Папа медленно идёт вперёд, за ним, шагах в двух от него, семенит Лизабет.
И тут, почти у самой «Фотографии Бакмана», обнаруживается, что Лизабет с ними нет. Она просто-напросто исчезла.
— Ох уж этот ребёнок! — говорит папа, качая головой.
Лизабет ждут, но она не приходит. Лизабет ищут, но не находят. Лизабет зовут… Никакого ответа.
И вдруг…
— Вон она! — кричит Мадикен, указывая на маленькие ворота в заборе богадельни, из которых выходит Лизабет.
Но она идёт не одна. Она идёт с Линдквистом. Он крепко сжимает её ручонку своей здоровенной ручищей.
— Здесь я! — кричит Лизабет издали.
Линдквист похож на Деда Мороза. У него белая борода и белые волосы, спускающиеся по плечам. Да, действительно можно подумать, что Лизабет идёт рядом с Дедом Морозом.
Но мама, увидав этого «Деда Мороза», бледнеет.
— Иди сюда! Скорее! — зовёт она Лизабет, протягивая к ней руки.
И Лизабет мчится к маме. Но вместе с ней мчится и Линдквист, держа руку девочки в своей.
— Я тут увидал этого маленького человечка… — бормочет он, и из зарослей его бороды выбивается слабая улыбка.
— Пустите меня, — говорит Лизабет, пытаясь освободиться. Но это ей не удаётся. Линдквист не выпускает её руку. — Пустите меня — повторяет Лизабет, — я хочу к маме! — И она ещё сильнее дёргает руку, чтобы вырваться.
Но Линлквист держит её ещё крепче. Он смотрит сначала на Лизабет, потом на маму ина Мадикен, хмурит брови и о чём-то, как видно, размышляет.
— У тебя ведь, женщина, есть ещё один ребёнок, — говорит он маме. — А у меня нет ни одного. Вот я и забираю эту малышку. Должна же быть на свете справедливость.
Тут Лизабет начинает плакать и кричать, а папа уже готов броситься на Линдквиста и отнять у него дочку. Но мама останавливает его.
— Тихо, Лизабет, — строго говорит мама.
Тогда девочка замолкает, по крайней мере, почти замолкает. А мама подходит к Линдквисту и ласково похлопывает его по щеке.
— Я понимаю, вы, господин Линдквист, хотите иметь ребёнка. Но ведь эта малышка на самом-то деле моя, и я прошу вас отдать мне её.
— Ты её не получишь, — отвечает Линдквист.
Папа снова хочет кинуться на упрямого старика, но мама и на этот раз останавливает его. С минуту она молча размышляет, а потом открывает сумку и достаёт оттуда кулёк.
— Не хотите ли, господин Линдквист, попробовать миндальные орехи в сахаре? — спрашивает мама — и мои прянички — добавляет она, вытаскивая ещё один кулёк.
Мама стоит перед Линдквистом, держа по кульку в каждой руке. Бедняге очень хочется попробовать и миндаль в сахаре, и прянички, а для этого ему нужны обе руки. Так что Лизабет вдруг оказывается на свободе и с громким рёвом бросается к папе. Он хватает её на руки и прижимает к себе. Тут уж её никто не достанет.
— Пожалуйста, господин Линдквист, оставьте эти кульки у себя, — говорит мамаи снова ласково похлопывает его по щеке. — Прощайте, господин Линдквист.
— Я тут увидал этого маленького человечка… — бормочет Линдквист, набивая рот миндалём и пряничками.
Он стоит тихо и жуёт, жуёт, глядя, как исчезает «маленький человечек», тогда он роняет свои кульки и кричит:
— Господи Исусе, помоги мне!
А бедняга Бакман так надеялся, что всё семейство будет ждать обещанную им птичку, да притом ещё сияя от радости. Но с каким бы уморительным видом ни сновал фотограф перед своими давними знакомыми, ничто не помогает. Мама бледна и расстроена, Мадикен плачет по господину Линдквисту, у которого нет детей, и в то же время злится на него за то, что он хотел отнять их собственную Лизабет, а Лизабет набычилась так, как только она одна умеет. Что бы Бакман ни пытался предпринять, она не желает быть весёлой.
— Нет, не буду, весь день не буду, — бубнит она по дороге домой. — Потому что раз уж я не весёлая, то не весёлая, даже если случайно и развеселюсь, вот так-то!
Ещё бы не печалиться, когда тебя бранят только за то, что ты подошла поближе поглазеть на домишко Линдквиста. Разве можно было представить себе, что он выйдет во двор и увидит её.
— Потому что тогда я бы ни за что этого не сделала, — уверяет Лизабет.
— Вот погоди, придём на луг весенних первоцветов, говорит Мадикен. — Тогда сразу перестанешь киснуть. Ты что, не веришь мне?
Лизабет очень даже верит и смеётся от радости.
— Хотя этот глупый Линдквист съел весь наш миндаль и прянички, которые мы припасли для такого случая, — произносит она с досадой.
Луг весенних первоцветов на Яблоневом Холме — там они каждый год в мамин день рождения устраивают пикник. Этот луг, бесспорно, одно из чудеснейших мест на земле, думает Мадикен. Там растут тысячи весенних первоцветов, там стоят две высокие берёзы, по которым можно лазать. А ещё там есть гигантский замшелый камень, на который можно взбираться, хотя и с большим трудом. Если, конечно, знаешь, как это делается. Внизу под камнем живут тролли, внушила Мадикен младшей сестре. Лизабет этому верит, да и сама Мадикен тоже почти верит. Две берёзы и камень троллей — ничего другого на лугу нет. Ничего, кроме весенних первоцветов.
Здорово то, что туда можно приплыть на лодке. Садитесь в Юнибаккене в лодку-плоскодонку на мостках для полоскания белья, потом довольно долго плывёте по речке со всеми её поворотами и извивами, и вот вы на лугу. И прежде чем папа успевает вытащить лодку на берег, Мадикен с Лизабет обычно уже вовсю резвятся среди первоцветов.
— Ну и ну, что же вы там делаете так долго — целых полдня после обеда? — спросил однажды Аббэ.
— То, что делают на пикниках — ответила ему Мадикен.
Но такой ответ ничего не прояснил Аббэ. Ведь он не знал, что делают на пикниках. Мадикен могла бы рассказать, что они лазают по берёзам, и купаются в речке, и рвут первоцветы, и играют, и сидят на травке, и едят бутерброды, и слушают, как мама играет на лютне, которую всегда берёт с собой, и поют, а папа вырезает для них свистульки, а Мадикен с Лизабет кувыркаются, и пьют лимонад, и танцуют ужасный танец троллей на замшелом камне… Подумать только, Аббэ не знает, что делают на пикниках!
Когда они возвращаются домой от фотографа, у Альвы уже приготовлена для них провизия.
— Ну как, красивые получатся фотографии? — спрашивает она.
Но мама говорит, что фотографии, которые Бакман отснял сегодня, должно быть, напугают до смерти любого, кто их увидит, и объясняет, почему.
— Неслыханное дело! — Альва обнимает Лизабет — Ах, этот глупый Линдквист! Впрочем, я понимаю, ему хотелось бы заиметь такую дочку, как ты, золотко моё.
— Да, а такую дочку, как Мадикен, ему не хотелось заиметь, ты не думай, — гордо заявляет Лизабет.
Тогда Альва обнимает и Мадикен тоже.
— А мне вот хочется, говорит она — Потому что Мадиченька, Мадичёночек — моя большая радость и счастье моё, это факт.
А вот идти вместе с ними на пикник Альва не хочет.
— Я лучше вздремну. Для сонливых служанок кровать важнее всех на свете первоцветов.
— Никакая ты не сонливая служанка, — с досадой возражает Мадикен.
— Нет, ты просто моя Альва, — подхватывает Лизабет — Моя и больше ничья.
Тогда Мадикен с Лизабет затевают спор: чья же всё таки Альва, и спорят до тех пор, пока не садятся в плоскодонку. А их Альва стоит на мостках и машет им на прощание рукой. Рядом с ней стоит Сассу. Он думает, что Альва не чья-нибудь там, а именно его Альва, и потому он должен присматривать за ней, а не таскаться сегодня по всяким пикникам.
…Ах, этот луг весенних первоцветов! В этом году он ещё красивей, чем прежде. Разве тут было когда-нибудь столько первоцветов? Разве когда-нибудь берёзы зеленели так нежно? Нет, такой красоты мама ещё не видала. А папа говорит:
— Вот уж поистине уголок райского сада! И как только он угодил сюда, на склон холма, к самому загону Пётруса Карлссона?
Неплохо придумано, восхищается Мадикен, будто их луг — уголок райского сада, и они с Лизабет договариваются играть в Адама и Еву, как только пойдут купаться.
— Потому что тогда мы ведь будем совсем голенькими, — объясняет она Лизабет — Я, разумеется, буду Адамом…
— А я хочу быть змеем, — заявляет Лизабет, всячески пытаясь изобразить из себя змея.
— Посмотрим — говорит Мадикен.
Но для себя она уже решила, что Лизабет будет Евой. Это единственное, на что она годится. Сама же Мадикен будет и Адамом, и змеем. Одна из берёз станет древом познания, и там, на этом древе, Мадикен будет извиваться и искушать Еву булочкой, потому что никакого яблока в это время года просто нет.
А сначала — купаться. Мадикен залезает в воду раньше всех. Ух, как здесь приятно, прохладно, чудесно! Она много раз успевает проплыть взад-вперёд, пока Лизабет, крича и повизгивая, не заходит в воду. Папа плавает, посадив её себе на спину, потому что сама она ещё не умеет плавать.
— Нет, я умею, но не хочу, — объясняет Лизабет. — На будущий год, может быть, и захочу, а сейчас — нет.
И ещё Лизабет не хочет быть Евой, как выясняется после купания. Она не желает подчиняться Мадикен, которая хочет всё за всех решать.
— Я и сама могу быть змеем, своим собственным, — говорит Лизабет, — лежать себе в травке и всех жалить.
Взбираться на берёзу ей тоже не хочется. А уж если и попробовать влезть туда, то, по крайней мере, не слишком высоко.
— Это же сумасшествие лазать на такие вот деревья! — ахает она, увидав Мадикен почти на самой верхушке.
Мама тоже пугается, но папа говорит:
— Пусть лазает! Она умеет!
Ну конечно, Мадикен умеет. Она сумела даже втащить Лизабет на камень троллей, потому что сама Лизабет не хочет понять, как надо ставить ноги, когда карабкаешься туда.
Они танцуют на камне троллей ужасный тролльский танец, а потом собирают для мамы букеты весенних первоцветов, большие-пребольшие, папа в это время лежит в траве с соломенной шляпой на носу, а мама сидит рядом, играет на лютне и поёт для него песни.
Мамины песни не такие душещипательные, как Линус-Идины. В них говорится не об умирающих детях и пьяницах-отцах, а всё больше о любви и других красивых чувствах. Она поёт «Сказку сердца» и «Я — птица в воздушном зале, несут в вышину меня крылья». Её песни до того хороши, что Мадикен чувствует в себе жизнь, когда слышит их. А потом мама откладывает в сторону лютню и говорит, что пора есть. И тут только Мадикен понимает, что голодна.