– Нет… Как он мог?
– Кто?
– Ну, Т., мой муж.
– Наверное, у него свои резоны были…
– Да что ты?
Я вдруг почувствовал раздражение и, повернувшись спиной к сестре, отошёл к окну. Внизу снова раздались крики. Прозвучало даже троекратное «ура!». Брат кузена стоял у входа и кланялся толпе, размахивавшей фонариками. Тут я увидел, что он не один: справа и слева, держа его за руки и время от времени склоняя головы, стояли две маленькие девочки, дочери кузена.
Несколько лет спустя, одним морозным вечером я сидел в гостиной кузена и беседовал с двоюродной сестрой, изредка затягиваясь недавно раскуренной трубкой с мятой. В седьмой день траура в доме стояла неуютная тишина. Перед деревянной табличкой с именем кузена горела свеча. У стола с табличкой стояли две девочки в ночных рубашках. Глядя на заметно постаревшее лицо сестры, я вдруг вспомнил тот мучительный для меня день. Однако вслух я высказал только одну незатейливую мысль:
– Когда куришь мятную трубку, будто ещё холоднее становится.
– Правда? У меня тоже руки и ноги стынут.
И она равнодушно пошевелила угли в жаровне.
Миражи,или «У моря»
Однажды осенью я вместе со студентом К., приехавшим из Токио на отдых, пошёл к морю смотреть мираж. Думаю, о том, что на берегу у Кугэнумы можно наблюдать миражи, тогда знали уже все. К примеру, наша служанка, видевшая в воздухе перевёрнутые лодки, приговаривала с восхищением: «Надо же! Совсем как фотография из недавней газеты!»
Обойдя беседку, мы решили по дороге зайти за О. Сквозь ограду мы увидели, как он, в неизменной красной рубашке, качает насосом воду из колодца – видимо, для обеда. Я поднял в знак приветствия свою трость из ясеня.
– Заходите вон там… А, и ты пожаловал? – Видимо, О. решил, что мы пришли к нему в гости.
– Мы идём смотреть мираж. Присоединишься?
– Мираж? – О. вдруг расхохотался. – В последнее время, я гляжу, все на них помешались.
Спустя минут пять мы втроём с О. шли по песчаному берегу. Слева расстилалась песчаная равнина. Её пересекали наискось две чёрные линии – колеи от повозок. Вид этих глубоких борозд меня угнетал: казалось, будто это следы работы какого-то могучего гения.
– Всё же я ещё не совсем оправился. От одного вида колеи у меня на душе кошки скребут.
О. ничего не ответил и зашагал дальше, нахмурив брови. Однако он, похоже, понимал мои чувства.
Вскоре мы прошли мимо сосен – низких сосенок, росших неподалёку, – и оказались на берегу реки Хикидзи. Над морем, видневшимся за большим песчаным пляжем, раскинулось ярко-голубое небо. А вот над Эносимой, бросая на дома и деревья мрачные тени, нависли облака.
– Вот и новое поколение, да? – вдруг произнёс К.
В его словах чувствовалась насмешка. Новое поколение? Вскоре я понял, кого он имел в виду. «Новым поколением» оказались мужчина и женщина около бамбуковой изгороди, удерживавшей песок от сползания. Они стояли к изгороди спиной и глядели на море. Впрочем, мужчину в лёгком пальто с пелериной на английский манер и мягкой шляпе едва ли можно было назвать новым поколением. А вот у женщины было для этого всё: короткая стрижка, европейский зонтик от солнца, туфли на низком каблуке.
– Выглядят счастливыми…
– А ты, наверное, завидуешь. – О. частенько поддразнивал К.
Место, откуда было видно мираж, находилось метрах в стах от той пары. Мы улеглись животом на песок и стали смотреть на песчаный пляж за рекой – над ним вились потоки горячего воздуха. Над кромкой песка дрожала узкая синяя полоска – это море отражалось в нагретом воздухе. Однако больше мы ничего не увидели: ни перевёрнутых лодок, ни чего-либо другого.
– Это и есть мираж? – разочарованно протянул К. Подбородок у него был весь в песке.
Вдруг метрах в двухстах от нас над пляжем пролетела ворона; коснувшись дрожащей синей полоски, она спустилась ниже. Вверху, в знойном мареве тут же появилось отражение птицы.
– Думаю, сегодня большего можно не ждать, – сказал О., и мы поднялись на ноги.
Впереди мы увидели приближавшуюся к нам парочку из «нового поколения», которую мы вроде бы оставили позади.
Я удивлённо обернулся. Однако мужчина и женщина по-прежнему стояли, беседуя, у бамбуковой изгороди в сотне метров от нас. Мы все, и особенно О., с облегчением рассмеялись.
– А вдруг это тоже мираж?
Разумеется, впереди мы увидели других представителей «нового поколения». Только вот и причёска женщины, и фигура мужчины в шляпе были почти такими же, как у пары рядом с изгородью.
– Что-то мне не по себе.
– Я тоже удивился, когда это они там оказались.
Разговаривая таким образом, мы двинулись в обратный путь, на сей раз не по берегу Хикидзи, а через невысокую песчаную дюну. У её подножия тянулась уже знакомая нам бамбуковая изгородь, поодаль виднелись те же низкорослые сосенки. «А это откуда?» – сказал О., проходя мимо них, и, наклонившись, поднял что-то с песка. Это оказалась дощечка, на которой были чем-то вроде дёгтя выведены европейские буквы, заключённые в рамку.
– Что это такое? «Sr. H. Tsuji… Unua… Aprilo… Japo… 1906…»
– Как странно. «Dua… Majesta…» Здесь ещё значится «1926».
– Может, это бирка? Наверное, была привязана к мертвецу, которого похоронили в море, – предположил О.
– Когда хоронят в море, мертвеца просто оборачивают парусиной.
– Ну да, а к ней прикрепляют бирку. Смотрите, тут были вбиты гвозди. Думаю, они изображали крест.
Теперь мы шли между бамбуковым забором чьего-то загородного домика и сосновой рощей. Я подумал, что О., вероятно, прав насчёт деревянной таблички. Несмотря на ярко сиявшее в небе солнце, мне снова стало жутко.
– Ничего хорошего эта находка не сулит.
– Да брось ты! Будет мне талисманом. Кстати, судя по датам «1906» и «1926», несчастному исполнилось всего двадцать. В двадцать-то лет…
– Интересно, кто это был: мужчина или женщина?
– Кто знает. Вполне возможно, это был наполовину японец.
Отвечая К., я представлял себе юношу-метиса, погибшего на корабле. Отчего-то мне казалось, что его мать была японкой.
– Мираж?
О., глядя прямо перед собой, вдруг сказал одно это слово. Вероятно, просто вырвалось. Но оно почему-то отозвалось в моём сердце.
– Пойдёмте лучше выпьем чаю.
Мы стояли на углу главной улицы, вдоль которой высилось множество домов. Множество домов?.. Однако на улице, засыпанной сухим песком, не было ни души.
– Ну, что скажешь, К.?
– Как хотите…
Навстречу нам бежала, опустив хвост, одинокая белая собака.
Некоторое время спустя, когда К. уже уехал в Токио, я шёл вместе с женой и О. по мосту через реку Хикидзи. Думаю, тогда было около семи часов вечера – мы недавно поужинали.
В тот вечер на небе не зажглось ни звёздочки. Почти не разговаривая, мы шагали по безлюдному пляжу. Там, где было устье реки, над берегом виднелся одинокий огонёк. Наверное, служил маяком для рыбацких лодок.
Шум волн, конечно, не смолкал ни на мгновение. Чем ближе мы подходили к берегу, тем сильнее чувствовался запах моря. Скорее даже запах не самого моря, а выброшенных прибоем водорослей и щепок. Мне показалось, что запах я ощущаю не только носом, но и кожей.
Мы постояли у кромки прибоя, глядя, как колышутся над поверхностью слабые волны. Море было чёрным как смоль. Я вспомнил, как лет десять назад отдыхал на побережье близ Кадзусы. Вспомнил и товарища, который поехал туда вместе со мной. Помимо собственных занятий он вычитал гранки моего рассказа «Бататовая каша»…
В это время О. присел на корточки у воды и чиркнул спичкой.
– Что ты делаешь?
– Да так… Знаете, сколько всего можно увидеть, стоит зажечь огонь?
О. повернулся к нам вполоборота, и говорил, обращаясь скорее к моей жене. Он оказался прав: огонёк высветил среди водорослей и морской травы множество удивительных раковин. Когда спичка погасла, О. зажёг ещё одну и, осторожно ступая, пошёл вдоль кромки воды.
– Ох, страх-то какой! Мне нога утопленника померещилась…
Из мокрого песка торчала купальная туфля. Рядом среди водорослей перекатывалась большая морская губка. Ещё одна спичка погасла, и стало темнее прежнего.
– Да, вечером добыча не та, что днём.
– Добыча? А, это ты про ту дощечку. Конечно, такие находки не каждый день случаются.
Мы повернули назад, на широкий песчаный пляж, решив уйти от неумолчного шума волн. Под ноги то и дело попадались водоросли.
– Здесь, кажется, тоже много всякого.
– Зажечь ещё одну спичку?
– Давай!.. А что это за колокольчик звенит?
Я прислушивался, гадая, уж не галлюцинация ли это: в то время они меня нередко посещали, – но где-то неподалёку на самом деле звенел колокольчик. Вдруг жена сказала со смехом:
– Это же бубенчики на моих сандалиях!
Однако я, даже не глядя на жену, точно знал, что у неё на ногах обычные дзори.
– А я решила вспомнить детство и надела поккури с бубенчиками!
– А что это звенит у вас в рукаве кимоно? – спросил О. – О, да это же игрушка малыша И.! Пластмассовая погремушка с колокольчиком!
О. рассмеялся. Жена догнала нас, и теперь мы втроём шли рядом. Беседа оживилась после удачной шутки.
Я рассказал О. свой вчерашний сон. Мне приснилось, что я разговаривал с шофёром грузовика перед каким-то домом в новомодном стиле, причём, совершенно точно уже где-то видел этого шофёра. Проснувшись, я никак не мог вспомнить, где мы с ним встречались. И тут меня осенило: это же журналистка, которая года три-четыре назад приходила брать у меня интервью.
– Погоди, так шофёр – женщина?
– Да нет же: мужчина, конечно, – но лицо было точь-в-точь как у той женщины. Надо же, видел её всего раз, а почему-то запомнил.
– Да, такое бывает. Особенно если внешность приметная…
– Но у неё в лице не было ничего примечательного. Как-то мне от этого жутковато. Когда вдруг понимаешь, сколько всего остаётся вне твоего сознания…