изменить мир и все анализируют своим критическим умом, как будто у них есть хоть малейшая идея о том, что такое реальный мир.

– Ну, ты-то, конечно, знаток реальности, – съязвила Самира.

На этот раз Аполлина Лантене отвечать не стала. Сервас прочел, что она была на два года старше Кевина. Что же толкнуло ее в его объятия? Может быть, обыкновенное желание насолить родителям, а может, – пьянящее ощущение одичания.

– А для чего вы ищете Кевина? – поинтересовалась она.

– Мы боимся, что с ним что-то случилось, – ответил Сервас, решив быть искренним.

Девушка поморгала глазами, и на ее лице сразу же появилось беспокойство.

– Об этом надо спросить моего отца, – бросила она.

Сервас подался вперед. Его пронизала тревога.

– Почему?

– Он не раз говорил, что это дело так не оставит, особенно когда узнал, что Кевина выпустили. Что он сам им займется. И вид у него при этом был чертовски серьезный и солидный.

– Думаешь, твой отец мог нанять кого-то, чтобы тот занялся Кевином?

– Да, это вполне в его духе… – ответила она, уставившись себе под ноги.

Сервас и Самира переглянулись.

– Это тяжкое обвинение, – сказал он.

– Я думаю, его бабки позволят ему купить что угодно, хоть весь мир. Он презирает людей. Он пытается контролировать мою жизнь, как контролировал жизнь моей матери. Но я не она…

– За что ты его так ненавидишь? – тихо спросила Самира.

– За то, что он богатый идиот, – ответила девушка, – и гребаный эгоист. Это из-за таких, как он, мир вошел в штопор.

Сервас подумал, что жаргонными словечками она старается подчеркнуть свое отличие от отца и свою принадлежность к другому классу. В сущности, это ролевая игра, но девушка играет в нее совершенно искренне.

Он вытащил из кармана фотографию, а вместе с ней выполз пакетик с антиникотиновой жвачкой, почти совсем опустевший. Сколько же он там пролежал? Он отправил пакетик обратно в карман и показал девушке фото Мусы Сарра.

– Ты знаешь этого парня?

– Нет.

– Спасибо, – сказал он. – Больше у меня пока вопросов нет.

– Да без проблем, – отозвалась она, покосившись в сторону Самиры.

– Спасибо, – в свою очередь сказала Самира и подмигнула ей.

Та в ответ улыбнулась.

– Звони судье, – сказал Сервас, когда они вышли из особняка. – Он, конечно, не разрешит нам допрашивать Аполлину и ее отца, но попытаться стоит…

– А пока ждем, можно будет, по крайней мере, получить распечатку их телефонных звонков.

Аполлина Лантене / Ариана Амбрелот.

Бернар Лантене / Кловис Амбрелот.

Кевин Дебрандт / Муса Сарр.

Он понял, что все они, возможно, что-то скрывают. Есть у них некий общий знаменатель… Он скрыт, но он присутствует. И кажется, найден способ к нему подобраться… Такая симметрия не может быть случайной. Что-то начинает прорисовываться. И как здесь оказался Серж Лемаршан, продажный полицейский со спорными методами работы? По венам пробежала волна нетерпения. Но он понимал, что нужно подождать: придут результаты анализов, распечатки звонков. Лантене, Амбрелот… У него вдруг появилась уверенность, что их ожидает путь, усеянный ловушками, где каждую секунду они рискуют нарваться на мину.

* * *

Все собрались в одном из залов Центрального полицейского управления. Дожидались двадцати часов, перекидываясь короткими фразами и замечаниями. Когда на экране появился Елисейский дворец, все затихли. Самый молодой президент Пятой республики[34] объяснил, что необходимо закрыть границы страны на ближайшие недели. А также закрыть бары, рестораны, парикмахерские, библиотеки, театры, кинозалы и все мелкие лавочки «вне категории первой необходимости». Телевизор выключили. Воцарилось молчание. Потом раздался комментарий:

– Вообще-то нам работать как-то надо, – резюмировал кто-то.

20

Наступила ночь. Дом Сержа Лемаршана отбрасывал на улицу длинную зловещую тень. Дом был выше и массивнее соседних зданий, словно полицейский хотел показать, кто альфа-самец в этом секторе.

Остановившись у бордюра метрах в двадцати, они внимательно оглядели дом. На первом этаже, сложенном из песчаника, были только слуховые окна, забранные толстыми решетками, и дверь в гараж под выцветшей краской. На второй этаж и ко входу в дом вела бетонная лестница, пересекающая первый этаж по диагонали. Сервас определил, что дом был построен приблизительно в пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века.

Сидя в машине, они вглядывались в освещенные окна. Фургон полицейского стоял перед зарешеченным порталом. Скорее всего, он был дома. За двумя окнами кухни в юго-восточном углу дома не раз прошел чей-то силуэт.

– Идем? – сказал Кац.

Сервас спросил себя, как отреагирует Лемаршан на их визит. Характер у капрала был жесткий и неуступчивый. Явиться к нему в дом, чтобы задать несколько вопросов, сильно смахивало на объявление войны. У Серваса не было ни малейшего желания проявлять дипломатию. Наоборот, ему хотелось заставить полицейского реагировать, прочитать в его глазах гнев, негодование или, наоборот, страх. Он почувствовал, как по жилам побежал адреналин, как всякий раз, когда он готовился к действию.

– Пошли, – сказал он, открывая дверцу.

Сидевший на заднем сиденье Рафаэль Кац уловил напряжение шефа. Они перешли через маленькую отлогую улочку. Однако, как только они шагнули на противоположный тротуар, как на них вылетела немецкая овчарка и, встав на задние лапы и сотрясая решетку, залилась оглушительным лаем.

Дверь наверху лестницы открылась, и в проеме возник массивный силуэт Лемаршана.

– Вы кто такие? Из какого департамента?

Он уже понял, кто перед ним, но из-за слабого освещения на улице не мог разглядеть их лиц.

– Это Сервас! – крикнул снизу Мартен. – Можешь убрать собаку?

Лемаршан свистнул, и пес убежал за флигель.

– Сервас? Что это тебя сюда принесло? Я думал, твоя группа достаточно загружена делом того чернокожего мальчишки…

Два последних слова он произнес без тени сочувствия. Очевидно, в его глазах Муса Сарр был просто отброс общества. Или еще того меньше.

– Можно войти? – спросил Сервас. – Вроде бы не годится разговаривать на улице.

– Там открыто…

Тон был осторожный и явно недружелюбный. Они прошли по гравию и друг за другом поднялись по ступенькам на верхнюю площадку лестницы, нависавшую над двором.

– Ну, выкладывайте, я слушаю, – сказал Лемаршан.

– Войти не пригласишь?

– Нет.

Сервас заметил, что Лемаршан стоит на пороге, чуть приподнятом над уровнем площадки. Это позволяло ему доминировать, хотя роста он был среднего. Полицейский давно привык к таким ухищрениям. Вблизи у Лемаршана оказались широкое бесстрастное лицо и глаза чуть навыкате. Они смотрели недоверчиво и напряженно, что совсем не вязалось с маской полного безразличия.

– Да что вам, в конце концов, надо? Вы что, на службу ко мне не могли зайти?

– Мы предпочли вести себя осторожно, – ответила Самира. – И подумали, что и ты предпочел бы поговорить в приватной обстановке…

– Поговорить о чем?

Голос его звучал все враждебнее.

– Мы только хотим точно знать, что ты делал в районе Гриньяка семнадцатого октября прошлого года, – сказал Сервас. – Чтобы перейти к следующему вопросу.

– Не догоняю… Вы это о чем?

Серж Лемаршан, не моргнув, выдержал взгляд Серваса. Но Сервас знал: он врет. Он прекрасно понимал, на что намекают полицейские из Республиканской судебной полиции.

– Мы расследуем исчезновение Кевина Дебрандта. Это имя тебе о чем-нибудь говорит?

У Лемаршана чуть дрогнули ресницы. Он снова готовился соврать. Наверное, он был скверным игроком в покер.

– Черт, да кончайте вы говорить загадками.

Сервас посмотрел ему прямо в глаза:

– Ладно, сейчас объясню. Семнадцатого октября ты отправился на своем фургоне в деревню Гриньяк. Нам надо знать, что ты там делал.

– А зачем вам это знать?

Лемаршан неумело зондировал почву.

– Сначала ответь.

Полицейский снова сморгнул.

– Ах да, я вспоминаю… Я тогда допрашивал подозреваемого. Ну да, в Гриньяке… То ли семнадцатого, то ли восемнадцатого… Ну точно… Как раз по тому делу, о котором речь.

– По какому делу? А можно узнать имя и адрес этого подозреваемого?

Лемаршан нахмурился.

– Интересно, с чего бы вдруг у меня складывается впечатление, что этот подозреваемый – я? Что за проблема? Бред какой-то! Значит, так: или вы толком говорите, в чем дело, или выметайтесь отсюда!

– Кевин Дебрандт проходит по обвинению в ограблении банкира Лантене с применением насилия…

– Я слышал разговоры об этом деле. О нем писали в передовицах «Ля Депеш» и «Ля Гаронн». И что дальше?

– Парень исчез. Есть подозрение, что его похитили по дороге от его дома до Гриньяка, километрах в двух от деревни. Семнадцатого октября… Как раз в тот день, когда ты там проезжал… Мы подумали, может быть, здесь есть какая-нибудь связь, и ты тоже занимался делом Дебрандта…

Лемаршан почуял подвох и злобно оскалился.

– Хорош меня полоскать, Сервас. Или мне чудится, или вы действительно намекаете, что я имею какое-то отношение к исчезновению этого парня? Я его засунул к себе в фургон, так? Да вы, ребята, больные!

– А что ты сделал? – прошипела Самира опасно вкрадчивым тоном.

Лицо старшего капрала побагровело. Он перевел глаза с Серваса на Самиру.

– Да пошли вы!.. Я даже не знаю, кто он такой, этот парень.

Он с угрозой шагнул к Мартену, в глазах его вспыхнула ярость.

– А теперь сделайте одолжение, мотайте отсюда. А не то я расскажу всем, что вы ищете виноватого среди своих. Это им понравится: легавые, которые даже не служат в Департаменте внутренней безопасности, пытаются прищучить других легавых…

Сервас с трудом подавил гнев. Ничего, кроме отвращения, к таким вот функционерам от полиции он не испытывал. Они своим поведением бесчестили всю профессию. И это бесчестье дискредитировало работу огромного количества полицейских, которые день за днем боролись против загнивания общества, пораженного гангреной насилия и наркотиков.

– Мы уйдем, – ответил он. – Но вернемся обязательно.

Теперь Мартен убедился. Спускаясь по лестнице, потом проходя по двору до ворот, он чувствовал, как это убеждение вливается в него, как струя ледяной воды: по крайней мере один из полицейских замешан в исчезновении Кевина Дебрандта.

– Он врет, – резко произнес он, открывая пассажирскую дверцу.

А Лемаршан стоял на площадке лестницы и не сводил с них глаз.

– Теперь надо сделать все, чтобы он свое получил.

– Будет нелегко убедить судью нас поддержать, – заметил Рафаэль Кац.

– Ладно, хотя бы раз неприязнь Ногаре к сыщикам сослужит нам хорошую службу.

21

Одиннадцать часов вечера. На площадке лестницы ни звука. Должно быть, Радомил и Анастасия уже спят.

Мартен тихонько прикрыл дверь. Из гостиной лился мерцающий свет, значит, телевизор работает и Леа еще не легла. Он повернул ключ в замке и закрыл дверь на два засова. Теперь такова была цена спокойствия всех, кто жил в этом городе.

Он еще раз пристально посмотрел на дверь в гостиную.

Его страшил момент, когда Леа объявит ему свое решение. При этой мысли внутри все сжалось. Он почувствовал, как мужество покидает его. Ему и так сегодня досталось слишком много эмоций. И он бесшумно направился в ванную.

22

Ролан Невё был торговым агентом фирмы по продаже средств защиты растений. Вот уже больше двадцати лет он колесил по дорогам Арьежа и Верхней Гаронны, продавая фермерам фунгициды, гербициды и пестициды, и прекрасно знал, что часть его продукции – яды, настоящие химические бомбы замедленного действия. По статистике, они сокращают жизнь клиентов, но он всегда говорил себе, что все равно от чего-нибудь придется умереть. Дорожная авария, инфаркт, короткое замыкание, от которого вспыхивают дома, или рак… какая разница? Несколькими годами больше или меньше – и дальше что? Разве так уж важно, чтобы все дожили до ста лет?

Он хорошо зарабатывал, и ему нравилось встречаться с людьми, которые всегда угощали его чашечкой кофе со сладким пирогом, рассказывали ему свою жизнь и еще давали с собой что-нибудь из того, что производилось на ферме. Он год за годом прослеживал карьеры их детей, которые не желали продолжать семейное дело и уезжали учиться в город. Он видел, как стареют и сгибаются родители, когда на них с каждым годом сваливается все больше и больше бед. Наблюдал молодых фермеров, которые возвращались домой: одни, чтобы наслаждаться сельской жизнью, другие, чтобы разориться, а в некоторых случаях свести счеты с жизнью… Ему нравилось катить по дороге среди зеленых холмов, сидя за рулем своего музейного «Форда Мустанга». Экологи со всеми своими причудами, урбанизационная политика, журналисты с их новостями – все это предназначено для городов, телевидения и прессы. А этот край держится на деревне и крестьянах.

В эту ночь, завершив последний визит, он возвращался домой. День выдался длинный и суматошный, к тому же он опаздывал, не вписываясь сегодня в карантинный комендантский час. Но улыбка не сходила с его лица: он был доволен заработанной суммой. Да и риск дорожного контроля в этих краях сводился к минимуму. Ему, правда, не слишком нравилось колесить по пустынным темным дорогам ночью. В таких случаях ему всегда казалось, что он попал в фильм ужасов, где с людьми, имевшими глупость после заката болтаться в одиночестве по пустынным местам, происходят нехорошие вещи.

Видимо, чтобы оживить обстановку, пошел дождь. Он стучал по крыше «Мустанга», и дворники не успевали счищать с лобового стекла потоки грязной воды. Видимость и без того была не дальше света фар, а потому ни на дорожные фонари, ни на белую полосу разметки рассчитывать не приходилось.

Только чернильная тьма и струи ливня в свете фар.

Он ехал гораздо медленнее разрешенной скорости. Было около полуночи, когда он увидел, как над капотом поднялась струйка белого пара, похожая на дымок над Ватиканом в день избрания нового папы[35]. Вот холера… Сначала он подумал, что это дождевая вода испаряется с нагретого капота. Но нет: происходило что-то ненормальное. К тому же на бортовой панели замигала красная сигнальная лампочка. До сих пор он ее вообще не замечал, а тут, впервые за много лет, она взяла и загорелась. Масло… Черт, только этого не хватало. Ролан Невё затормозил, съехал на обочину, заглушил мотор, не вынимая ключа из зажигания, и вышел из машины.

И сразу же шум дождя стал громче, напоминая теперь ритмичный грохот ударной установки, и Невё ощутил, как дождевые капли выстукивают тот же ритм на его голове. Он поднял капот «Мустанга», зажал нос, чтобы не вдыхать едкий белый дымок от разогретого масла, и услышал, как пощелкивает двигатель, охлаждаясь под струями воды. Давно надо было купить новый автомобиль, а не разъезжать на этой древности на колесах.

Выпрямившись, он снова забрался в кабину, дождался, когда двигатель как следует охладится, и вернулся, чтобы вытащить щуп из масляного резервуара. Потом вытер щуп тряпочкой. Вот идиот: допустил, чтобы уровень масла упал настолько ниже допустимого! Пришлось под дождем открывать багажник и доставать канистру с маслом. Но она была пуста. Не может быть, ну и дурака же он свалял!

Теперь оставалось только надеяться, что «Форд» продержится до Фуа…

Невё потихоньку тронулся с места и поехал еще медленнее, наблюдая за беловатым дымком, вьющимся над капотом. Ему кажется или струйки дыма стали гуще? Он слегка нажал на акселератор и получил такое облако пара, что перестал видеть дорогу. Пришлось остановиться и включить аварийный сигнал.

Ну что за паскудство! Придется вызывать эвакуатор.

Он достал телефон, нашел в меню «помощь» и нажал клавишу. Нет сети… Да что ж за хрень такая!

Сквозь текущие по стеклам струи воды он огляделся вокруг. Ни души, ни огонька. Он даже не знал, где находится: без сети определить свое местоположение было невозможно. И вдруг его разобрал нервный смех. Ну, что еще хуже могло с ним произойти? Надо было найти, по крайней мере, какой-нибудь дом или деревню, откуда можно было бы позвонить. Невё снова тронулся с места, внимательно наблюдая за работой движка, который посылал дымные сигналы, как индейский часовой в горах.

Ливень унялся, и теперь с неба сыпал мелкий дождик. Лес расступился, и перед ним открылось плато с песчаной равниной. И вдруг он затормозил: слева, с другой стороны дороги, он увидел большое строение.

Он остановился.

Ночью, под мелкой дождевой пылью, здание казалось огромным. Крыши ощетинились каминными трубами, светлый фасад резко выделялся на черном небе. Невё внимательно его разглядывал. Света в многочисленных окнах не было, и торговый агент молил бога, чтобы замок не оказался брошенным, как большинство других. Потом в парке за проржавевшей решеткой он заметил несколько припаркованных машин и вздохнул с облегчением.

Потом снова посмотрел на экран телефона: сети по-прежнему не было… Достав из бардачка маску, Ролан Невё шагнул в ледяную ночь.

* * *

На замшелых столбах, обрамлявших решетку, не наблюдалось никакого звонка, и он просто толкнул ее. Засова на решетке не было, и она со стоном отворилась. Дальше он пошел пешком. Ему было холодно, ворот рубашки промок. Дрожа от холода, он поднял воротник пуховика. Между облаками показалась луна и осветила парк, где над лужайками протягивали свои ветви огромные дубы. Гравий хрустел у него под ногами, когда он шел по аллее к широкому фасаду со множеством карнизов, антаблементов, капителей, которые за двести лет, несомненно, ничуть не изменились. Он вглядывался в окна, но за ними не виднелось ни огонька. Подняв глаза к фасаду, которому луна придавала какой-то сказочный, ирреальный вид, он вдруг ощутил, насколько он одинок в этом парке, застывшем в абсолютном спокойствии.

Однако присутствие нескольких припаркованных автомобилей говорило как раз об обратном: он был здесь далеко не одинок. Он различил на гравии неподвижные темные силуэты: «Дачия Сандеро»[36], «Мерседес», «Лексус» и «Пежо».

Ветер стих, да и дождик тоже почти прекратился, только сырость пронизывала ночной воздух, как намокшая ткань. Ролан Невё заметил, что в ушах у него начала шумно пульсировать кровь. Все из-за этого странного места. Было в нем что-то пугающее, даже угрожающее.

Да не будь ты смешным…

Торговец поднялся по широким ступенькам крыльца до массивной двустворчатой двери и заметил кое-что справа от себя.

Свет… в правом крыле здания горел свет.

На подстриженный самшит сверху падал слабый желтоватый свет. Невё пошел вдоль фасада, обходя автомобили, чтобы обогнуть дом. Там, в крыле здания, на первом этаже, но примерно в полутора метрах над землей, горели несколько окон.

Невё подошел вплотную к окнам, встал на цыпочки и заглянул в одно из них.

Наверное, ему показалось, потому что того, что он увидел, быть не могло…

Это не имело смысла. Ну, может, для человека с искаженным восприятием, нечувствительного к кошмарам… Невё не был уверен, что понимает происходящее.

Несколько человек со звериными головами образовали круг, а в середине на деревянном настиле стоял на коленях еще один. Лицо у него было в крови.

Невё не слышал, что они говорили, но видел открытый рот стоящего на коленях. Он плакал и, казалось, о чем-то молил тех, кто стоял вокруг него. Они были суровы и неподвижны и пристально на него глядели, склонив к нему свои звериные головы.

Торговый агент узнал голову гепарда с двумя характерными черными полосами на морде, голову шимпанзе, огромную, мрачную и лоснящуюся морду быка и зловещего петуха с красным гребнем.

Зрелище было настолько пугающим и настолько гротескным, что Ролан Невё не знал, рассмеяться ему или заорать от ужаса. У него возникло впечатление, что сердце сейчас разорвется, настолько сильна была эмоция, сдавившая его. Раздутое, трепещущее сердце застряло где-то в горле и не давало дышать. От страха, что эти люди со звериными головами могут его увидеть, он пригнулся пониже.

Дыхание у него участилось, лицо покрылось каплями пота. Отсюда надо уносить ноги… И как можно скорее… И предупредить полицию.

Согнувшись пополам, он проделал обратный путь, обогнув подстриженный самшит, пройдя вдоль фасада и автомобилей, потом по посыпанной гравием аллее к решетке ворот. Он скользил в ночи почти бесшумно, только ботинки, как ему казалось, слишком громко скрипели гравием.

Решетку ворот он потянул на себя очень осторожно, и она только слабо пискнула ржавыми петлями. Но он все равно испугался от одной мысли, что люди со звериными головами могли услышать этот писк. Быстро перебежав на другую сторону улицы, он открыл дверцу «Форда» и с бьющимся сердцем сел за руль.

Невё пытался успокоить слишком частое дыхание и снизить напор крови в артериях: он угадывал этот напор по тому, как бешено бился пульс в шее и в горле. Задыхаясь, он в последний раз посмотрел на дом и еще раз спросил себя, не привиделось ли ему все это. Но он прекрасно знал, что не привиделось. Поворачивая ключ в зажигании, он молился, чтобы старая колымага его не подвела.

– Ну, еще несколько километров, – умолял он.

Он очень медленно тронулся с места, и сразу же над капотом снова поднялись струйки дыма. «Нет, нет, нет!» – вслух застонал он. В этом месте дорога была прямая, и унылый и голый пейзаж наводил на мысль, что, стоит ему снова застрять на дороге, обитатели замка обязательно его увидят, выезжая из ворот.

Такая перспектива вызвала у него панический ужас, и он нажал на акселератор, подняв при этом еще больше дыма. «Ну, давай, милая, вперед…» Он весь вспотел, почти лежа на руле. «Давай!»… Наконец машина доползла до конца прямого участка, и он с облегчением увидел, что дорога делает вираж, а дальше идет под уклон и сбегает с холма.

Ага!.. Вот так!..

Осторожно сняв ногу с акселератора, он пустил «Форд» вниз по инерции, чтобы он набрал скорость. Уклона для этого вполне хватало. Повороты он проходил, работая только рулем и тормозом. Направо, налево, снова направо… Чем больше он удалялся от этого мрачного места, тем больше снова обретал надежду, и тиски, сжимавшие грудь, ослабевали.

У подножия холма показались тесно сдвинутые крыши и колокольня. Деревня!.. Спасен!..

Он чуть не расплакался. Ну и кошмар… Теперь надо предупредить полицию, даже если придется кого-нибудь разбудить. Ему не хотелось думать о том, что происходило на вершине холма, но он не сомневался, что парень, стоявший на коленях посреди людей со звериными головами, находится в большой опасности.

Его старенький «Форд» доехал до конца спуска. Дальше снова шла прямая улица, обсаженная платанами, и их черные тени в лунном свете делали ее похожей на зебру. Невё плавно нажал на акселератор. На этот раз он не боялся застрять.

Въехав в деревню по центральной улице, он осматривал старые фасады домов с закрытыми ставнями и погашенным светом: деревня спала. Внезапно ему захотелось писать. Он остановился, чтобы помочиться на садовую ограду, но тут увидел метрах в двухстах светящуюся надпись: «Жандармерия».

Позабыв о своей неотложной надобности, Невё поехал быстрее. Теперь дымящийся капот его больше не беспокоил. Он остановил машину перед входом. Старинное кирпичное здание жандармерии стояло вдоль главной улицы, выходя фасадом на маленькую площадь с церковью.

Он прислушался. Ни звука. Кругом тишина. Тем не менее из-под опущенных штор пробивался свет, и присутствие человека, успокаивающее и внушающее доверие, так его взволновало, что он еле сдержал слезы, выходя из машины. Обойдя автомобиль и пройдя по тротуару, он толкнул застекленную дверь.

В приемной ни души, деревянная стойка администратора пуста.

Он поймал себя на мысли, что здесь, как в фильмах ужасов, стоит только подумать, что все обошлось, как вдруг подвергаешься еще большей опасности.

– Есть здесь кто-нибудь? – крикнул он, надевая маску.

Из соседнего кабинета послышался скрип стула, затем шаги, и на пороге появился молодой жандарм. Лет ему было не больше тридцати. Судя по голубому поло, обтягивающему мощную мускулатуру на груди, парень увлекался накачкой мышц.

– Да?

– Я… мое имя Ролан Невё, я торговый агент, и я… я думаю, что вы должны выслушать все, что я вам расскажу, – сказал он.

Жандарм прищурился над маской, разглядывая мокрую одежду посетителя, бледное лицо и дрожащие руки.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? Вы хорошо себя чувствуете?

– На самом деле плохо, – ответил Невё, которого начали покидать силы. – Выслушайте меня, это срочно…

Парень кивнул и сказал, указывая на открытую дверь:

– Пойдемте ко мне в кабинет.

* * *

– Люди со звериными головами?

Тон был откровенно скептический.

– Да, я понимаю, что это звучит очень странно, но на них были маски… что-то вроде маскарадных костюмов…

– А этот замок… где он находится?

– В трех километрах отсюда к западу… На плато…

Жандарм согласно кивнул.

– Он вам знаком? – поинтересовался Ролан Невё.

– Да… я понимаю, о чем идет речь, – осторожно ответил жандарм. – А что вы делали на дороге в комендантский час?

– Э-э… я торговый агент. Я возвращался в гостиницу, но по дороге у меня случилась авария… Послушайте, – настаивал Невё, не переставая дрожать, – надо что-то предпринимать. Этот молодой человек… я думаю, он в серьезной опасности. Надо действовать немедленно.

Жандарм нахмурился.

– Может, это был какой-нибудь праздник, – с сомнением возразил он. – Что-то вроде ролевой игры, маскарада или квеста…

Невё замахал руками.

– Нет, нет! Уверяю вас, тот парень был очень напуган. Он не ломал комедию! Он плакал, он умолял. И у него все лицо было в крови! За всю свою жизнь я ни разу не присутствовал при такой сцене, и я на сто процентов уверен, что это была не дешевая киношка!

Молодой жандарм снова прищурился, не сводя с Невё внимательного взгляда. В этой его манере смотреть было что-то такое, от чего Невё становилось не по себе.

– Хорошо, – сказал он, доставая из кармана мобильник. – Никуда не уходите и не волнуйтесь. Я сейчас кое-кому позвоню.

И он вышел из кабинета, оставив Невё в одиночестве.

23

Трое жандармов – а может, это были полицейские – вошли в кабинет минут через десять. Все они были в штатском.

– Добрый вечер, – поздоровались они.

– Э-э… добрый вечер.

Все трое обошли сидящего на стуле Невё и письменный стол, на котором умещались только компьютер, лампа и телефон. Видимо, этот кабинет предназначался для приема посетителей, потому что в нем всего и было, что металлический ящик с картотекой и афиши с предупреждениями дорожно-транспортных происшествий.

Один из трех вошедших уселся в кресло, где раньше сидел молодой жандарм, двое других остались стоять, разглядывая торгового агента с таким видом, что тот заерзал на стуле. На всех троих были хирургические маски и, странное дело, маски придавали им вид бандитов с большой дороги.

– Расскажите нам все, что вы увидели в замке, – сказал тот, что сидел, маленький, атлетически сложенный человек с густыми курчавыми волосами.

Ролан Невё нервно сглотнул. Почему от них исходила такая откровенная угроза? Они принимают его за сумасшедшего? Возможно. Какой-то тип среди ночи тормозит перед жандармерией, чтобы рассказать невероятную историю. Но в том, как они разглядывали Невё, было что-то совсем другое.

– Мы вас слушаем, – сказал один из тех, что остались стоять, высокий, тощий, с длинным лицом, маленькими, близко посаженными глазками и видневшейся из-под маски бородой.

Невё повторил свою историю. Начав говорить, он думал, что ему будет трудно заставить их поверить, но все трое слушали с удивительной бесстрастностью, словно все, что они услышали, их не шокировало и даже не удивило.

– Я полагаю, вам надо бы поехать самим и посмотреть, что там случилось, – заключил он. – Думаю, что этот юноша подвергается большой опасности. Ему нужна помощь.

– А что вас заставило подумать, что он в опасности? – спокойно спросил третий из вошедших, коренастый человек, который выглядел старше остальных и, единственный из них, носил галстук.

– Ну… он плакал, он умолял… у него был такой испуганный вид… И он был весь в крови.

– Вы уверены? Может, это был грим.

– Нет!

Все трое переглянулись. У них в глазах появилась нерешительность.

– Ну хорошо, – сказал тот, что сидел. – Вы сами нас туда проводите.

Невё застыл на месте. Такого поворота дела он не ожидал. И вовсе не был уверен, что хочет возвращаться в замок, тем более в компании этой троицы. А кстати, куда делся молодой жандарм?

– Пойдемте, Невё, – произнес, вставая, тот, что только что говорил.

Невё… Они даже не стремились быть приветливыми или хотя бы успокоить его. Наоборот, они, скорее, стремились выставить его в неловком свете и тем самым выбить у него почву из-под ног.

Он тоже поднялся со стула и пошел вслед за ними. Он сразу узнал автомобиль, припаркованный у тротуара: это был «Пежо 508», который стоял в парке возле замка. В лобовом стекле отражалась вывеска: ЖАНДАРМЕРИЯ.

– В чем дело? – спросил один из троих, заметив его замешательство.

Может, это простое совпадение. В конце концов, «Пежо» в этих краях хватало.

– Садитесь рядом со мной, – сказал первый, устраиваясь за рулем, а двое других уселись сзади.

Ему вдруг захотелось бежать отсюда со всех ног. Но куда бежать? Было уже поздно, в деревне он никого не знал, да и чувствовал себя скверно. Даже если бы это желание и взяло верх, он бы все равно не смог от них убежать. А если предположить, что они просто скептики, то без труда можно догадаться, что они о нем сейчас думают: псих, сумасшедший.

Он глубоко вздохнул, стараясь унять колотящееся сердце, открыл пассажирскую дверцу и сел рядом с водителем. Тот почти сразу тронулся с места, резко развернулся на площади и направил машину по тому пути, которым в деревню въехал Невё.

– Пристегните ремень, – буркнул он, поскольку в салоне запищало предупреждение.

* * *

На холм они поднялись в два счета. Один из тех, кто сидел сзади, протянул руку между подголовниками:

– Хотелось бы увидеть ваш паспорт, если вас не затруднит.

Невё вытащил из кармана бумажник, где хранились документы, кредитные карты и карта идентификации.

– Ролан Александр Невё, – отчетливо прочел вслух один из троицы таким голосом, от которого торговцу снова стало не по себе. – Родился двадцать шестого января тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года в Безье. Адрес: авеню Франсуа Миттеран в Сен-Годане, дом двести тринадцать-бис. Вы женаты, Невё?

– М-м-м… да.

– Дети есть?

– Дочь.

– Сколько ей лет?

– Шестнадцать.

– Сложно с ними в этом возрасте, а?

Невё промолчал. Ему не давала покоя одна мысль. Почему в словах этого человека ему слышалась скрытая угроза? Ведь он только задавал безобидные вопросы, и все. Видимо, дело было в тоне… Невё не понравилось, каким тоном тот говорил о его дочке.

– Они такие неосторожные, – раздался сзади голос, от которого у агента волосы на затылке встали дыбом.

– Они легко попадают в опасные ситуации, – добавил тот, что сидел за рулем, быстро взглянув на Невё. – Наркотики, мальчики и психопаты, которые шныряют вокруг… Столько возможностей нарваться на опасную ситуацию…

Ролан Невё почувствовал, как вдоль позвоночника прошла волна холода. Ему все больше и больше хотелось оказаться далеко отсюда. Они выехали на плато. В лунном свете четко вырисовывался силуэт мрачного здания.

– Это тот самый замок? – спросил один из них.

Невё молча кивнул. Ему снова стало трудно дышать. Они остановились перед решеткой ворот.

– Я не вижу никаких автомобилей, – сказал тот, что сидел за рулем.

– Но они там были…

– М-м-м. Вы разглядели марки?

– «Лексус», черный «Мерседес», «Дачия» и «Пежо», вот, как ваш.

– Вы хотите сказать, пятьсот восьмой?

– Да.

– Какого цвета?

– Э-э… мне кажется, такого же.

– Правда? А номеров вы, случайно, не запомнили?

– Нет.

– М-м-м. Жаль.

Почему Невё показалось, что ни капельки ему не было жаль?

– Ладно, завтра утром мы навестим обитателей этого замка.

Он вздрогнул:

– Но это надо сделать немедленно! Нельзя оставлять того юношу у них в когтях!

– Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете? – снова раздался голос у него за спиной.

– В любом случае, мы не можем войти на частную территорию без судебной санкции, – сказал его коллега. – Тем более среди ночи.

Невё охватила паника, но он продолжал настаивать:

– Но завтра может быть слишком поздно!

– Займитесь своими делами, – сухо бросил тот, что сидел за рулем. – А остальное – уже наша работа. Не беспокойтесь: это был наверняка какой-нибудь праздник или маскарад…

«Уверен, что нет, – подумал Невё. – И вы это прекрасно знаете, грязные бандиты».

– Вы ведь не видели их лиц?

– Нет…

– А тот парень… Если бы вам показали его фото, вы смогли бы его узнать?

Конечно, смог бы. Он прекрасно запомнил это лицо. Однако он вдруг понял, что для его же здоровья такой ответ не годится.

– Нет… все произошло так быстро…

Воцарилось молчание. Они словно решали, что с ним делать дальше. Он силился сохранять хладнокровие, но сердце так билось, что он боялся, как бы они не услышали.

– Ладно, – сказал наконец тот, что сидел за рулем. – Мы довезем вас до вашего автомобиля.

– Он неисправен…

– Мы вызовем ремонтников, но в такое время это будет вам стоить столько же, сколько и ночлег.

– Мне нужно всего лишь залить масло, – ответил Невё.

Водитель протянул ему свою визитку.

– Нам известен ваш адрес, Невё, не забывайте об этом, – сказал он. – И нам надо взять у вас номер телефона… Если будут какие-нибудь новости, мы дадим вам знать.

Он продиктовал свой телефон. У него было только одно желание: оказаться как можно дальше отсюда, выйти из этой гребаной машины и войти в свой дом. Он был абсолютно убежден, что никто ему не позвонит.

– И держитесь отсюда подальше, – посоветовал один из сидевших сзади. – Теперь это уже не ваше дело, а наше. И не вздумайте кому-нибудь рассказать о том, что произошло: это расследование засекречено, вы поняли?

Он кивнул.

– Не слышу ответа, Невё.

– Да, я понял.

– А теперь возвращайтесь домой. К вашей очаровательной жене и не менее очаровательной дочке. В дом тринадцать-бис по авеню Франсуа Миттеран в Сен-Годане… И позабудьте обо всем, что здесь произошло. Вас это больше не касается. Теперь все в наших руках, Невё.

Четверг