Судя по словам Сэмюэла Батлера, он хотел приобрести «за сорок шиллингов хорошего, в сохранном состоянии Рембрандта». И ему действительно дважды попадался до смешного дешёвый Рембрандт. Один раз он не купил, потому что картина стоила фунт, но в другой раз, посоветовавшись со своим приятелем Годином, приобрёл её. Что это была за картина, сколько он за неё уплатил – неизвестно. Купил он её в 1887 году на Стренде (Лондон) у входа в ломбард.
Этот случай говорит о том, что моё желание купить Тайгу за пятьдесят иен не такое уж безумное. Вдруг в какой-нибудь жалкой лавчонке старьёвщика на узкой улочке завалялся выполненный чёрной тушью пейзаж Сансё Кёка, мечтаю я временами, когда мне становится грустно, в надежде, что Мироку одарит меня таким земным благом.
Давным-давно, в своей новелле «Ворота Расёмон», я написал, что на щеке главного героя, слуги, был огромный прыщ. Честно говоря, я исходил только из предположения, что в те давние времена у людей эпохи Хэйан[44] почти всегда бывали прыщи, к тому же из «Сакэйки» узнал, что прыщи были тогда настоящей бедой; правда, слово «прыщ» звучало чуть иначе и писалось, конечно, по-другому.
Это моё открытие вряд ли привлечёт внимание рядового читателя, но всё же.
В моей новелле «Генерал» власти вычеркнули немало строк. Но вот в сегодняшней газете я прочёл, что нуждающиеся инвалиды войны прошли по улицам Токио, неся такие, например, плакаты: «Мы стали трамплином для их превосходительств, беспардонно обманувших нас», «Нас обманули призывом не поминать старое». Хорошо ещё, что власти не додумались стереть с лица земли самих инвалидов.
А теперь власти хотя и в будущем, но собираются запретить продажу произведений, где говорится об утрате верности императорской армии. Верность, как любовь, не может основываться на лжи. Ложь – правда прошлого, она сродни не имеющим сейчас хождения деньгам княжеств. Власти с помощью лжи призывают не утрачивать верности. Это равносильно тому, чтобы давать деньги княжеств, требуя взамен звонкую монету.
Как простодушны наши власти.
Связь между искусством и классовыми проблемами напоминает мне связь между головой и средством для выращивания волос. Если волосы растут хорошо, пользоваться им не нужно, а лысому никакое средство для волос не поможет.
Вершина «искусства для искусства» – творчество Флобера. По его собственным словам, «Бог находится во всём им созданном, но человеку он свой образ не являет. Отношение художника к своему творчеству должно быть таким же». Именно поэтому микрокосм, созданный в той же «Мадам Бовари», наших чувств не затрагивает.
«Искусство для искусства», во всяком случае когда речь идёт о художественном произведении, может вызвать лишь зевоту.
Человек носит дорогую шляпу, а одет плохо. От окружающих он слышит, что такая шляпа ему не нужна. Но даже если он откажется от своей шляпы, остальная одежда не станет лучше. Просто его нищенский облик будет завершённым.
Одни пишут сентиментальные романы, другие – интеллектуальные драмы; случай со шляпой здесь очень подходит. Обладатель дорогой шляпы, вместо того чтобы пытаться избавиться от неё, должен постараться, чтобы у него появились: дорогой пиджак, дорогие брюки, дорогое пальто. Создатель сентиментальных романов, вместо того чтобы пытаться сдерживать владеющие им чувства, должен постараться оживить свой интеллект.
Это не только вопрос искусства. То же относится и к человеческой жизни. Мне не приходилось слышать, что монах, изо всех сил подавляющий пять вожделений, стал великим. Им становится лишь тот, кто воспылает иными страстями, которые помогут ему подавить пять вожделений. Ведь даже Унсё, узнав, что один из монахов оскопил себя, вразумлял учеников: «Каждый обязан проявить своё мужское начало».
Всё, что в нас заложено, должно быть доведено до совершенства. Это единственный путь стать буддой.
Однажды с поклонником Сиги Наоя я беседовал о «Любви Аканиси Какиты». Я сказал тогда: «Персонажам этого романа даны имена, имеющие реальное значение. К примеру, Садзаэ – “Моллюск”, Масудзиро – “Горбуша”, Анко – “Дешёвка”, Тайтэй Гёбай – “Ни рыба ни мясо”. Так что Сига не лишён чувства юмора». Мой собеседник удивился: «Пожалуй, вы правы. Я на это как-то не обратил внимания». Причём этот любитель Сиги гораздо лучше меня помнил сюжет «Любви Аканиси Какиты».
Он был человеком серьёзным, соединял в себе учёность и высокие личные качества, к тому же прекрасно разбирался в литературе. И в том, что не обратил внимания на названия, виновата, возможно, форма повествования Сиги, а возможно, и то, что он был пленён уже однажды сложившимся пониманием этого произведения. Это относится не только к нему. Мы всё должны читать очень внимательно, ничего не упуская.
С давних пор писатели, выпустив книгу, чтобы обеспечить ей хороший приём, нередко прибегают к рецензиям в газетах и журналах. Среди них есть и такие, кто нисколько не заботится об этике: они анонимно пишут рецензии, в которых беззастенчиво восхваляют самих себя.
Ларошфуко – знаменитый автор афоризмов. Но судя по тому, что писал Сент-Бёв, даже он в рецензию о себе, печатавшуюся в «Журналь де Саван», внёс собственные поправки. Причём «Журналь де Саван» была единственной выходившей в то время газетой, и рецензия эта появилась в ней 9 марта 1665 года – вот какую давнюю историю имеет подготовка писателями рецензий на свои произведения. Читая эту статью, я горько улыбался, вспоминая афоризмы Ларошфуко. Всё-таки среди японских литераторов дурной обычай пользоваться газетами таким образом – явление довольно редкое. Всем известно, сколь вредоносна проституированная критика, взаимное восхваление.
Между прочим, автором той самой рецензии была мадам де Сабре, а рецензировались упомянутые афоризмы.
В историческом романе более или менее точно воспроизводятся нравы и чувства людей изображаемой эпохи. Но должны быть и произведения, главным в которых является описание характерных черт эпохи, и в первую очередь характерных черт нравственности. Например, в Японии в эпоху Хэйан представления об отношениях между мужчиной и женщиной сильно отличались от нынешних. Пусть писатель, словно он был самым близким другом Идзуми-сикибу, спокойно и чистосердечно расскажет об этом. Такого рода исторический роман, повествуя о том, что контрастирует с современностью, вызывал бы, естественно, множество мыслей. Можно вспомнить, например, Изабеллу Мериме, пирата Франса. Однако среди японских исторических романов подобных произведений мы пока не находим. Они в большинстве своём представляют собой, если можно так выразиться, скроенные на скорую руку поделки, в которых изображаются проблески гуманизма в сердцах людей давних времён, ничем не отличающихся от гуманизма людей сегодняшнего дня. Найдётся ли среди нынешних молодых талантов способный пойти по новому пути?
В статье, опубликованной в одном европейском журнале, сказано, что Анатоль Франс на церемонии установки его бюста в сентябре 1921 года произнёс речь. Читая недавно эту статью, я обнаружил в ней такие слова: «Я узнал жизнь не в результате общения с людьми, а в результате общения с книгами». Но, я думаю, никакое запойное чтение не поможет узнать жизнь.
Ренуар как-то сказал: «Желающие научиться живописи, ступайте в музеи». А мне кажется, лучше было бы сказать: «Учитесь жизни у природы, а не по картинам великих мастеров».
Такова жизнь.
Социализм не предмет дискуссий о его правомерности. Он неизбежен. Те, кто эту неизбежность не воспринимает как неизбежность, вызывают во мне чувство изумления, будто передо мной факиры, ступающие по раскалённым углям. Прекрасный пример тому – проект закона о контроле над опасными мыслями.
Переосмысление того, что представлял собой Сюнкан, началось не сегодня и делалось не только в «Сказании о доме Тайра» и «Записках о расцвете и упадке домов Минамото и Тайра». Сюнкан в пьесах Тикамацу Мондзаэмона – один из самых известных его персонажей.
Сюнкан у Тикамацу остаётся на острове по собственной воле. Туда прибывает Мотоясу с указом о помиловании Сюнкана и двух его товарищей – Нарицунэ и Ясуёри. Но жене Нарицунэ Тидори, жительнице острова, не разрешено взойти на корабль. Главный посланник Мотоясу склонен отменить запрет, но второй посланник, Сэноо, возражает. Узнав о смерти своей жены и ребёнка, Сюнкан, чтобы Тидори могла уплыть вместе с мужем, убивает Сэноо. «Если меня вновь сошлют на этот дьявольский остров за убийство посланника сёгуна, я восприму это как высшую милость, как справедливое возмездие», – говорит он. И вот этот героический Сюнкан, уговаривая своих товарищей сесть на судно, заявляет невозмутимо: «Сюнкан поплывёт на корабле спасения души, а не на судне житейской суеты».
Я давно вместе с Кумэ Macao видел эту пьесу о Сюнкане. Сюнкана играл покойный Дандзиро, Тидори – Утаэмон, Мотоясу – Удзаэмон, остальных не помню. Последняя фраза Сюнкана привела тогда Кумэ в восторг. Сюнкан в пьесе Тикамацу более велик, чем в «Записках о расцвете и упадке домов Минамото и Тайра». Разумеется, провожая взглядом отплывающее судно, он горевал. Хотя можно предположить, что всю оставшуюся жизнь Сюнкан из пьесы Тикамацу прожил в мире и покое. Во всяком случае, он не страдал в последние свои годы, как в «Записках о расцвете и упадке домов Минамото и Тайра». Таким образом, давным-давно ещё Тикамацу, описавший «нестрадающего Сюнкана», уже исходил из этой версии.
Однако целью Тикамацу было не просто изобразить «нестрадающего Сюнкана». Его Сюнкан – один из персонажей созданной им пьесы «Остров из “Сказания о доме Тайра”, где защитили женщину».