ГЛАВА 25
После окончания университета Кей Адамс стала преподавать в начальной школе своего родного городка. Поначалу она регулярно звонила матери Майкла, спрашивая, нет ли вестей от него, но синьора Корлеоне, хоть и разговаривала с ней неизменно приветливо, была непреклонна: «Не надо думать о Майкле, Кей. Ты хорошая девочка, найди себе хорошего мужа». Кей даже не могла обижаться на старую итальянку, она понимала, что мать Майкла говорит так, искренне желая ей всяческого добра.
Как-то на каникулы она собралась съездить в Нью-Йорк за покупками. Хотелось купить себе новое нарядное платье, отвлечься от школы, повидать кого-нибудь из однокашников.
Она выехала пораньше и часам к трем была уже в своей гостинице. Гостиничный номер сейчас же напомнил все другие номера, где они останавливались с Майклом. Тоска больно сжала сердце. После утомительной дороги магазины с их суетой совсем не казались такими уж привлекательными. Но и сидеть одной в четырех гостиничных стенах было невыносимо. Все напоминало ей о тех временах, когда Майкл был рядом, и, поддавшись минутному порыву, она набрала хорошо знакомый номер.
Голос миссис Корлеоне с резким итальянским акцентом спросил, кого надо. Кей, уже пожалевшая о своем порыве, неловко залепетала, смущаясь:
— Это Кей Адамс, миссис Корлеоне. Может быть, вы не забыли меня? Я хотела спросить, известно ли что-нибудь о Майкле? Как он сейчас?
Некоторое время мать Майкла молчала. Потом сказала отчетливо:
— Майкл дома. Разве ты не знаешь об этом? Он не сообщил тебе?
Кей почувствовала, что сердце ее оборвалось и теперь истекает болью. Глотая слезы обиды и унижения, она все-таки решилась задать еще один вопрос:
— А когда он вернулся?
— Полгода назад.
— Полгода? — переспросила она чужим голосом. — Вот как, значит. Все ясно.
Действительно, теперь все было ясно — она ничего не значит для Майкла. Он не соизволил попрощаться с нею, не подал ни одной весточки за все время, не сообщил, что давно вернулся. А она-то, дура, переживала. Ей стало стыдно, что мать Майкла понимает, как она безразлична ее сыну. Хорошо хоть то, что по телефону не разглядеть, как пылают ее щеки. Вместе со стыдом в ней постепенно разгоралась обида. Неужели Майкл не понимает, что ей не все равно, как сложилась его судьба, пусть даже он раздумал жениться на ней?
— Извините меня, — сказала она. — Большое спасибо, миссис Корлеоне. Я очень рада, что Майкл вернулся и у него все в порядке. Только это меня и интересовало. Спасибо. Я больше не стану тревожить вас звонками.
Миссис Корлеоне торопливо, не слушая ее сдержанных слов, предложила:
— А ты приезжай к нам, если хочешь повидать Майки. Это будет для него сюрпризом. Садись на такси, пообещай вдвое против счетчика, а то таксисты не любят ездить в такую даль. Я предупрежу охрану, что ты приедешь. Пусть заплатят.
— Что вы, миссис Корлеоне, — вежливо сказала Кей. — Это немыслимо. Если бы Майк хотел меня увидеть, он прекрасно знает, где я. Наверное, у него нет особого желания.
Напор в голосе матери Майкла усилился вместе с ее итальянским акцентом:
— Такая милая девочка, и ножки красивые, а голова пустая, — по-доброму засмеялась она в трубку. — Ты ко мне приезжай повидаться, а не к Майки. Я хочу повидать тебя. Послушай меня, садись в такси. Но не вздумай платить сама. Я буду ждать.
Положив трубку, Кей призадумалась. Конечно, можно перезвонить и наотрез отказаться от встречи. Но прислушавшись сама к себе, Кей поняла, что должна хотя бы еще раз повидать Майкла, пусть даже они просто вежливо поговорят ни о чем и расстанутся навсегда. Ведь если он дома, значит, та кошмарная история не коснулась его и он может жить нормальной жизнью. Значит, он вовсе не виноват в том, что вешали на него газетные вруны! Кей вскочила с места, волчком закрутилась по номеру.
Надо было накраситься, приодеться, ведь они так давно не виделись. Хотя какое это могло иметь значение, если за полгода он ни разу не собрался набрать ее номер телефона?
Час спустя Кей въезжала на площадь между домами на Лонг-Бич. Здесь многое изменилось: усадьба оказалась ограждена чугунной решеткой с литым узорчатым рисунком. У больших металлических ворот охранник в белом костюме и цветной рубашке открыл перед нею дверцу, сам всунул голову в машину, чтобы посмотреть на счетчик, и протянул банкноту, которую таксист принял с изъявлениями горячей благодарности.
Миссис Корлеоне встретила Кей на пороге, Она безмятежно оглядела девушку с головы до ног, ничуть не сомневаясь в своем праве на это, и произнесла одобрительно:
— Красивая.
Потом — неодобрительно, в адрес отсутствующего Майкла:
— Где только у него глаза?
Как и в прошлый раз, они последовали на кухню, где на плите ароматно булькал кофейник и на столе ожидало большое блюдо с едой:
— Угощайся пока. Майкл скоро приедет. Садись, — и сама села напротив, настойчиво заставляя Кей отведать ее угощений.
Минут двадцать они разговаривали, точнее, Кей пыталась отвечать на вопросы миссис Корлеоне, и так же безуспешно съесть хоть что-нибудь. Наконец, за окном заурчала подъехавшая машина, Кей оглянулась и увидела Майкла. Он вылезал следом за двумя здоровенными парнями и что-то говорил одному из двоих. Разговаривая, он повернулся левым боком к окну, и ей стала видна его искалеченная щека с глубокой вмятиной под глазом. Вмятина походила на продавленную голову целлулоидного пупса. Это не вызвало у Кей отвращения, только горечь и жалость — и слезы навернулись ей на глаза.
Чтобы не расплакаться, пришлось отойти в угол. Тем временем дверь открылась. Знакомый звук шагов приближался по коридору. Майкл вошел и увидел ее. Он замер на секунду, потом странно улыбнулся одним уголком рта — слева улыбке мешала вмятина. А Кей, которая только что по дороге сюда тысячу раз проговорила заранее заготовленную небрежную фразу, мол, надо же, все-таки встретились, как поживаешь? — молча сорвалась с места и обняла его, прижавшись к родной груди мокрым от слез лицом.
Потом он оторвал ее от себя, посмотрел и бережно поцеловал в щеку. Она постепенно затихла, и они вдвоем спустились по лестнице, вышли из дома и сели в машину. Телохранитель тоже собрался сесть сзади, но Майкл решительно отмахнулся от него. Они выехали за ворота. Кей, сидя рядом с Майклом на переднем сиденье, опомнилась и стала стирать с размазанных щек остатки пудры и туши. Майкл тихо засмеялся.
— Я не собиралась плакать, — сказала она, оправдываясь, — это получилось нечаянно. Я ведь не знала, как они тебя покалечили.
Майкл усмехнулся опять правым уголком рта и потрогал рукой вмятину под левым глазом:
— Ты об этом? Ерунда. Можно будет поправить, у нас здесь как раз это проблем не составляет. А писать я тебе не мог. Пожалуйста, поверь мне на слово.
— Я верю.
Некоторое время они ехали молча. Она увидела, что он направляет машину в Нью-Йорк, и спросила осторожно:
— А кто убил полицейского капитана, выяснилось? Ты ведь не мог вернуться, пока не нашли?
Майкл ответил, помолчав:
— Да, выяснилось. Ты разве не читала? Нью-йоркские газеты только и писали об этом не меньше недели.
«Все-таки стрелял не Майкл!» — радостно подумала Кей и обернула к Майклу свое засиявшее лицо:
— Как жаль, что не читала! Я вообще перестала брать в руки газеты после той истории. Если бы я знала, что не ты, — она запнулась, не в силах произнести слово «убийца», — то давно позвонила бы твоей матери. Ты знаешь, по-моему, она сама думала, что ты скрываешься не зря. И я почти поверила в это.
Майкл сказал:
— Ничего удивительного.
— Ох, Майк! Ну ладно, я — глупая дура, но она же твоя мать!
— Матери, как и полицейские, — пошутил Майкл, — всегда верят в самое худшее.
В Нью-Йорке они не поехали в гостиницу, где сняла номер Кей, а остановились рядом с красивым, но заброшенным особняком. Майкл поставил машину в гараж, поздоровавшись с владельцем как с хорошим знакомым. Потом открыл дверь в дом своим ключом и они вошли.
Внутри дом был на редкость обжитой и богатый. В его убранстве чувствовалась заботливая хозяйская рука, а в чистоте, царящей вокруг, — что внешнее запустение только декорация. Но людей в особняке не было.
Майкл провел Кей по широкой лестнице на второй этаж, впустил в просторную светлую гостиную. Одна из приоткрытых дверей вела, очевидно, в кухню, другая, закрытая, — в спальню.
Майкл достал из бара бутылки, налил себе и смешал коктейль для Кей. Они выпили, посидели на диване молча, испытывая чувство неловкости.
— Ну, что, все сначала? — спросил Майкл, глазами показывая в сторону закрытой двери. — Ты как, Кей?
— Конечно, — улыбнулась Кей, отпивая еще один большой глоток из своего бокала.
Казалось, все, действительно, как и прежде: они вместе, они лежат рядом в постели, и не было никаких трех долгих лет, и пустоты ожидания, полной надежд и тоски.
— Ты зря не доверился мне, — сказала Кей, тесно прижимаясь к Майклу. — Ты плохо знаешь меня. Я бы никогда ничего не сказала. Я ввела бы омерту в Новой Англии. Между прочим, янки умеют молчать не хуже итальянцев.
Майкл тихо рассмеялся:
— Да у меня и мыслей не было, что ты ждешь моих писем. Я думал, после такого скандала между нами все кончено.
— Как ты мог! — возмутилась Кей. — Да я сразу ни минуты не сомневалась, что это не ты стрелял. Потом иногда сомневалась, после разговора с твоей матерью. Но в глубине души так и не смогла поверить. Я же знаю тебя, ты не смог бы убить человека.
Она услышала, как он горестно вздохнул в полутьме спальни и потянулся за сигаретами.
— А если бы смог? — спросил он. — Что тогда?
Кей села на постели, удивленная ледяным тоном его голоса.
— Но ведь не ты стрелял, правда Майк? Скажи мне! Раз нашли убийцу…
Он сказал:
— А какое имеет значение, я или не я? Разве ты от этого станешь иначе ко мне относиться? Как ты вообще относишься ко мне, Кей?
— Не знаю, — честно сказала Кей. — Я думаю, что люблю тебя, если это, конечно, так называется.
Майкл откинулся на подушки и сказал отсутствующе:
— Ты знаешь, когда я вернулся в Америку, мне, конечно, было очень приятно увидеть родителей, Тома, Конни, всех остальных. Но только сегодня, когда я вошел в кухню, где сидела ты, я вдруг понял, что вернулся и что счастлив от этого. Любовь это или нет, как ты считаешь?
— Что-то очень похожее, — рассмеялась она и опять потянулась к нему. Теперь Майкл не стал спешить, и они были очень нежны друг с другом.
Потом он сходил в гостиную, принес оба бокала и бутылку. Один бокал протянул ей, со вторым сам уселся напротив постели в низкое кресло.
— Поговорим серьезно, — сказал он. — Как ты теперь относишься к тому, чтобы выйти за меня замуж?
Кей ласково улыбнулась и, уходя от серьезного разговора, похлопала ладошкой по одеялу рядом с собой, чтобы он опять лег. Майкл улыбнулся ей, но остался сидеть в кресле.
— Прошу тебя, давай поговорим серьезно. Я ведь не могу рассказать тебе о том, что произошло. И вообще тебе придется усвоить, что в моей жизни теперь есть вещи, о которых я не буду разговаривать с женой. Я стал работать с отцом, понимаешь? Обучаюсь у него всему, что может понадобиться для руководства семейным делом. Ты знаешь, что у нас торговая фирма по импорту оливкового масла. Но бизнес сейчас — дело довольно опасное, у нашей Семьи есть враги. Став моей женой, ты можешь в скором времени остаться вдовой, хотя это и необязательно, А вот что точно, так это то, что партнером в делах ты никогда не сможешь быть. Во всяком случае, равным партнером. Я не смогу делиться с тобой своими проблемами. Это исключено.
Кей тоже села, выпрямившись, на кровати.
— Таким образом, ты ставишь меня в известность, что стал гангстером и предлагаешь руку и сердце? Я правильно тебя понимаю? — спросила она ровным голосом. — И сообщаешь, что будешь и впредь нести ответственность за убийства и прочие беззакония, а я не должна расспрашивать тебя о твоих делах, не должна вникать в них. Так? О, Майкл, у нас разговор совсем, как в кино, когда чудовище просит красавицу выйти за него замуж!
Изуродованный профиль Майкла дернулся страшноватой ухмылкой. Она спохватилась:
— Прости, я не о том вовсе. Клянусь тебе, Майкл, твоя рана ничуть не мешает мне, я просто не замечаю ее.
— Вот и славно, — сказал Майкл со смешком. — Мне так даже нравится эта штука. Если не считать, конечно, насморка, который ей сопутствует.
— Я, значит, должна быть серьезной, а ты — нет? — парировала Кей. — Так какого рода жизнь светит мне, если мы поженимся? Такая, какую ведет твоя мать, воспитанная на старых итальянских традициях и думающая только о доме и о детях? Что же это за жизнь! Случись с тобой что-нибудь, я даже не буду знать, в чем дело. А вдруг тебя посадят в тюрьму?
— Ну нет, — спокойно ответил Майкл. — Такого быть не может. От пули я не застрахован, а тюрьма отпадает.
— Откуда ты знаешь? — воскликнула Кей. — Как ты можешь утверждать это, если собираешься заниматься отцовским промыслом? Объясни мне, Майк!
— Вот объяснить-то я как раз и не могу, — вздохнул Майкл. — Все остальное — пожалуйста, а объяснений не жди.
Кей замолчала надолго, потом спросила тихо:
— И при этом ты хочешь жениться на мне? Хотя ни разу не позвонил за полгода, что ты здесь? Неужели я так нравлюсь тебе в постели, что одного этого достаточно?
— Ты мне нравишься в постели, — подтвердил Майкл серьезно. — Но я не стал бы никогда жениться только из-за этого. Я мог бы продолжать жить с тобой так. Разве нет? И тебе совсем не обязательно немедленно решать столь важный вопрос, ты можешь подумать не торопясь. Обсуди с родителями. Отец у тебя толковый человек и настоящий мужчина, посоветуйся с ним.
— Но ты не ответил, почему хочешь жениться на мне.
— Ладно, отвечу. Ты — единственная из всех, кого я знаю, кто мне по-настоящему дорог, к кому я привязан душой. Я не звонил тебе, потому что не надеялся, что мы сможем быть вместе после случившегося. Разумеется, я мог бы преследовать тебя своими ухаживаниями, но сама мысль о твоей неприязни была для меня отвратительна. А теперь я скажу тебе то, на что рассчитываю, о чем никогда не скажу ни кому, кроме тебя, даже отцу. Лет через пять Семья Корлеоне должна полностью легализовать свои капиталы и свое положение. Для этого придется провести серию достаточно сложных и хитрых операций, во время которых ты и можешь остаться молодой вдовой. Но если все обойдется благополучно, а я очень надеюсь на это, мне хотелось бы иметь надежную семью, жену, детей — опору за спиной. Я хочу, чтобы моей женой стала именно ты, а не кто-то другой. Хочу, чтобы ты воспитывала наших детей нормальными людьми, чтобы они не оказались под моим влиянием, как в свое время все мы подпали под влияние отца. Я ни в коем случае не осуждаю своего отца и не считаю, что он плохо влиял на нас. Наоборот, он всячески старался помочь мне отойти в сторону от семейных дел. Он мечтал, чтобы я окончил университет, стал врачом или учителем. Если бы не беды, обрушившиеся на наш дом, мне не пришлось бы сражаться за честь и достоинство Семьи Корлеоне. Мне невозможно было оставаться в стороне, раз старшего брата подло заманили в ловушку и зверски убили, в отца всадили пять пуль, а Фредди оказался выбит из колеи. Я люблю своего отца и восхищаюсь им, потому что он и вправду достоин любви и уважения. Он хороший отец, преданный муж и верный друг всем, кто считает его своим другом. Конечно, о нем можно сказать и многое другое, но для меня важнее это, ведь я — его сын. — Майкл сделал паузу и продолжил, прямо глядя в лицо Кей: — Но я не хочу, чтобы моим детям когда-либо пришлось сделать подобный выбор. Пусть растут американцами, типичными, самыми настоящими. Может быть, они сами, или наши внуки, захотят выбрать политическую карьеру. Может быть, кто-то из Корлеоне захочет стать президентом США. Во всяком случае, я сделаю все для того, чтобы они могли быть на равных со всеми прочими стопроцентными американцами. К семейному бизнесу я никого из них и близко не подпущу. А к тому времени, как они подрастут, вообще прикрою лавочку. Тогда мы станем с тобой богатыми рядовыми американцами, уедем в провинцию и заживем спокойной мирной жизнью. Как тебе нравятся мои планы?
— Очень милые планы. Кроме одной малости, — что мне делать, если ты вдруг решишь оставить меня вдовой?
— Ну, на это не так уж много шансов. Просто я хотел раскрыть все карты полностью, ничего не утаивая.
— Но я не в силах понять все это, — она посмотрела на него с отчаянием. — Неужели нельзя найти более простые и безопасные пути к будущей спокойной жизни, объясни мне, Майкл?
— Больше я, пожалуй, уже ничего не могу тебе объяснить. Лучше всего было бы вообще не говорить с тобой на такие смутные темы. Ты поменьше думай об этом, Кей, это не коснется ни тебя, ни нашей совместной жизни, если мы все-таки решим пожениться.
— Да как ты можешь предлагать мне пожениться, — замотала головой Кей, — если до сего дня ни разу не объяснился мне в любви? Как ты можешь хотеть жениться, если совсем не доверяешь мне? Как жить с человеком, которому не доверяешь? Ведь твой отец полностью полагается на миссис Корлеоне, я уверена. Достаточно посмотреть со стороны. Ведь так?
— Да, — согласился Майкл. — Но это совсем не значит, что он делится с нею своими заботами. К тому же у него имеются все основания доверять матери, и не потому, что он когда-то женился на ней, а потому, что она родила и вырастила для него четверых детей в не самые лучшие времена. Она заботилась о нем, была предана ему сорок лет их совместной жизни. Если у нас с тобой все пойдет не хуже, через сорок лет, наверное, я тоже стану рассказывать тебе кое-что, если ты, конечно, пожелаешь слушать.
— А жить нам придется там, в Лонг-Бич?
Майкл кивнул.
— Но в собственном доме, и никто не станет совать нос ни в твою кухню, ни в наши отношения. Так там заведено. Можешь не сомневаться, мы будем полностью предоставлены самим себе. Но жить все-таки пока желательно там.
— Потому что в городе для тебя опасно?
Тут впервые за все время Кей почувствовала гнев Майкла. Он не прорвался наружу ни единым грубым словом или жестом, просто на нее дохнуло ледяным холодом, и она почувствовала, что если бы не знала его близко, одной такой вспышки гнева хватило бы, чтобы раз и навсегда отбить охоту к браку с ним.
— Ты все еще остаешься под воздействием газетных публикаций, — сказал Майкл сухо. — Там пишут всякую чушь, а ты примеривши ее на моего отца и на Семью Корлеоне. Объясняю в последний раз, чтобы больше подобных вопросов не возникало. Мой отец — бизнесмен, который занимается исключительно делом и задача которого — обеспечить безбедное существование своей семье: жене и детям. Он старается также помогать по мере сил своим друзьям, а они, в свою очередь, приходят к нему на помощь в трудную минуту. Потому что не рассчитывают на защиту и помощь общества и не верят в его законы, обрекающие людей на униженное и бесправное существование. Такие законы не могут подходить для моего отца и ему подобных, вот они и отказываются принимать предлагаемые им правила игры, стремясь установить свои собственные. Может, тебе это покажется странным, но люди вроде моего отца по силе характера ничуть не уступают многим великим мира сего. Они могли бы вполне поменяться местами, и еще неизвестно, выиграло бы общество при подобных перестановках или проиграло. Тем не менее конечная цель моего отца: найти компромисс с окружающей действительностью, чтобы не вступать в конфликт и в то же время сохранить за собой собственную силу. Ведь на сегодняшний день только он один готов вступиться за тех, которому общество отказывает в защите, находясь при этом на нелегальном положении, а значит, действуя лишь по своему разумению, по своим неписаным законам.
Кей невольно возразила:
— Но так же нельзя! Если каждый начнет диктовать собственные законы, общество вообще не сможет нормально существовать! Так могло быть только в пещерные, первобытные времена. Ты же цивилизованный человек, Майкл. Разве можно верить в подобные фантазии?
— Я изложил тебе позиции отца, — подчеркнул Майкл. — Для того, чтобы ты не считала его чудовищем, а понимала место, которое он сам определил для себя в обществе. Чтобы удостоверилась, что он не убийца-маньяк, о котором пишут газеты. И не так уж доверяла печатному слову.
— А чему ты сам веришь, Майкл?
Майкл пожал плечами:
— Я верю в свою Семью. Верю в тебя и в то, что мы с тобой вдвоем сможем создать свой дом. Но в защиту со стороны общества или государства и в чью-то заботу со стороны о нашем с тобой благе, я, как бы ни хотел, поверить не могу. И потому не намерен отдавать свою судьбу в чужие недобрые руки — в руки людей, чье достоинство лишь покоится на большом количестве голосов, отданных за них на очередных выборах. Таковы мои позиции на сегодняшний день. Но поскольку методы моего отца остались в прошлом, а расплачиваться за полную самостоятельность приходится человеческими жизнями, я считаю, что Семья Корлеоне должна войти в существующее общество, какое уж оно есть. Значит, надо подготовиться к решительному шагу, то есть запастись личным могуществом. А могущество, по меркам твоего излюбленного общества, это не что иное, как деньги и недвижимость. Так? Мне предстоит позаботиться о том, чтобы у моих детей был надежный тыл, чтобы они никогда и ни от кого не зависели материально, прежде чем вырастут и станут полноправными гражданами своей страны.
— Слушай, Майк, — удивилась Кей, — ты же совсем недавно уходил на фронт добровольцем, стал героем войны. Откуда в тебе это? Неужели можно так измениться за два года?
— Пустой у нас идет разговор, моя милая. Скорее всего я по складу характера похож на стариков-консерваторов из твоего родного Нью-Гемпшира. Я предпочитаю существовать сам по себе. И если придется — самому постоять за собственные интересы, а не бежать за подмогой к правительству, которое, кстати сказать, не слишком-то печется о своих подданных, не обременяет себя заботами об их нуждах. Считай, что ты теперь знаешь все. Я решил встать рядом с отцом, переложить на свои плечи часть его дел, а впоследствии — всю Семью. А ты должна решить за себя, хочешь ли быть рядом со мной, разделить мою ношу. Может быть, мое предложение звучит и не слишком удачно…
— Во всяком случае, сию минуту я решительно хочу быть рядом с тобой, — Кей хлопнула по одеялу ладонью. — Не знаю, что уж там будет с женитьбой, но я три года обходилась без мужчины и не собираюсь отпустить тебя так уж быстро.
Майкл улыбнулся.
Когда они снова были вместе, в тишине и темноте, она шепнула ему прямо в ухо:
— Знаешь, у меня ведь ни разу никого не было с твоего отъезда. Ты веришь мне?
— Верю.
— А у тебя был кто-нибудь? — прошелестела она еле слышно.
— Да, — сказал Майкл и почувствовал, как вся она сжалась и напряглась. Ему стало жалко Кей и он постарался смягчить удар, — но не в последние полгода.
Это было правдой. Кей оказалась первой женщиной, с которой он смог лечь в постель после смерти Аполлонии.
ГЛАВА 26
В широкое окно дорогого гостиничного номера был виден изумительный экзотический сад, искусственное творение искусных рук. Пальмы подсвечивались оранжевыми лампочками, в свете которых казались вырезанными из цветной бумаги. Два огромных бассейна, как два синих и ярких глаза, выступали из золотистой глади песчаных пляжей. На горизонте смутно маячили скалистые вершины, взявшие не в искусственное, а в натуральное горное кольцо неоновую долину Лас-Вегаса.
Джонни Фонтейн задернул тяжелые от золототканных узоров шторы и отвернулся от знакомого ландшафта.
Возле стола четверо лакеев в ресторанной униформе ловко сервировали ужин.
Нино Валенти со стаканом виски в руке, развалившись на диване, наблюдал, как вместо атрибутов карточной игры на столе вырастают приборы для изысканного пиршества.
— Прекрасная работа, — пробормотал он нетрезвым голосом. — Что ж ты, Джонни, не захотел поддержать меня сегодня против тех четверых мерзавцев? Мне ведь сегодня везет, все фишки забрал.
Джонни подсел рядом с диваном на пуфик.
— Я ведь не играю, ты же знаешь, Нино. Как себя чувствуешь?
— Лучше всех. К двенадцати должна приползти парочка шлюх, мы с ними поужинаем, а потом я опять спущусь к столу в казино. Представляешь, я умудрился выиграть пять косых! Пусть теперь целую неделю развлекают меня за собственный счет.
— Да уж лучше не бывает, — невесело сказал Джонни. — Только на кой черт тебе деньги, если ты сопьешься по-черному? Кому оставишь в наследство, когда пойдешь на дно?
Нино залпом осушил стакан.
— Как это ты умудрился, Джонни, заработать репутацию пьяницы и потаскуна? Ты скучен, как молитвенник. Господи, любой случайный турист живет здесь веселее, чем ты. Бери пример с меня…
Джонни резко поднялся и вышел из номера.
Нино Валенти, налив себе полный стакан, подозвал ресторанных лакеев и начал играть против них прямо не сходя с места. С бутылкой он тоже не расставался, и примерно час спустя, когда Джонни опять заглянул к нему, Нино вдруг начал клониться вперед, бессознательно глядя перед собой. Обслуга, не проявив ни малейшего удивления, подхватила Нино привычными руками и отволокла в другую комнату, на постель.
Третий лакей оставался у стола.
Джонни спросил:
— И часто с ним такое?
— Сегодня что-то раньше, чем обычно, — равнодушно отозвался тот. — Раз мы даже вызвали доктора. Он тут целую лекцию прочитал мистеру Валенти. Потом мистер Валенти велел нам строго-настрого никаких врачей не звать, а просто укладывать его в постель, а утром все будет в порядке. Мы теперь так и делаем.
— О'кей, — сказал Джонни. — Но сегодня мы опять позовем доктора. Если надо, весь отель обыщите, но чтобы немедленно явился сюда. Ясно?
Через пятнадцать минут в номер вошел Юлиус Сегал.
Джонни с неудовольствием отметил про себя, что этот парень так и не научился выглядеть подобающе. На нем были свободная шерстяная куртка, мягкие фланелевые брюки и белые сандалии на босу ногу. Черный докторский саквояж при таком наряде совсем не смотрелся.
— Вам бы следовало заказать для себя саквояж по особому фасону, вроде спортивной сумки, — иронически посоветовал Джонни, пожимая доктору руку.
Юлиус поддержал шутку:
— Верно. Этой штукой только детей на ночь пугать. Хоть бы цвет сменить, что ли.
Он прошел в спальню, где лежал на кровати Нино, открыл свой саквояж и обронил через плечо в адрес Джонни:
— Кстати, спасибо за чек, который вы прислали мне. Для консультации плата чересчур щедрая. Я ведь ничего особенного не сделал.
— Какого черта вы кокетничаете? Я сам знаю, кто чего стоит. В любом случае чек ваш, и говорить больше не о чем. Поговорим лучше о Нино. Что с ним?
Юлиус быстро и умело осмотрел Нино: выслушал сердце, измерил артериальное давление, проверил пульс. Потом достал шприц и вонзил иглу в предплечье Нино. Бесчувственное лицо понемногу обрело краски, дыхание стало ровней.
— Обычный диагноз, — сказал Юлиус недовольно. — Мне уже довелось осматривать его в прошлый раз, когда он вот так же потерял сознание. Я отправил его в госпиталь прежде, чем он пришел в себя, там сделали анализы и определили диабет. В легкой форме. Болезнь сама по себе не такая уж страшная, если правильно вести себя и сидеть на диете. Можно жить с такой болезнью до ста лет и умереть от гриппа или попасть в автомобильную катастрофу. Но ваш друг упрямо не желает признавать своей болезни и, похоже, поставил своей целью допиться до могилы. Печень у него уже почти разрушена, на очереди — мозг. Сейчас у него кома средней тяжести. Если хотите знать мое мнение, пожалуйста: отправьте его немедленно в клинику.
Джонни испытал некоторое облегчение. Значит, дело обстоит не так страшно, как он думал. Нино надо только чуть-чуть больше следить за своим здоровьем — и все.
— В какую клинику? В наркологическую?
— Нет, в психиатрическую.
— Вы шутите, док? Это в дурдом, что ли?
— Я абсолютно серьезен. Психиатрия — не моя профессия, но кое-что я в ней все-таки смыслю. Думаю, вашего друга можно привести в норму, если, конечно, разрушение печени не зашло слишком далеко. Но самая страшная болезнь сидит у него в мозгу — он не боится смерти. Более того — он сам хочет как можно скорей покончить счеты с жизнью. И пока психиатры не устранят этого комплекса, надежд на исцеление быть быть не может. Поэтому я уверен, что ему необходим полный курс лечения в специальной клинике.
В дверь постучали. Расстроенный Джонни Фонтейн пошел открывать. Люси Манчини буквально упала с порога в его объятия.
— О, Джонни, — сказала она, целуя его, — до чего же я рада опять тебя видеть!
— Да, не говори, давненько не виделись, — согласился Джонни. Он оглядел ее с ног до головы и увидел, что Люси очень изменилась за прошедшее время. Стала стройнее, изящнее, платье сидело на ней как-то особенно элегантно. Сейчас она выглядела моложе, чем когда бы то ни было. У него даже возникли на ее счет какие-то смутные мечтания, но память услужливо подсказала, что Люси Манчини связана любовными отношениями с этим самым доктором Сегалом, и Джонни умерил свой пыл. Он только дружески улыбнулся Люси и спросил шутливо:
— Чего это ты являешься в номер Нино так поздно?
— Мне сказали, что он болен и что Юлиуса вызвали к нему, — вот я и подумала, нельзя ли чем помочь. Как Нино? С ним все в порядке?
— Все будет в порядке, — сказал Джонни.
— Вот уж черта с два, — вмешался Юлиус. — Пожалуй, нам всем стоит побыть здесь, пока он не проснется, и попробовать убедить его лечь в клинику. Люси, он ведь к тебе очень хорошо относится, может, ты его уговоришь? И вы, Джонни, если считаете себя настоящим другом, должны настоять. Иначе печень вашего драгоценного Нино, к сожалению, скоро окажется на прозекторском столе в какой-нибудь университетской лаборатории — в качестве уникального экспоната.
Джонни обидел легкомысленный тон Юлиуса. Что это он себе позволяет? Джонни уже совсем было собрался высказать пару ласковых слов в ответ доктору, как с постели послышался голос Нино:
— Эй, ребятки, а как там у нас с выпивкой?
Нино сел на кровати. Разглядев Люси, он улыбнулся ей своей широкой белозубой улыбкой и позвал:
— Привет, малышка! Иди-ка к старику Нино, он хочет тебя расцеловать.
Люси подошла и попала в теплые объятия Нино. Как ни странно, он выглядел довольно прилично. Никак не скажешь, что только выбрался из комы.
— Эй, Джонни, неужели у нас до сих пор не налито? — прищелкнул пальцами Нино. — Поторопись, дружище. Ночь только начинается, время детское. А стол почему убрали? Мы бы могли сыграть.
Юлиус отхлебнул из стакана и сказал:
— Пить могут все, кроме вас. А вам, Нино, ваш доктор категорически запретил, понятно?
— Да клал я на своего доктора, — небрежно выругался Нино и тут же, спохватившись, изобразил на лице забавную гримасу раскаяния: — Вы ведь не мой доктор, Юл? Значит, к вам это не относится. А если мне не хотят наливать, так я ведь и сам могу встать и налить.
Доктор Сегал, видя, что Джонни направляется к бару, безразлично сказал ему вслед:
— Еще раз предупреждаю: пить ему нельзя.
Тут Джонни осознал, что именно раздражало его в докторе Юлиусе Сегале — тон! Его безразличный вежливый тон, которым он произносил порой самые страшные вещи. Именно это внешнее безразличие так взбесило сейчас Джонни, что он набухал полный бокал виски и протянул Нино со словами:
— Ну не умрет же он от одного стакана?
— Нет, от одного не умрет, — ответил Юлиус не меняя голоса. Люси, которая уже хорошо знала доктора, посмотрела на него тревожно, но не решилась задавать вопросы.
Нино принял стакан из рук Джонни и разом опрокинул его в рот. Джонни подбадривающе улыбнулся другу, демонстрируя, что он всецело на его стороне. Подумаешь, доктор не велит. Командир нашелся! Вдруг Нино задохнулся, лицо его напряглось и посинело, он слышно захрипел, хватая воздух открытым ртом. Потом сложился вдвое, как тряпичная кукла, лицо покрылось багровыми пятнами, глаза остекленели.
Доктор Сегал обошел вокруг кровати, придержал Нино сзади за шею рукой и воткнул ему иглу в предплечье. Тело судорожно дернулось, Нино обвис на руках у Юлиуса, потом судороги стали ослабевать, он затих, а несколько минут спустя он уже крепко спал, рухнув на подушки.
Джонни, Люси и доктор вернулись из спальни в соседнюю гостиную, сели в кресла вокруг журнального столика. Люси по телефону заказала в ресторане кофе и закуску. Джонни подошел к бару и смешал себе коктейль.
— Вы знали, как Нино отреагирует на виски? — спросил Джонни сдержанно.
Юлиус пожал плечами:
— Реакции обычно однотипные.
— Почему же вы не предупредили? — Джонни говорил уже резко и взвинченно.
— Я предупреждал.
— Это не значит предупреждать, — окончательно разозлился Джонни. — Какой же вы врач, черт вас подери, если вам наплевать на страдания больных! Вы сказали, что Нино надо отправить в сумасшедший дом, но не подумали объяснить, как подействует на него глоток виски. Вам, наверное, ненавистны люди вообще?
Юлиус невозмутимо посмотрел в лицо Джонни Фонтейну:
— Я не знаю, как мог бы реально помешать вам дать ему виски, раз вы оба хотели этого. Вы считали, что просто необходимо поставить меня на место, продемонстрировав наплевательское отношение к моим рекомендациям. Я видел это. Помните, что я ответил, когда после операции вы пригласили меня стать вашим личным врачом? Я отказался, так? А знаете, почему? Потому что нам никогда не поладить. Любой врач убежден, что он один способен найти панацею от всех бед, почти как всевышний — только бы слушались его предписаний. Если не верить в собственные силы, никогда не решишься лечить людей. Но вы никогда не смогли бы признать за мной права на последнее слово, постоянные контакты со мной стали бы вам в тягость. Потому что вы привыкли и иному стилю обслуживания. Ваши франты в шелковых штанах только и умеют, что облизывать вам задницу и получать гонорары, и если бы не гонорары, им бы было глубоко наплевать, живы вы или уже умерли. Ну, а у меня свой бзик, видите ли: я стараюсь сохранить своим пациентам жизнь и здоровье. Я позволил вам дать виски Нино, потому что это был единственный способ показать, как смертельно опасен для него алкоголь. Поскольку я находился рядом, опасность, естественно, становилась меньше. А теперь представьте, что я запрещаю ему пить и ухожу, а вы, в дружеском порыве, наливаете ему стаканчик в мое отсутствие. Неужели вам непонятно, что он почти обречен? У него нет и одного шанса на тысячу выжить без серьезного медицинского вмешательства. Давление повышено, печень разрушена, в любую минуту может произойти кровоизлияние в мозг — и все. Да, я сказал про дурдом. Но я хочу, чтобы вы поняли степень опасности, иначе ухом не пошевелите. Скажу еще более откровенно — вам удастся спасти жизнь вашего друга только в том случае, если вы засадите его в психушку. Иначе можете попрощаться с ним заранее.
Люси мягко вмешалась:
— Юлиус, дорогой, не будь так жесток, прошу тебя!
Юлиус встал с мягкого кресла. Обычное хладнокровие оставило его, что с некоторым злорадством отметил про себя Джонни. И говорил он теперь отнюдь не равнодушным тоном:
— Вот Люси просит меня не быть жестоким. Ей невдомек, что жестоко было бы не сказать правды, если неправда убийственна. Думаете, мне впервые приходится говорить подобные жуткие вещи? Да я только тем и занимаюсь с тех пор, как стал лечить людей. Сколько раз приходилось предупреждать: не ешьте столько, иначе умрете! Или — пить спиртное все равно что принимать яд. Или — не работайте так много, угробите себя. Но все без толку. Люди понимают только тогда, когда скажешь им: вы умрете завтра. Так вот, могу по чести сказать вам, что Нино может не дожить до завтрашнего утра, — Юлиус подошел к бару и налил себе полный стакан. — Я сказал свое слово. Ваше право пренебречь им, — подытожил он.
— Я не пренебрегаю вашими советами, док, — сказал Джонни Фонтейн. — Я просто не знаю, что делать.
В дверь постучали. Двое официантов вкатили в гостиную столик с судками и кофейником. Расставив все, как положено, они беззвучно удалились.
Некоторое время Джонни, Люси и доктор Сегал ужинали в полном молчании. Потом Джонни закурил сигарету и спросил:
— Значит, вы считаете своим долгом спасение людей. Как же при таких убеждениях вы умудрились стать специалистом по абортам?
Вместо Юлиуса ответила Люси:
— Но он просто помогает бедным девушкам, попавшим в беду. Иначе они могут покончить с собой или сотворить что-нибудь самостоятельно, что будет стоить жизни и ребенку. и им самим.
Юлиус благодарно улыбнулся Люси и вздохнул:
— Не так все просто, моя милая. В конце концов, я ведь хороший хирург, у меня золотые руки, как говорится. Но мне то и дело приходилось разрезать какого-нибудь несчастного только для того, чтобы убедиться — его не спасти. Я делал операцию, заранее зная, что пациент обречен, а я бессилен помочь ему… Когда это продолжается раз за разом, самому жить не хочется. И я переключился на аборты, потому что там приносил конкретную пользу. Мне даже нравилось их делать. С моей точки зрения двухмесячный зародыш еще никак нельзя считать человеческим существом. Я помогал девушкам и замужним женщинам, они с радостью платили мне и были счастливы. Только когда меня поймали на этом, я почувствовал себя преступником — не потому, что делал аборты, а потому, что дезертировал из операционной. Ладно, нашелся приятель, который замял дело. Потому-то я здесь вместо того, чтобы работать в клинике, и даю советы, к которым никто не прислушивается.
— Да я с большим почтением отношусь к вашим советам, дружище, — сказал Джонни.
Люси спросила его, чтобы сменить тему:
— А ты зачем в Лас-Вегас, Джонни? Отдыхаешь?
— Майкл Корлеоне зачем-то вызвал меня сюда. Они с Томом Хейгеном тоже прилетают. Тебя, как я понял, собираются позвать на разговор. Правда, я не в курсе, что там затевается. А ты?
Люси отрицательно мотнула головой.
— Знаю только, что завтра мы все вместе ужинаем, и Фредди с нами. Наверное, это связано с отелем. В последние месяцы казино неожиданно стало терпеть убытки. Может быть, дон послал Майкла разобраться и навести порядок?
— Мне говорили, Майкл все-таки сделал пластическую операцию и опять стал прежним красавцем, — улыбнулся Джонни.
— Не иначе, как Кей уговорила его, — усмехнулась в ответ Люси. — До того, как они поженились, Майкл ни за что не хотел делать операцию. Почему, непонятно. Так ужасно все это выглядело, и вдобавок из носа постоянно текло. Давным-давно надо было привести себя в человеческий вид. Юлиус был там, когда Майкла оперировали.
— Я консультировал, — подтвердил Юлиус сухо.
— Знаю. Я посоветовал пригласить вас, — также сухо сказал Джонни.
Юлиус продолжил задумчиво:
— Он никому не доверяет. Предупредил, что я должен следить, правильно ли делается операция. Чтобы глаз не спускал. А ведь там делать-то нечего. Любой специалист справится в два счета.
Нино зашевелился за портьерами в спальне — они все повернули головы в его сторону, потом пошли туда. Джонни подсел к другу на край кровати. Люси и Юлиус стояли в ногах.
Нино с трудом раздвинул губы в ухмылке:
— Все братцы, кончаю баламутить. Самочувствие у меня паршивое. Джонни, помнишь, мы поссорились в Палм-Спрингсе год назад? С нами еще тогда две девки были, помнишь? Клянусь тебе, я не завидовал тогда, наоборот, я был рад за тебя, Джонни. Веришь?
— Конечно, верю, — успокаивающе сказал ему Джонни и неуверенно оглянулся на доктора. Люси и Юлиус тоже переглянулись. Вряд ли Джонни способен увести бабу у близкого друга, на него это не похоже. О какой зависти идет речь, тем более год спустя? Уж не бредит ли Нино? Уж не решил ли он спиться до смерти, избрав такой своеобразный способ самоубийства из-за возлюбленной, которая ушла от него к Джонни?
Юлиус еще раз осмотрел Нино и сказал:
— Я пришлю к вам сиделку. Пару дней полежите в постели. Без шуток.
Нино опять ухмыльнулся:
— Какие шутки, док! Если только сиделка не окажется слишком хорошенькой.
Юлиус вызвал сиделку по телефону и они с Люси, наконец, ушли. Джонни остался с Нино. Он тихо сидел в кресле рядом с постелью и, поджидая сиделку, размышлял. Нино вновь впал в сон, его лицо выглядело измученным.
Джонни размышлял о словах Нино: никогда раньше ему не приходило в голову, что год назад, в тот памятный вечер, друг может позавидовать ему.
Год назад Джонни Фонтейн пребывал в самом отвратительном настроении. Несмотря на то, что он сидел в своем собственном роскошном кабинете, в своей собственной кинокомпании и дела шли отлично, — на душе словно кошки скребли. Безо всякой на то объективной причины. Первый сделанный Джонни в качестве продюсера фильм пользовался большим успехом. Все считали, что сам он великолепен в драматической роли, а Нино, который сыграл характерного героя, — прямое попадание в очко. Все, кто работал над этой картиной, теперь лопатой гребли прибыль, а Джек Уолес от злости состарился лет на десять, не меньше.
Все сработало точь-в-точь, как намечалось. Сейчас на студии были запущены в производство два новых фильма, в одном он сам играл главную роль, в другом — Нино. Нино оказался настоящим подарком для кино, у него сразу же сложился имидж: покоритель женских сердец, рубаха-парень, простяга и балагур. Женщины в кинозалах таяли от восторга — таким близким и родным он представлялся с экрана.
Теперь деньги сами текли к Джонни и, что особенно было ему приятно, Крестный отец тоже начал получать причитающиеся ему проценты через банк. Так что возлагавшиеся на него надежды Джонни Фонтейн оправдал полностью.
Что же тогда настроение такое мерзкое?
Сегодня ему почему-то не хотелось радоваться барышам и прочим успехам. Да, он стал преуспевающим дельцом. Он теперь куда влиятельнее, чем в пору расцвета своей славы артиста и певца. Самые яркие звезды Голливуда готовы предложить ему себя и свои услуги, правда, по другим причинам, чем раньше, но какое это имеет значение? У него есть даже собственный самолет, а в роскоши, о которой мечтает любой обитатель здешних мест, Джонни теперь просто купается. А ему, как на грех, все абсолютно безразлично.
Так чего же хочется Джонни Фонтейну? Увы, он прекрасно знал ответ на этот вопрос.
У него зудело в гортани, свербило в носоглотке. першило в горле, отдаваясь тягучей головной болью. И единственной возможностью унять бесконечную муку было запеть. А он боялся взять хоть одну ноту.
Как-то после того, как ему удалили бородавки, он решился позвонить доктору Сегалу и спросить, можно ли ему петь.
— Пожалуйста, — ответил Юлиус, — сколько угодно и в любое время, хоть сейчас.
Он немедленно попробовал, но ужаснулся звучанию своего голоса. Сиплые, отвратительные звуки походили на что угодно, только не на пение. А наутро горло опять стало саднить, правда, не так, как до операции, но пожалуй, даже мучительней. Он решил, что утратил голос навеки. И больше ни разу не пытался попробовать.
Но если это и вправду так, на кой черт ему остальное? Богатство, признание, успех — ничего не стоящие пустышки.
Господь создал его, Джонни Фонтейна, для того, чтобы он пел. Это — единственное его призвание, единственное, что он умел делать по-настоящему, может быть, лучше всех на свете. Только теперь Джонни мог оценить, как хорош был когда-то его голос, как умело он владел им. За годы, проведенные на эстраде, он стал профессионалом самого высокого класса. А теперь? Разве можно пережить подобную потерю?
Была пятница, которую он по обыкновению проводил с Вирджинией и девочками. Он позвонил бывшей жене с тайной надеждой, что когда-нибудь она все-таки откажет ему в уик-энде, сославшись на важную причину, но за все эти годы она ни разу не сказала «нет». Все-таки с Вирджинией ему повезло, — подумал Джонни, — хоть они и не могут больше жить, как муж и жена. Может, когда им будет по семьдесят, они опять соединяться и заживут одним домом, угомонясь от тягот и волнений жизни.
Он поехал к Вирджинии, но, к своему удивлению, сразу же ощутил, что сегодня он нежеланный гость. Девочек пригласили соседи на верховую прогулку, и для них это выглядело куда соблазнительнее, чем вечер, проведенный со стареющим, хоть и знаменитым отцом. «Который к тому же то и дело норовит прочитать наставление», — подумал Джонни и велел Вирджинии отпустить их кататься. Они вспорхнули, как птички, вырвавшиеся из клетки.
Когда они остались вдвоем с Вирджинией, Джонни попросил:
— Плесни-ка мне виски, да я тоже двину.
— Сейчас, — сказала она недовольно. У нее тоже в ту пятницу настроение было не из лучших. Наблюдая, как он большими глотками опорожнил бокал, Джинни спросила: — Чего ж ты теперь-то глушишь? Все ведь идет великолепно, лучше не придумаешь. Ты оказался не только талантливым артистом, но и великолепным бизнесменом.
Джонни усмехнулся:
— Все не так трудно, как кажется со стороны.
«Ей кажется, что я опять счастлив и это портит ей жизнь, — подумал он. — Таковы все женщины — им нестерпимо думать, что мужчина может быть счастлив вдали от них». И не столько из-за своего унылого настроения, сколько из желания ее утешить Джонни сказал:
— Да и какое имеет значение — пить или не пить, если петь я все равно не смогу!
— Ну, Джонни, ты же не ребенок. В сорок лет не стоит переживать из-за пустяков. Как продюсер ты ведь заработаешь куда больше.
Джонни, с любопытством глядя на нее, спросил:
— Разве для певца возраст имеет такое уж значение?
— Мне никогда не нравилось, что ты зарабатываешь на жизнь своими песнями, — сказала она. — Раз ты можешь быть приличным продюсером, можно забыть об эстраде. По-моему, это только к лучшему.
— Вот уж не ожидал от тебя такой подлости! — ответил он с яростью, удивившей даже его самого. Неужели Вирджиния до такой степени ненавидела его? Ведь она нарочно сыпала соль в его раны.
— А ты считал, что мне доставляет радость знать обо всех шлюхах, гоняющихся за моим мужем из-за его сладких песенок? Интересно, как бы отнесся ты, если бы я разгуливала по улицам голышом, а мужчины ходили следом, задрав хвост, как коты. В моих глазах все выглядело примерно так. Не обижайся, Джонни, но пока мы не развелись, я была бы счастлива, если бы ты потерял голос.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал он обиженно. — Ничего.
И пошел на кухню звонить по телефону Нино. Тот оказался дома, и они быстро договорились, что встретятся в Палм-Спрингсе и проведут вместе субботу и воскресенье. Джонни продиктовал Нино адрес одной юной красотки и номер ее телефона:
— Пусть привезет с собой подружку для тебя. Я буду через час, — сказал он Нино и повесил трубку.
Вирджиния с прохладцей отнеслась к его уходу, но Джонни на этот раз обиделся на нее всерьез. «Пропади она пропадом, — решил он, — надо отдохнуть хорошенько от всего на свете».
Дом Джонни в Палм-Спрингсе специально предназначался для таких гусарских наездов. Там имелось все, необходимое для уик-энда. Они сначала позагорали у бассейна, потом сели ужинать, позвав кое-кого из приятелей составить им компанию. Девочки, совсем молоденькие, еще не отрастившие когти хищниц, оказались довольно забавными. Нино сразу после солнечных ванн повел одну красотку к себе в спальню. Джонни, который после стычек с Вирджинией некоторое время не в состоянии бывал воспринимать женщин в розовых тонах, отправил вторую, Тину, под душ. А сам остался в гостиной, квадратной, где все четыре стены, как в аквариуме, были целиком стеклянными, присел у рояля и, перебирая пальцами по клавишам, не то чтобы пропел, а тихо промурлыкал строфу из смешной и фривольной песенки.
Свежая, из-под душа, юная Тина тихонько прошла в гостиную, смешала коктейль для себя и для Джонни, тихонько уселась рядом и не стала мешать ему. Она что-то даже подпела слабеньким детским голоском. Джонни рассмеялся, похлопывая ее по спине и сам тоже отправился освежиться. Стоя под прохладными струями воды, он проговаривал целые фразы старой песенки, меняя их окраску с помощью интонации, и хотя петь не рискнул, звук собственного голоса на этот раз не был ему неприятен.
Когда он вышел из ванной, Нино и его девица все еще отсутствовали — то ли так долго предавались любовным утехам, то ли Нино успел нажраться и вырубился на некоторое время. Юная Тина, заскучав, вышла во внутренний двор и спустилась к бассейну. Никто не слышал Джонни: ему почему-то очень не хотелось сейчас быть на людях.
Он опять подсел к роялю и запел старинную итальянскую балладу, одну из самых любимых. Запел в полный голос, как на концерте, мучаясь только ожиданием, что в горле запершит, зацарапает и начнется знакомое жжение. Но никакого неприятного чувства не возникало. Голос лился свободно, он звучал несколько непривычно, но новый тембр понравился Джонни — голос стал словно бы глубже, чуть ниже, мужественней, как и подобает в зрелом возрасте. «Да, богатый мощный голос зрелого певца», — подумал Джонни словно со стороны. Погасив последний звук баллады, он остался сидеть у рояля, осмысливая случившееся.
Голос Нино сказал у него за спиной:
— Ничего, старик, пожалуй, очень даже неплохо.
Джонни резко крутанулся на вертящемся табурете. Нино один стоял на пороге гостиной. Девушек не было. Джонни облегченно вздохнул, он ничего не имел против присутствия лучшего друга, но чужие уши его сейчас раздражали.
— Слушай, Нино, — сказал он, — отправил бы ты отсюда девиц. Отошли их домой.
— С какой стати? — сказал Нино. — Симпатичные девчонки, зачем я их буду обижать? Пусть слушают, сколько влезет. Захрипит — так захрипит, их не касается.
Дом был полон музыкальными инструментами, так что через пару минут магнитофон подключили к сети, Нино взял мандолину в руки, и Джонни запел по-настоящему.
Он пел все песни, которые знал, которые когда-то исполнял с эстрады или на съемках в музыкальных картинах. Пел одну за другой. Голос вел себя превосходно. Чуть-чуть не ладилось с ритмом, но это ерунда, с непривычки, слишком долгим был перерыв. Джонни испытывал такой подъем, что, казалось, мог петь без конца.
Сколько раз за время своей немоты он мысленно обдумывал каждую ноту, каждый оттенок фразы, колорит, интонацию. Как хотелось ему выразить все это вслух — и вот сбылось. Теперь все будет хорошо, все образуется.
Когда он остановился, Тина, сияя, обняла и расцеловала его.
— Теперь я знаю, почему моя мама так любит фильмы с твоим участием, — сказала она. Комплимент был несколько сомнительный, но сейчас Джонни и Нино только от души рассмеялись.
После ужина они включили магнитофонную запись. Теперь Джонни мог объективно прослушать свой новый голос.
Да, голос стал другим, но в то же время не узнать Джонни Фонтейна было невозможно. Просто прибавилось оттенков, да и техника стала своеобразнее — пожалуй, равных ему надо было поискать. После перерыва голос стал подобен глубокому звучанию совершенного инструмента, попавшего в руки мастера. А ведь пока он еще не умел управлять им в полной мере. Что будет, когда Джонни Фонтейн вновь обретет форму?
Широко улыбаясь, Джонни оглянулся на Нино и спросил:
— В самом деле хорошо или я одурел от радости?
Нино задумчиво ответил:
— Чертовски здорово. Но не торопись радоваться, подожди до завтра.
Джонни дернулся — его огорчил скептицизм Нино:
— Завтра будет, как сегодня, дубина ты стоеросовая! Тебе-то так в жизни не спеть. А чувствую я себя просто великолепно, так что не беспокойся.
Но больше в тот вечер он уже не пел. Они съездили в ресторан, потом Тина провела ночь в его постели. Правда, особых радостей от этой ночи она не получила и была несколько разочарована, но сам Джонни совершенно не огорчился: ну и что с того? Всех радостей в один день не ухватишь.
Утром, когда Джонни проснулся, ему вдруг показалось, что это лишь сон, и смутный страх охватил его. События вчерашнего вечера показались настолько невероятными, что он не мог в них поверить. Горло не царапало, не болело. Не одеваясь, он подсел к роялю, нерешительно взял несколько нот, тронул клавиши. Неприятных ощущений в гортани не возникло. Он решился — и запел в полный голос.
Звуки полились будто сами собой, безо всякого напряжения. «Все, — сказал сам себе Джонни, — черная полоса кончилась». Голос вернулся к нему навсегда. Теперь наплевать, пусть даже провалится очередной фильм или он обанкротится. Безразлично, что Тина осталась недовольна ночью, проведенной с великим Джонни Фонтейном. Все равно, если Вирджиния опять возненавидит его. Все не имеет значения, кроме одного — он опять может петь.
И только об одном пожалел он в то счастливое утро — что голос вернулся к нему не тогда, когда он пел для своих дочек. Вот если бы они первыми услышали бы его — как трогательно и прекрасно все получилось бы!
Сиделка вошла, постучавшись, в номер к Нино. Перед собой она катила белый столик с медикаментами и препаратами. Джонни поднялся со своего места и еще раз посмотрел на тихо спящего Нино. А может, он вовсе не спит сейчас, а умирает, отходит в мир иной?
Нет, Нино не позавидовал тогда тому, что к другу вернулся голос, — вдруг понял Джонни. Он другому позавидовал — что голос так много значил для того, что можно стать счастливым из-за возможности петь. Потому что его самого, Нино, этим невозможно было бы осчастливить. Не было для Нино на свете ничего такого, что могло бы не то чтобы сделать его счастливым, но хоть пробудить желание жить, оставаться в живых.
ГЛАВА 27
Майкл Корлеоне прилетал в Лас-Вегас поздно вечером и предупредил, что встречать его в аэропорту нет необходимости. Его сопровождали двое: Том Хейген и новый телохранитель — Альберт Нери.
В отеле для прибывших заранее подготовили самые почетные номера. Апартаменты, предназначенные Майклу, устроили бы даже королевскую чету. Все, кому он назначил встречу, ждали приезда Корлеоне-младшего в гостиной.
Фредди первым бросился навстречу брату, заключая его в объятия. За время своей ссылки на курорт Фредо располнел, но выглядел куда более оживленным и бодрым. Одет он был по последней моде в прекрасно сидящий серый костюм с подобранными в тон прочими атрибутами — от рубашки и галстука до шелковых носков. Над его прической явно поработал первоклассный парикмахер, а над ногтями старательная маникюрша. Одним словом, узнать в нынешнем денди того безучастного ко всему молодого человека, каким он приехал в Лас-Вегас, было просто невозможно.
Фредди любовно оглядел брата:
— Хорошо выглядишь, Майкл! Молодец, что сделал операцию, на щеке и следа не осталось. Это Кей уговорила тебя, да? А чего ж она сама не приехала?
Майкл ответил теплой улыбкой:
— Тебя и подавно не узнать, Фредо! Ты прямо преобразился. А Кей поехала бы со мной, но опять ждет ребенка. И первый-то совсем малыш, тоже одного не оставишь. Да я ненадолго сюда, только по делу. Завтра же вечером обратно, крайний срок — послезавтра утром.
— Ну, не раньше, чем ты отведаешь здешних яств. Тут шеф-повар так готовит — пальчики оближешь, — сказал Фредо. — Давай сразу под душ, переодевайся к ужину, а я обо всем остальном позабочусь. Тут целая куча народу выстроилась в очередь, чтобы повидаться с тобой. Как только скажешь — предстанут пред ясные очи.
— Замечательно, — мягко сказал Майкл. — Только Моу Грина давай оставим напоследок. А сейчас пригласи Джонни Фонтейна, Нино, Люси и ее приятеля-доктора поужинать с нами. Заодно и переговорим, — он обернулся к Тому Хейгену. — Ты как считаешь, Том?
Том подтвердил кивком свое согласие. Они с Фредди встретились довольно прохладно, и Том прекрасно понимал, почему. Не впервые в неблагосклонности дона винили его, советника. Хейген сам не знал, почему дон так резко отвернулся от среднего сына. Никаких обвинений или кривотолков на этот счет не было. Дон просто дал понять, что Фредди надо держать на расстоянии — и все.
Было уже к полуночи, когда, наконец, приглашенные уселись за накрытый к ужину стол в апартаментах Майкла. Люси расцеловала его, но ничего не сказала о том, как он изменился после операции. Юлиус Сегал внимательно осмотрел восстановленную скулу и коротко отметил:
— Чисто сделано. А как с насморком?
— Все в полном порядке, спасибо, — улыбнулся Майкл. Он вообще постоянно находился в центре внимания. Все вдруг заметили, как в его внешности стали проявляться отцовские черты: в жестах, в манере говорить. Так же, как дон, он внушал окружающим уважение и даже некоторый страх, оставаясь при этом спокойным и подчеркнуто мягким. Что касается Тома Хейгена, то он, как обычно, держался в тени. Альберт Нери, который для всех окружающих был новым лицом, тоже вел себя скромно и сдержанно: от ужина отказался, сказав, что не голоден, и устроился в уголке поближе к двери, погрузившись в курортную газету.
Поужинав, они отпустили официантов, и Джонни сказал:
— Ты хотел поговорить с нами, Майк?
— Но прежде всего поздравить тебя вместе со всеми твоими поклонниками, — сказал Майкл, — говорят, что ты теперь поешь лучше, чем когда бы то ни было.
— Спасибо, — ответил Джонни, пытаясь угадать, какой услуги от него потребуют и для чего их всех собрали сегодня. Впрочем, гадать пришлось недолго, Майкл заговорил, обращаясь ко всем сразу:
— Семья Корлеоне подумывает о том, чтобы обосноваться здесь, в Лас-Вегасе. Предполагается продать в другие руки оливковую фирму «Торговый дом Дженко» и заняться вплотную игорным бизнесом на курортах. Мы с доном и с Томом Хейгеном проработали этот вариант и сочли его перспективным. Для нашей Семьи в Неваде открываются новые горизонты. Конечно, это произойдет не завтра, возможно, понадобится года два-три или больше, чтобы привести дела в порядок и сменить ориентацию, но таковы наши планы. Часть акций здешнего отеля уже сейчас находится в руках наших друзей, отсюда и начнем. Когда Моу Грин продаст нам свою долю, отель полностью перейдет в руки семейства.
На холеном и округлившемся лице Фредди возникло некоторое беспокойство.
— Майк, почему ты решил, что Моу Грин готов расстаться со своими акциями? Он никогда не говорил ничего подобного, и, насколько я знаю, очень любит этот курорт. Не думаю, чтобы он мог пойти нам навстречу.
Майкл спокойно ответил:
— Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться, — хотя он произнес эти слова без особых эмоций, на присутствующих словно дохнуло ледяным мраком. Возможно, потому, что именно так любил говорить сам Крестный отец — и ничего хорошего подобная формула не сулила.
Майкл обратился к Джонни Фонтейну:
— Дон очень рассчитывает на тебя, Джонни. На первых порах, чтобы привлечь клиентов, понадобится классное шоу. Нам объяснили, что развлечения — как пряности, которые придают блюду пикантность. Мы хотим предложить тебе контракт на пять выступлений в год. Будешь приезжать сюда на недельку, не возражаешь? И твои друзья по кино тоже, они ведь не откажутся, как ты думаешь? Ты ведь многим уже помог, теперь их черед оказать услугу.
— Разумеется, — сказал Джонни, — для Крестного отца я на все готов, — но уверенности в его голосе не прозвучало, поэтому Майкл добавил с улыбкой:
— В деньгах никто из них не потеряет, можешь пообещать это смело, Джонни.
— Понимаешь, тут под боком еще десяток отелей и казино, — высказался Джонни Фонтейн. — Как бы другие не опередили вас.
— Строительство трех ближайших отелей финансируют наши друзья, — подал голос Том Хейген. — Значит, еще три гостиницы с казино принадлежат Семье Корлеоне.
— Вы получите акции, если пожелаете, — добавил Майкл. — Считай, что я говорю это от лица дона.
— Завтра же начну собирать команду, — сказал Джонни Фонтейн.
Теперь Майкл повернулся к Люси и Юлиусу Сегалу.
— Я ваш должник, — сказал он доктору. — Но если мои сведения верны, вам хотелось бы вернуться за операционный стол, куда вас никак не подпускает медицинская ассоциация из-за старой истории с абортами. Я правильно излагаю суть? Вы и правда хотели бы продолжить резать и потрошить?
Юлиус усмехнулся:
— Мало ли чего бы я хотел! Но в медицинском мире действуют свои законы. Боюсь, что никакие связи извне помочь в этом не в состоянии. На медицину власть не распространяется, даже ваша.
Майкл выслушал его, рассеянно кивая головой, и сказал:
— Наверное, вы правы, но здесь, в Лас-Вегасе, наши добрые друзья намерены построить крупную клинику. Люди они влиятельные, и я не сомневаюсь, что свое намерение они осуществят в самое ближайшее время. Город растет не по дням, а по часам, ему просто необходим приличный медицинский центр. А удастся ли заманить первоклассных хирургов в такую пустыню? Вы окажете честь местным властям, если согласитесь практиковать у них. Я думаю, если правильно изложить ситуацию, осложнений не должно быть, и таким образом доступ к хирургическому столу откроется для вас сам собой. Так что держитесь поблизости и ждите. Где они, черт возьми, отыщут лучшего специалиста? Кстати, правда, что вы с Люси собираетесь пожениться?
Юлиус пожал плечами:
— Как только у меня прояснится хоть какое-нибудь будущее.
— Строй скорее свою больницу, Майкл, — сказала Люси с надеждой, — иначе я так и умру здесь, в пустыне, старой девой.
Все рассмеялись, кроме Юлиуса, который обратился к Майклу Корлеоне очень серьезно:
— Я могу принять ваше предложение, только если не буду связан никакими обязательствами.
Майкл сдержанно отозвался:
— Какие могут быть обязательства? Я считаю, что в долгу перед вами, док, и хочу расплатиться. Но ваши слова мне не под душе. Неужели я похож на человека, который способен попросить вас об услуге, которая будет вам неприятна? Ну, а если жизнь сложилась бы так, что без этой услуги мы бы и обошлись? Что тогда? Разве кто-нибудь, кроме Семьи Корлеоне, пошевелил бы хоть пальцем, когда понадобилась вам? Разве теперь, узнав о вашем стремлении вернуться к профессии, я не ломал голову — без всяких просьб с вашей стороны, — чтобы найти решение проблемы? Оказалось, что решение есть, — и я не хочу ничего взамен. Ничего, кроме вашей дружбы, конечно. А если между нами возникнут дружеские отношения, то, мне кажется, вы и сами не откажете мне в услуге, которую оказали бы близкому человеку. Разве не так? Вот и все обязательства. Но, разумеется, ваше право не связывать себя ими.
Том Хейген тихо улыбнулся, не поднимая головы: сам дон не сказал бы лучше.
Юлиус так смутился, что даже покраснел:
— Прошу прощения, Майкл, я был не прав. Спасибо вам и вашему отцу. Я сболтнул глупость, забудьте о ней.
Майкл согласно кивнул:
— Вот и славненько. А пока больницу строят, вы будете возглавлять медицинскую службу всех четырех отелей. Подберите необходимый штат. Естественно, ваш оклад возрастет вместе с обязанностями, подробности обговорите с Томом. Тебе, Люси, тоже пора занять более серьезное место, чем то, на котором ты находишься теперь. Может быть, возьмешься за организацию продажи сувениров — здесь надо будет наладить целую торговую сеть, от киосков до пассажа. Или займешься кадровыми делами, ведь придется подбирать девушек для работы в казино. Чтобы, если Юлиус на тебе так и не женится, ты умерла, по крайней мере, очень богатой старой девой.
Во время всего этого разговора Фредо молча сидел в углу стола и сердито попыхивал сигаретой. Майкл оглянулся на брата и сказал ему очень мягко:
— Я ведь только посыльный, Фредди. Все, что дон захочет тебе сообщить, ты узнаешь от него самого. Не знаю, что он приберег для тебя, но наверняка в обиде не останешься, я уверен. Мы только и слышим, как умело ты поставил работу здесь, в отеле.
— Что ж старик тогда на меня бочку катит? — чуть не плача отозвался Фредди. — Из-за убытков в казино, что ли? Но казино ведь не по моей части, этим Моу Грин занимается. На кой ляд мне совать нос в чужие дела?
Майкл не успел ответить Фредди — в дверь номера резко постучали, и на пороге вырос Моу Грин собственной персоной. К удивлению присутствующих, телохранитель, прикрывавшийся газетой в кресле у двери, даже не пошевелился, а Хейген, шагнувший было навстречу, почти отлетел от того, как стремительно Моу Грин шагнул в комнату. Следом за ним вторглись двое громил.
Репутация Моу Грина, в молодости бывшего одним из наемных убийц мафии, с годами не улучшилась. Правда, к его чести надо заметить, что он первым обнаружил скрытые возможности индустрии развлечений и первым построил свое казино в Лас-Вегасе. Но став хозяином казино, купив контрольный пакет акций отеля, своих повадок головореза он не утратил. В Лас-Вегасе все до одного, включая Фредди, Люси и доктора Сегала, предпочитали обходить его стороной. Моу Грина попросту боялись, как дикого, непредсказуемого зверя.
Сейчас его красивое лицо казалось перевернутым от ярости.
— Я жду тебя целую вечность, Майкл, — сказал он без лишних приветствий. — Какого черта меня держат в приемной, как шавку? Завтра куча дел, а поговорить и вправду надо. И лучше сделать это сразу. Ты как считаешь?
Майкл смотрел на вторжение Моу Грина с неясным выражением лица, которое, впрочем, можно было истолковать как приветливое.
— Разумеется, нам нужно поговорить, — согласился он дружелюбно. — Присаживайся к столу, Моу. Том, налей, пожалуйста, мистеру Грину чего-нибудь, — попросил он Хейгена.
Юлиус перехватил взгляд, которым человек по имени Альберт Нери наблюдал за мистером Грином. Моу Грин, не оборачиваясь, сказал своим приближенным:
— Выдайте всем фишки за мой счет, я угощаю.
Джонни Фонтейн, Люси Манчини и доктор Сегал поняли, что пора уходить, и распрощались с Майклом. Телохранители Грина и Альберт Нери тоже удалились из гостиной.
Как только за последним из них закрылась дверь, Моу Грин брякнул бокалом о стол и сказал, форсируя голос:
— В чем у нас дело, Майкл? Что за слухи ходят? Почему все вокруг утверждают, что Семья Корлеоне хочет скупить мои акции? Да это я скуплю все ваши акции и вас самих впридачу…
Майкл ответил вежливо и проникновенно:
— Но ведь твое казино без конца терпит убытки. Значит, что-то не срабатывает, иначе быть не может. Надо попробовать исправить положение дел.
Грин расхохотался в лицо Майклу:
— Учить меня вздумали, макаронники проклятые! Я же вам на помощь пришел, приютил вашего сопливого Фредди, высморкал и умыл его, а теперь в благодарность вы собрались выжить меня отсюда. Ничего не выйдет, предупреждаю сразу. Я не из тех, которыми швыряются. И друзей у меня не меньше, чем у вас, и сил хватит.
Майкл продолжал обращаться к нему спокойно и рассудительно:
— За то, что ты приютил Фредо, Семья Корлеоне оделила тебя немалой суммой на оборудование казино и приобретение мебели. А Семья Молинари, со своей стороны, гарантировала безопасность твоему игорному бизнесу — тоже благодаря присутствию здесь Фредо. Так что, полагаю, Корлеоне ничего не должны тебе, Моу, и возмущаться тут нечем. Твою долю мы готовы выкупить за любую разумную цену, которую ты сам назначишь. Что ж тут сердиться? Если учесть, по казино уже давно несет убытки, мы даже оказываем тебе некоторую услугу.
Моу Грин вскинул голову:
— Не держи меня за мальчика, Майкл. Я знаю, что у Семьи Корлеоне нет прежней силы, что Крестный отец болен и из Нью-Йорка вас попросту выживают другие семейства. Вы прикинули, что в Лас-Вегасе жирный кусок, а добыча сама идет в руки. Но вы ошиблись, Майкл. Мой тебе совет — оставьте затею с Лас-Вегасом, пока не дошло до беды.
Майкл вкрадчиво спросил:
— Исходя из этих соображений ты и решил, что вправе давать Фредди пощечины даже на людях?
Том Хейген внимательно посмотрел на Фредди. Фредди медленно покрылся багровыми пятнами.
— Не лезь в это, Майкл, — сказал он, не поднимая глаз. — Моу не хотел меня оскорбить. Он просто вспыльчив, но мы с ним обычно ладим. Скажи, Моу?
— Ясно, ладим, — согласился Моу Грин, насторожившись. — Приходится время от времени вправлять сотрудникам мозги, чтобы все не развалили. Фредди, например, путался решительно со всеми официантками в баре — ну что за дела? Эти девки и так норовят не работать, как только случай предоставится. Вот и пришлось сделать Фредо внушение.
Майкл бесстрастно осведомился у Фредди:
— Подействовало внушение, брат?
Фредди посмотрел исподлобья и промолчал. Он понимал, что позволить типу вроде Моу Грина дать себе по морде — значит допустить, чтобы выразили неуважение всей Семье Корлеоне. Теперь понятно, почему отец подчеркивает свое неудовольствие.
Моу Грин понял молчание Фредди по-своему:
— Да ваш игрунчик затаскивает к себе в постель по две шлюхи сразу. Устраивает с ними бутербродики, знаете, что за штука? Причем он лучший мастак по женской части, после Фредо ни один мужик в счет не идет, девки сами так говорят.
Хейген и Майкл переглянулись. Об этом не знали даже они. А дон, с его консерватизмом в вопросах семьи и нравственности, естественно, не мог хорошо отнестись к новым пристрастиям сына. Надо же быть таким идиотом, чтобы затащить в постель двух баб сразу!
Майкл поднялся из-за стола, давая понять, что тема исчерпана и разговор окончен.
— Завтра я возвращаюсь в Нью-Йорк, — сказал он Грину. — Подумай пока, прикинь цену.
Моу Грин чуть не подскочил:
— Ах ты, сукин сын! Решил, что уже от меня отбрехался? Да я сам полечу в Нью-Йорк и сам потолкую с доном. Не он мне, а я ему буду диктовать условия.
Фредди беспокойно заерзал на стуле.
— Может, пусть Том Хейген поговорит с отцом? Ты же советник Семьи, Том, — попросил он озабоченно. — Посоветуй дону ничего не менять здесь.
Тогда Майкл круто обернулся и посмотрел на обоих — Моу Грина и своего старшего брата — леденящим гневным взглядом, став на минуту подлинным Корлеоне.
— Отец в значительной степени отошел от дел, — сказал он до ужаса холодным тоном. — Теперь семейный бизнес возглавляю я. Я снял Тома Хейгена с поста советника. Он будет представлять интересы Семьи Корлеоне здесь, в Лас-Вегасе. Через пару месяцев он окончательно переберется жить сюда и начнет оформление наших дел с юридических позиций. Поэтому, если у вас есть что сказать дону, можете сказать мне.
Повисло молчание. Майкл продолжил почти официально:
— Ты, Фредди, мой старший брат, я очень уважаю тебя и очень прошу — никогда не становись больше на сторону противников нашей Семьи. Я не стану рассказывать дону о сегодняшнем инциденте, — потом он обернулся к Моу Грину — А тебе хочу посоветовать не бросаться оскорблениями, особенно в адрес тех, кто идет тебе навстречу. Лучше бы ты направил свою энергию на приведение в порядок казино. Семья Корлеоне немало вложила в твое предприятие, но не получает от этого никаких дивидентов. Тем не менее не я оскорблял тебя сегодня и не я высказывал обвинения. Напротив, тебе протянули руку помощи, но если ты считаешь возможным плюнуть в протянутую тебе руку, — что ж, дело хозяйское. Мне больше нечего добавить, — и он знаком показал, что оба могут быть свободны. Хейген подошел к двери и распахнул ее. Моу Грин и Фредди, не прощаясь, присмиревшие, вышли из номера.
Время было далеко за полночь.
Утром Моу Грин передал через Фредди окончательное решение — не вести переговоров о продаже акций ни на каких условиях.
Майкл Корлеоне спокойно повел плечом и не стал обсуждать его отказ.
— Я хотел бы до отъезда повидаться с Нино Валенти, — сказал он Фредди. Они прошли в номер, где Нино лежал в постели под присмотром бдительной сиделки. Майкл был потрясен: из цветущего и крепкого молодого мужика Нино превратился в жалкую развалину. Глаза ввалились, губы обмякли, в лице не осталось ни тени надежды или стремления жить. Только улыбка напоминала прежнего озорного и веселого Нино.
Пока доктор Сегал в очередной раз осматривал больного, задернув портьеру, Майкл спросил у Джонни Фонтейна, который завтракал рядом, в гостиной:
— Что с ним стряслось?
— Совсем расклеился, — мрачно ответил Джонни. — Док велит отправить его в психушку. Говорит, что он нарочно спивается и хочет свести счеты с жизнью. Представляешь, Майкл? Деньги, женщины, работа — все само идет в руки. На одной картине пятьдесят косых отломилось. А ему по деревне. Пьет по-черному — и гори все синим пламенем…
— Рад видеть тебя, Нино, — сказал Майкл, когда доктор впустил его в спальню. Майкл присел на край постели и потрепал Нино по плечу: — Дон часто вспоминает о тебе. Что передать ему?
— Скажи, что я умираю, — улыбнулся Нино своей широкой добродушной улыбкой. — Скажи дону, что шоу-бизнес куда опаснее, чем экспорт оливкового масла. Пусть знает.
— Да ты поправишься, — возразил Майкл, — не дури, Нино. Надо только знать, что нужно сделать. Мы все для тебя сделаем.
— Да что уж тут сделаешь? — ответил Нино. — Ничего. Ровным счетом ничего, — и покачал головой.
Майкл посидел с ним еще пару минут и ушел, расстроенный. Фредо сам проводил брата и его сопровождающих в аэропорт. Но дожидаться отлета рейса не стал.
Поднимаясь по трапу в самолет следом за Томом Хейгеном, Майкл спросил у Альберта Нери, который шел рядом:
— Ну как, запомнил Моу Грина?
Альберт Нери постучал себя согнутым пальцем по лбу:
— Сфотографировал, проявил и сложил в архив на полочку. Это надежно.
ГЛАВА 28
Сидя в самолетном кресле по пути домой, в Нью-Йорк, Майкл очень хотел расслабиться и вздремнуть, хоть ненадолго, но напряжение не отпускало его. Наступал самый трудный период в его жизни, может быть, роковой. И теперь уже ничего нельзя было поделать: камень покатился с горы. Отступить значило проиграть, а на это он не имел права.
На прошлой неделе дон официально объявил доверенным и всей верхушке Семьи, что удаляется от дел и передает их Майклу. Это было сигналом к началу действий. Час пробил.
С тех пор, как он вернулся домой из сицилийской ссылки, прошло три года. Два года назад они с Кей поженились. Майкл не терял времени даром: все три года он посвятил изучению семейных дел. Его вводили в курс сам дон и Том Хейген. Раньше Майкл даже представить себе не мог масштаба богатства и могущества клана Корлеоне. Семья владела баснословно дорогой землей в самом центре Нью-Йорка, целыми кварталами, отданными под небоскребы, и самими небоскребами, вмещавшими множество административных учреждений, банки, универмаги. Разветвленная система казино, не считая еще более сложную систему подпольных игорных домов, являлась монопольным достоянием их империи. А кроме того, бессчетные акции всевозможных корпораций на Лонг-Айленд и промышленных фирм на Уолл-стрит.
Знакомясь подробно с развитием семейной державы, Майкл открывал для себя совсем уж неожиданные вещи. Например, он узнал, что вскоре после окончания войны Корлеоне покровительствовали шайке мошенников, занимавшейся подделкой и сбытом грамм-пластинок. С дисков популярных исполнителей изготавливались матрицы, фирменные пакеты копировались с такой точностью, что, наверное, сами владельцы не смогли бы отличить, и все это продавалось под шумок, принося изрядные доходы, тем более, что музыканты-исполнители никаких гонораров, естественно, не получали. Оказалось, что любимец дона Джонни Фонтейн тоже пострадал, сам того не ведая, на этих махинациях, потому что долгое время — до того, как потерял голос — очень котировался у меломанов и любителей эстрады.
«Интересно, — подумал Майкл, — как же дон позволял кому-то обделять своего крестника?» Он даже полюбопытствовал у Тома Хейгена, но Том отнесся к вопросу философски. Бизнес это бизнес, надо уметь извлекать выгоду, если сама в руки идет. К тому же Джонни как раз в это время развелся с женой и был в опале у дона.
А куда потом делись музыкальные жулики? Почему прекратили свои операции? Фирма граммзаписи вычислила их или полиция поймала? «Нет, все кончилось ничьей», — объяснил Том Хейген. Просто дон лишил их своего покровительства, и они вынуждены были прикрыть лавочку. «Почти сразу после свадьбы Конни», — добавил он.
Вообще подобная схема действовала достаточно регулярно: дон отворачивался от провинившихся или неблагодарных, и их процветающее дело сейчас же чахло, как неполитый огород. Или, наоборот, дон выручал своих приспешников из беды, частично созданной его же руками, или, во всяком случае, с его ведома и согласия.
Майкл продолжал размышлять об этом, подлетая к аэропорту Нью-Йорка. Наверное, Кей уже выехала навстречу ему. Их свадьба состоялась в ее родном городке по обычаю, принятому у здешних обитателей, — тихая свадьба, на которой присутствовали только родители да несколько близких друзей. В Новой Англии не любят пышных брачных обрядов.
Поселившись в доме на Лонг-Бич, Кей легко и быстро сошлась со старшими Корлеоне, чем очень удивила Майкла. Да и вообще она приняла здешний быт на редкость спокойно, будто всю жизнь провела в среде итальянских выходцев, и даже забеременела почти сразу, как добропорядочная сицилийка. То, что первым ребенком оказался сын, еще больше укрепило позиции Кей в доме Корлеоне и в глазах родителей Майкла. Сейчас она ждала уже второго малыша. Но это не мешало ей самой приезжать в аэропорт — в сопровождении охранника, разумеется. Она всегда старалась приблизить час их встречи, хоть ненадолго, потому что чувствовала себя счастливой лишь когда Майкл был рядом. Сам он тоже всегда заранее предвкушал радость встречи с женой и с домом. Но сегодня Майклу очень хотелось бы оттянуть миг прилета. Потому что, вернувшись домой, он сразу должен был принять на себя всю державу Корлеоне, приступить к исполнению обязанностей, которым обучался все три года, взяться за дело, которое терпеливо дожидалось его уже три долгих года. Словом, он вступал в новый этап своей жизни, и последний шаг перед этим давался ему с трудом.
Он знал, что сейчас в доме на Лонг-Бич его уже ждут и дон, и капитаны. Теперь они все подчиняются только его приказам, от его решений будет зависеть благополучие Семьи, а зачастую и судьбы подданных, вверивших себя в его руки. Час действительно пробил.
По утрам, когда Кей Адамс просыпалась, чтобы покормить ребенка, она нередко видела из окна ванной, как свекровь, мама Корлеоне, садится в автомобиль и отбывает куда-то. Обычно ее сопровождал кто-нибудь из телохранителей. Возвращалась синьора только час спустя, а назавтра все повторялось опять.
Потом Кей узнала, что жена дона обязательно посещает каждое утро церковь.
На обратном пути она нередко заходила к Кей выпить чашечку кофе и полюбоваться малышом. Иногда мама Корлеоне заговаривала с Кей о религии и даже спрашивала, не собирается ли она принять католичество, хотя прекрасно знала, что сын Майкла крещен по протестанскому обряду. Кей обычно отшучивалась, но однажды, выбрав удобный момент, спросила, обязательно ли всем католикам ежедневно являться к утренней службе.
— Совсем не обязательно, — поспешно ответила мама Корлеоне, словно опасаясь, что иначе Кей может отвернуться от католичества. — Совсем нет, деточка. Некоторые католики только и бывают в соборе, что на Пасху да на Рождество, Тут никто ничего не указывает, каждый по сердцу поступает. Когда сердце подскажет, тогда и идешь.
— А почему же вы ходите каждое утро? — не удержалась от вопроса Кей. И свекровь ответила ей спокойным и ровным голосом, как об обыденном:
— Я молюсь за мужа. Не хочу, чтобы его душа попала туда, — мама Корлеоне ткнула указательным пальцем вниз, в направлении пола, подразумевая, конечно, ад. — Каждое утро я прошу у Господа, чтобы мой муж попал на небо, когда придет его час, — и она воздела руку вверх.
Трудно баю понять по ее интонации, всерьез она отвечает или шутит, во всяком случае должного почтения к великому дону в словах его супруги не прозвучало. Вроде бы ее молитвы и желания не совпадали с устремлениями мужа и собиралась она добиться его вознесения в небеса вопреки его воле.
— Как самочувствие дона? — вежливо спросила Кей.
Мама Корлеоне ответила с иронией:
— Он совсем сдал с тех пор, как в него стреляли. Переложил на Майки все свои дела, а сам, как придурок, возится в огороде, сажает перцы и томаты, словно опять стал крестьянином. Впрочем, все мужчины похожи на детей.
Позднее к Кей заходила Конни Корлеоне с двумя своими детьми. Невестка нравилась Кей за неиссякаемую доброту и легкий нрав. Она по-настоящему любила Майкла, но, кажется, в последнее время стала относиться к нему с некоторым страхом.
Как-то Конни спросила Кей, как, по ее мнению, Майкл воспринимает Карло, хорошо или только притворяется? Раньше Карло не умел приладиться к Семье Корлеоне, но за последнее время он очень переменился. Он совсем другой человек И свою работу в профсоюзе выполняет добросовестно и трудится с полной отдачей. «Карло любит Майкла, — утверждала Конни, — Майкла любят все, как раньше любили дона. Хорошо, что именно Майкл теперь возглавит Семью и станет наследником дона».
То, как Конни переживает, когда разговаривает о муже, Кей замечала еще раньше. Казалось, она с какой-то болезненной остротой все время ждет добрых слов в адрес Карло. А когда заходила речь об отношениях Майкла и Рицци, в глазах у Конни застывало выражение тихого ужаса. У нее просто падало сердце от мысли, что Майкл недолюбливает ее супруга. Она то и дело касалась больной темы, бередя собственную рану.
Вечером Кей заговорила об этом с Майклом. Она тоже успела заметить, что в доме не принято говорить о Карло Рицци. Во всяком случае, в ее присутствии имя мужа Конни практически не упоминалось, будто его вовсе не существовало. Никто и никогда не вспоминал и о Санни. Почему? Конни вся прямо задергалась, когда Кей спросила ее напрямую о старшем брате.
Майкл с неудовольствием рассказал жене о трагических событиях, связавших убийство Санни со скандалом в доме Карло Рицци. О том, как Карло избил жену, та позвонила к родителям и взбешенный Сантино помчался на ее защиту, а угодил в засаду. Потому-то Карло и Конни до сих пор тревожатся, не винят ли их в гибели Санни. Но они тревожатся зря. Никто и не думает обвинять их. То, что они теперь живут в имении дона в Лонг-Бич и то, что Карло дали ответственную должность в профсоюзе, — подтверждение позиции Семьи. Зла никто не держит, а Карло, похоже, действительно исправился: во всяком случае, пьянствовать и загуливать он перестал, начал работать, не стремится прыгнуть выше головы. Семья вполне довольна им в последнее время и никто ни в чем не винит их обоих.
— Но если так, то почему бы не сказать все это Конни? — спросила Кей мужа. — Давай позовем их с мужем к нам в гости, посидим вместе, поговорим. Надо утешить бедняжку. Скажи ей попросту, что она зря сама себя накручивает.
— Да нет, — не принял Майкл, — в Семье так не принято поступать.
— Может быть, ты хочешь, чтобы я сказала Конни? — предложила Кей. Ее удивило, что Майкл не может решиться на такой простой шаг.
Ее предложение муж тоже обдумывал на удивление долго. Наконец, после утомительной паузы, отрицательно покачал головой:
— Нет, Кей, не стоит. Мне не кажется что ты сможешь помочь Конни. Она все равно будет тревожиться.
Кей вслушивалась в спокойные и бесстрастные слова Майкла, осознавая, что он, по-видимому, не так уж переживает за сестру. Возможно, он и раньше относился к Конни прохладнее, чем к прочим членам Семьи, хотя сестра горячо и нежно привязана к нему. В чем дело?
— Ну, а ты, Майкл? Ты не винишь Конни в смерти брата? Ведь правда?
Майкл вздохнул:
— Ну как я могу винить ее? Она — моя младшая сестренка, я очень люблю Конни и мне жаль ее от всей души. Карло, конечно, теперь не тот, что прежде, но, как ни крути, муж из него никудышный и для Семьи не подарок. Но исправить ничего невозможно, чего же разговоры разговаривать?
Кей не стала продолжать развивать тему, раз Майкл уклонялся. Она уже привыкла, что муж не из тех супругов, на которых можно давить. Стоило прижать его, он весь затвердевал, становился совершенно неподатливым. Кей знала, что в принципе она может заставить Майкла поступить вопреки собственной воли, но знала и то, что злоупотреблять своей властью над его волей никак не следует. Их близость за последние три года стала еще больше, и ей вовсе не хотелось рушить ее собственными руками.
Она ценила Майкла по достоинству. Например, за то, что он всегда поступал по справедливости. Как ни странно, он был справедлив со всеми, с кем имел дело, даже когда речь заходила о ничтожных пустяках. Она чувствовала, конечно, какую силу обрел Майкл в последнее время, видела, как тянутся к нему самые разные люди, приходящие за советом или защитой. Он внушал доверие и уважение всем вокруг.
И ей самой тоже.
Ее любовь к нему стала еще сильней после одного случая, когда она увидела, как дорога Майклу. После возвращения из Италии вся семья долгое время убеждала его сделать пластическую операцию, чтобы исправить покалеченную челюсть. Как-то за воскресным обедом мама Корлеоне буквально набросилась на сына:
— Да сделай ты наконец операцию, ради Христа! Посмотри на себя, — прямо гангстер из телевизора. И сопли висят на носу, будто у пьяного ирландца.
Копии, появившаяся в это время из кухни с блюдом в руках, поддержала мать:
— Нет, правда, Майкл! Ведь ты всегда был симпатичным парнем. Ну чего тебе стоит?
Но Майкл только равнодушно выслушал их причитания и не удостоил даже ответом, Словно не слышал вовсе.
Кей обезображенное лицо мужа ничуть не смущало, но постоянный насморк беспокоил и ее. Если бы он сделал пластическую операцию, беда прошла бы сама по себе. Ей тоже хотелось, чтобы Майкл обратился к хирургу, но что-то подсказывало Кей неслучайность его пассивного протеста. Она видела, что и дон не настаивает, а значит, понимает Майкла.
Но после рождения первенца Майкл неожиданно спросил у жены:
— Ты считаешь, мне надо исправить это? — и показал на свою левую щеку.
Кей кивнула:
— Ты же знаешь, Майк, как чувствительны дети. Когда малыш подрастет, он начнет стесняться, что отец изуродован. Не хотелось бы, чтобы у мальчика были комплексы на этот счет. А мне самой все равно, честное слово, Майк. Я люблю тебя любого.
— Добро, — улыбнулся Майкл. — Сделаем операцию.
Вся Семья визжала от восторга, что Майкл пошел на операцию. Особенно Кокни, которая каждый день навещала брата в больнице, неизменно притаскивая с собой унылого Карло. Когда Майкл вернулся домой, Конни радостно расцеловала его, восклицая:
— Посмотрите, какой у меня красивый братишка!
И только дон, равнодушно поведя плечом, отозвался скептически:
— Стоило ли огород городить?
Но Кей, хорошо осознавая, что ее желание побудило мужа пойти наперекор собственному суждению, была благодарна ему. И действительно, единственный человек, который мог заставить Майкла подчиниться своему желанию, была она, Кей, его жена и мать его детей.
Чтобы Кей встретила мужа в аэропорту, Рокко Лампеоне заранее подал автомобиль к подъезду их дома. Кей тоже спустилась пораньше — ей хотелось приблизить встречу с Майклом, возвратившимся из Лас-Вегаса.
Она видела, как он спускался по трапу вместе с Томом Хейгеном и своим новым телохранителем Альбертом Нери. Нери вызвал в Кей смутное чувство ужаса: почему-то вспоминался чудовищный Люка Брази.
Поспешив навстречу мужу, Кей прижалась к нему на мгновение — он почти сразу нежно, но твердо отстранился. Поцеловал и сразу же повел к машине. Во втором автомобиле разместились Альберт Нери и еще двое охранников. С таким эскортом они и двинулись в Лонг-Бич.
Помня о словах Майкла, который еще до свадьбы внушал ей, что деловым партнером ей для него не быть, Кей никогда не расспрашивала мужа. Сейчас она тоже не решилась задать вопрос, успешно ли прошла его поездка. Раз и навсегда она не касалась того, что напоминало о радостях, отсутствующих в их в общем-то благополучной семейной жизни. Если бы она спросила, ответ все равно прозвучал бы нейтрально и ни к чему не обязывающий. Кей уже привыкла к этому и не расстраивалась зря. Но когда, только переступив порог собственного дома, Майкл объявил ей, что на весь вечер уходит к отцу, она не смогла скрыть огорчения.
— Не сердись, милая, — сказал Майкл, уловив ее настроение. — Мне надо подробно отчитаться о поездке. Зато завтра вечером мы вместе с тобой съездим в Нью-Йорк, в театр сходим, поужинаем, — он ласково погладил ее по выпуклому животу — Кей была уже на седьмом месяце. — А то скоро появится второй малыш, и ты снова будешь привязана к дому. Вот уж никак не думал, что из тебя получится типично итальянская жена: второй ребенок за два года. А еще числишься коренной американкой! Ты обманула все мои ожидания.
— А ты — мои, — парировала Кей. — Из тебя получился типичный американский муж: не успел приехать домой — сразу за дела, — она опять улыбнулась ему и попросила: — Ну ты хоть постарайся не задерживаться сегодня слишком поздно.
— Не позже двенадцати. Но ты не жди меня, ложись.
— Нет уж, я подожду, — отозвалась Кей.
Встреча, которая на этот раз состоялась в угловом кабинете дона Корлеоне и где, как обычно, собирались оба капитана, Клеменца и Тессио, Том Хейген, Карло Рицци, а с ними Майкл и сам дон, не отличалась обычной дружеской атмосферой. Не было в их кругу ни сердечности, ни единодушия. С того дня, как дон объявил во всеуслышание, что отныне частично отстранился от дел и передает их в руки младшему сыну, в Семье возникла и держалась напряженность.
Пост дона — не монарший престол. Он не обязательно передается по наследству. В принципе, на звание главы Семьи вполне могли претендовать оба доверенных, прошедших рядом с Вито Корлеоне всю жизнь и обладавшие необходимым опытом. Могли они теперь позволить себе и отделиться от Семьи Корлеоне, организовав собственный бизнес.
К тому же после примирения с пятью Семьями влияние и могущество Семьи Корлеоне несколько ослабело. На первое место вышла Семья Барзини, занявшая в союзе с семейством Таталья то место, которое раньше полноправно принадлежало Корлеоне. Совместно они шаг за шагом внедрялись на территорию Корлеоне, где хитростью, где грубостью насаждали своих букмекеров и ростовщиков, делая один осторожный шаг за другим.
Для Барзини и Татальи уход Вито Корлеоне от дел был маслом по сердцу. Майкл, даже если в нем есть задатки великого дона, еще не скоро сможет проявить себя, а отцовский авторитет — совсем иное дело. Да и вряд ли он поднимется до уровня старшего Корлеоне в хитрости и в гибкости. Для могущественных друзей Вито Майкл так и так останется мальчиком, папиным ставленником. Значит, влияние Семьи в правительственных кругах тоже будет утрачено. Очевидно, империя Корлеоне вступает в пору своего заката.
Что и говорить, справиться с потоком обрушившихся на Семью трудностей было нелегко и самому дону. Как можно смириться с тем, например, что Фредди Корлеоне вырос бабником и мелким администратором, годным лишь на вторые и третьи роли? Все знали, что старший из сыновей, Санни, не позволял с собой шутки шутить, он представлял из себя грозную силу, заслуживающую уважения. Его гибель оказалась непоправимым ударом для Семьи. Конечно, Санни имел множество недостатков, он тоже не мог бы тягаться с доном — в дальновидности, скажем. С его стороны послать младшего брата Майкла убивать капитана Макклоски и Солоццо было отнюдь не лучшим тактическим ходом. Ведь именно это подтолкнуло Пять Семей к открытым враждебным действиям, из-за чего сам Санни погиб, дон вынужден был встать с постели до срока, а Майкл на целых два года удалился от дел, которые ему, как преемнику дона, следовало бы изучать непрестанно.
Но больше всего винили дона Корлеоне за то, что он передал пост советника Семьи из рук Дженко в руки какого-то молодого ирландца. Где ж ирландцу устоять против сицилийца? Кишка тонка, — единодушно считали все пять Семей. Уже в силу этих соображений союз Барзини — Таталья выходил на первое место в Нью-Йорке. Впрочем, по поводу Майкла все единодушно считали, что по силе он уступает Санни, хоть и превосходит его умом, а по уму уступает дону Корлеоне, что — увы! — непоправимо. Он вполне устраивал Большую Пятерку на посту дона, потому что его приходилось опасаться вдвое меньше, чем непредсказуемого Санни и, конечно, куда меньше, чем расчетливого и мудрого дона, не зря удостоенного звания великого.
Сам дон тоже несколько утратил достоинство в мнении окружающих. Спору нет, он проявил себя с лучшей стороны, пойдя на примирение в трудный час и сумев обставить условия мира с должным достоинством. Но он не отомстил за смерть Санни! Какими бы благородными аргументами ни оправдывался этот факт, в глазах сицилийцев он несколько ронял престиж Вито Корлеоне. Можно называть это большой дипломатией, а можно — обычной слабостью.
Все, кто собирался сейчас в кабинете дона, прекрасно знали расстановку сил и положение дел. Кое-кто из присутствующих в целом даже разделял бытовавшие взгляды. А как иначе? Карло Рицци, например, хорошо относился к Майклу, но отнюдь не боялся его, как в свое время трепетал перед Санни. Клеменца, хоть и отдавал Майклу должное за мастерски проведенную расправу над Солоццо и капитаном Макклоски, все-таки сомневался, что у Майкла хватит мочи держать всю Семью. Он, Клеменца, предпочел бы в сложившейся ситуации отколоться от Корлеоне, создать собственную державу, однако дон решительно отказал ему в этом, а их с Вито Корлеоне связывали слишком долгие и слишком родственные узы, куда более прочные, чем кровные, и из уважения к другу Клеменца подчинился его желанию, оставляя за собой, впрочем, право на отступление, если уж совсем невмоготу станет.
Тессио лучше других думал о Майкле. Инстинкт подсказывал опытному капитану, что в молодом человеке кроются тайные силы, надежно спрятанные от чужих глаз. Тессио понимал, что Майкл, как и Вито Корлеоне, не показывает окружающим свое истинное лицо, предпочитая, чтобы друзья недооценивали его плюсы, а враги переоценивали его минусы, вполне в духе отцовских заповедей.
Сам дон и Том Хейген, естественно, понимали, что иллюзии насчет слабостей Майкла безосновательны. Дон ни за что не отошел бы от дел, если бы хоть чуть-чуть усомнился в способностях сына вернуть Семье Корлеоне ее былое могущество и авторитет. Хейген, который на протяжении двух лет наставлял и натаскивал Майкла, не переставал удивляться легкости, с какой тот вошел в курс всех тонкостей и хитростей семейного бизнеса. Вот уж, действительно, ничего не скажешь — сын своего отца.
Одной из причин недовольства Клеменцы и Тессио было ослабление вооруженной силы отрядов. Майкл ничего не сделал, чтобы усилить их команды и не попытался восстановить гвардию Санни. Теперь Семья Корлеоне имела только две, причем ослабленные военными действиями, боевые единицы, и капитаны считали, что подобная беспечность не просто ошибочна, но и смертельно опасна. Тем более, что Барзини и Таталья не прекращают выпадов. Оба надеялись на сегодняшнее чрезвычайное совещание как на возможность исправить положение дел.
Первым заговорил Майкл. Он доложил о своей поездке в Лас-Вегас и об отказе Моу Грина принять предложение Семьи.
— Ну, предположим, он все-таки примет наше предложение, никуда не денется, — завершил Майкл. — Вы ведь знаете, что взято направление на Запад, и в ближайшем будущем все мы переместим поле деятельности поближе к Лас-Вегасу. Четыре наши казино на побережье уже заложены, они станут опорой поначалу. Суетиться не станем, надо все постепенно прибирать под себя. На это понадобится время, — он обратился непосредственно к обоим капитанам и сказал настойчиво: — Питер, я хотел бы надеяться, что ты и Тессио будете честно и преданно стоять рядом со мной весь этот год. Чтобы подчинялись беспрекословно, ни о чем меня не спрашивая и ни в чем не сомневаясь. Для меня это будет как бы испытательный срок. Через год, если пожелаете, можете отколоться от Семьи Корлеоне, создать собственные кланы. Разумеется, дружба между нами сохранится, как и прежде. Но сейчас мне надо быть полностью уверенным в вас. Сейчас уже идут переговоры, чтобы решить проблемы, казавшиеся неразрешимыми. Я прошу от вас только доверия и немножко терпения.
Тессио спросил:
— Не пойму, почему ты не пустил Моу Грина переговорить с отцом. Дон умеет убедить кого угодно в чем угодно.
Дон сам ответил своему доверенному:
— Я удалился от дел, Тессио. Майкл никогда не сможет завоевать авторитет, если все будут знать, что его можно переплюнуть. А кроме всего прочего, у меня нет желания разговаривать с Моу Грином.
Тессио сейчас же припомнил, что кто-то рассказывал ему о стычке Моу Грина и Фредди Корлеоне, якобы Моу Грин съездил по физиономии Фредо. Если сопоставить эту сплетню и слова дона, Моу Грин уже, можно считать, покойник. Тессио замолчал и откинулся на спинку стула. Что ж, тогда нет смысла тратить время на переговоры с Моу Грином.
Теперь в разговор вступил Карло Рицци:
— Так, что, мы вообще все свернем здесь, в Нью-Йорке?
Майкл подтвердил это кивком головы:
— Почти. Фирму по торговле оливковым маслом просто продадим. Все, что будет возможно, передадим Тессио и Клеменце. Но тебе, Карло, безработица не угрожает. Ты же родом из Невады, хорошо знаешь штат и местные нравы. Полагаю, ты будешь моим первым помощником, когда мы переберемся туда.
Карло раскраснелся от предвкушения. Наконец-то его вознесут на должную высоту, приобщат к руководству делами Семьи.
Тем временем Майкл продолжил:
— Хочу вас поставить в известность, что Том Хейген уже не советник. Он будет представлять интересы Семьи в Лас-Вегасе как юридический консультант. Месяца через два Том переберется туда вместе со своей семьей на постоянное место жительства. Теперь он просто адвокат, и с этой минуты ни по каким другим внутренним вопросам его не следует беспокоить. Никаких ссылок на мнение Тома я больше принимать не стану. Не потому, что он в чем-то не угодил Семье. Наоборот, я безмерно уважаю Тома и благодарен ему. Но снять его с поста советника считаю необходимым. А если мне понадобится совет, кто сможет дать его лучше, чем мой отец? — все рассмеялись в ответ на слова Майкла, хотя прекрасно понимали, что скрывается за его шуткой. Том Хейген лишается власти, он выведен из игры, его устранили. Искоса все, кроме дона, бросили испытующий взгляд на бывшего советника, но лицо Тома Хейгена не выражало никаких чувств.
Клеменца спросил:
— Если я правильно понял, через год Семья Корлеоне передаст город нам?
— Возможно, даже несколько раньше, — любезно ответил Майкл. — Если, конечно, у вас будет желание остаться в Нью-Йорке. Если захотите продолжить работу в нашей Семье, — Бога ради. Но сферой нашего влияния отныне станет Западное побережье, так что, быть может, вам действительно есть смысл создать собственные Семьи.
Тессио сдержанно сказал:
— А пока, мне кажется, мы должны пополнить людьми свои отряды. Эти ублюдки из стана Барзини обнаглели до неприличия. Рыщут под самым моим носом. Не мешало бы их поучить маленько.
Майкл не согласился:
— Худой мир пока лучше доброй ссоры. Посидите немножко тихо. Все уладится, вот увидишь, Тессио. Мы уже начали вести переговоры. Во всяком случае, пока мы соберемся переезжать, все конфликты будут исчерпаны.
Похоже, что Тессио остался неудовлетворен таким поворотом событий. Рискуя навлечь на себя неудовольствие Майкла и игнорируя слова дона об устранении от дел, он обратился все-таки к самому Вито Корлеоне.
— Мы старые друзья, Крестный отец, — сказал он. — Пусть это послужит мне оправданием. Но с моей точки зрения вся эта затея с Невадой сомнительна. Как можно рассчитывать на успех там, если нет опоры здесь? Когда вы оставите город, Барзини и Таталья сожрут нас с Клеменцей и косточек не оставят. Нам с Питом здесь достанется по первое число, а потом все равно придется идти к ним под каблук, одним нам не устоять. А Барзини совсем не по моему вкусу. Так что если Семье Корлеоне и уезжать из города, то надо уезжать на белом коне, будучи в силе и в авторитете. И вообще, надо действовать с позиции силы а не подставляя собственные слабые места. Прежде всего, я считаю, надо вернуть захваченные территории, как минимум, отвоевать Статен-Айленд.
Дон покачал головой:
— Я не могу нарушить слово, Тессио. Ведь я заключил мир.
Тессио не унимался:
— Барзини тоже заключил мир, но вовсе не собирается выполнять взятых обязательств. Все знают, сколько провокаций с тех пор на его счету. А кроме того, слово давал ты, а Семью теперь возглавляет Майкл, он вовсе не связан твоим обещанием.
Майкл холодно и с достоинством перебил Тессио:
— Об этом-то сейчас мы и толкуем на переговорах. Обещаю, как только что-то прояснится, я отвечу на все эти вопросы и на любые другие еще. Если моего слова тебе мало, Тессио, спроси у дона.
Но Тессио и так уже почувствовал, что перешел за границы дозволенного. Обратиться еще раз с вопросом к дону, значит обрести в лице Майкла врага на всю оставшуюся жизнь.
Поведя бровью, он сказал бесстрастно:
— Воля ваша. Я только хочу, как лучше. Не для себя — для всей Семьи стараюсь.
Майкл широко и дружески улыбнулся Тессио и сказал:
— Да я никогда и не сомневался в тебе, капитан. Ни одной минуты. Но и ты должен доверять мне. Конечно, у меня нет ни твоего опыта, ни опыта Питера. Но мною руководит отец, и я постараюсь справиться с делами как можно лучше. Увидишь, все наладится.
На том совещание закончилось. Главным решением было на сегодня обещание, что Тессио и Клеменца смогут через год отделиться от Семьи Корлеоне. Тессио приберет к рукам и ныне подвластные ему игорные заведения и доки Бруклина, к Клеменце отойдет весь подпольный Манхэттен и ипподромы Лонг-Айленда. И все-таки уходили старые капитаны не вполне удовлетворенными, потому что ясности у них не было. Только Карло Рицци покинул совещание в превосходном настроении и с массой новых надежд, Он даже потоптался на пороге, рассчитывая, что уже сейчас может пригодиться Майклу, но Майкл посмотрел мимо шурина пустыми глазами, а Альберт Нери услужливо, но настойчиво открыл перед Карло Рицци дверь.
В кабинете остались только Том Хейген, Майкл и дон. И сразу витавшая в угловой комнате напряженность улетучилась, как дым от сигарет. Эти трое действительно были одной семьей, одним целым. Их так многое связывало и столько лет провели они под одной крышей, что сейчас говорили друг с другом не менее откровенно, чем сами с собой.
Майкл, облегченно вздохнув, налил анисовой дону, виски Тому и смешал коктейль себе, что допускал не часто.
— Майк, ты и вправду выводишь меня из игры? — спросил Том, поднимая бокал.
Майкл, казалось, не понял вопроса:
— Ты о чем это? А кто будет моей правой рукой в Лас-Вегасе. Мы же собираемся полностью легализоваться, юрист выходит на первое место во всех делах, где раньше можно было словчить или использовать недозволенный прием. Так что игра у нас будет общая.
Хейген невесело усмехнулся:
— Да я не об этом. Я о том, что Рокко Лампеоне втайне от всех, и от меня тоже, сколачивает новый отряд. И еще ом, что ты сам даешь поручения Альберту Нери, а не через меня или капитанов, как принято. Если, конечно, я вообще могу еще судить о том, что происходит вокруг.
Майкл пристально посмотрел на него и спросил:
— А откуда ты знаешь про отряд Лампеоне?
Хейген повел плечом:
— Не волнуйся, никакой утечки информации нет. Кроме меня, никто ни о чем не догадывается, просто мое место на самом верху, а сверху многое видно. Лампеоне создает свою маленькую гвардию из наших же людей, и о каждом новом рекруте мне становится известно отдельно. А я не могу не заметить, что это отборные ребята, ступенькой выше других и заслуживающие несколько большего жалованья, чем имели до сих пор. Кстати, твой выбор мне нравится. Лампеоне — дельный парень. И действует без накладок.
Майкл скривил губы:
— Не так уж он хорош, раз ты сумел вычислить. Но, как бы то ни было, Лампеоне присмотрел дон, а не я.
— Да Бог с ним, — сказал Том. — Меня-то ты почему устраняешь Майкл?
Майкл посмотрел Тому прямо в глаза и сказал тоже прямо:
— Ты не годишься для военных действий, Том. Дела скорее всего повернутся круто, и нам придется идти на самые крайние меры. А раз намечается драка, тебя надо убирать с передовой, Том.
Том Хейген покраснел. Если бы это сказал ему сам дон, он принял бы отставку как неизбежное. Но слышать такую откровенную оценку от Майкла оказалось тяжко.
— Ладно, — сказал он. — Но хочу сказать тебе тоже напрямую: я согласен с Тессио. То, что ты задумал, смотрится как проявление слабости, а не силы. А это ни к чему доброму привести не может. В стае уважают сильного, и если Барзини, как волк, будет рвать тебя в клочья на глазах у всех, ни одно семейство не придет на помощь проигравшему.
— Том, — вмешался теперь сам дон Корлеоне, — это не сам Майкл, я тоже так решил. Он следует моим советам. Возможно, нам действительно предстоит ввязаться в новую заварушку, но ни я, ни ты не должны иметь к этому никакого отношения. Я не виню тебя как советника, Том, в допущенных нами просчетах. Я никогда не считал тебя плохим советником, я понимал, что Санни — никуда не годный дон, царство ему небесное. Он не в состоянии был возглавить Семью, поэтому, как только меня выбили из строя, начались, неприятности. Ну, а насчет того, что Фредди может скурвиться, я и сам никогда бы не подумал. Так что не обижайся, Том, не надо. Я полностью доверяю Майклу, как и тебе, Есть причины, по которым тебе не следует участвовать в будущих наших операциях. Кстати, я заранее предупредил Майкла, что от твоих глаз не укроется то, что Лампеоне собирает тайный отряд. Видишь, как я высоко ценю твои достоинства, Том.
— А я, между прочим, не думал, что ты углядишь, ей-богу, — рассмеялся Майкл. Том тоже натянуто улыбнулся. — Но может, я все-таки пригожусь? — спросил он у Майкла.
— Все, Том, все, — решительно открестился тот. — Тебя больше нет.
Том Хейген допил свой стакан и аккуратно поставил его на стол.
— Ты всем хорош, Майк, — сказал он сдержанно, — и почти ни в чем не уступаешь своему отцу. Но одному тебе еще надо поучиться у дона.
— Чему именно? — сейчас же откликнулся Майкл.
— Как говорить людям «нет», — сказал Том Хейген, вставая из-за стола.
После его ухода огорченный Майкл осведомился у дона: «А как нужно говорить людям „нет“?»
— Так, чтобы твое «нет» звучало как «да», — серьезно ответил дон. — Вообще надо избегать слова «нет» с людьми, которых любишь. Во всяком случае, использовать отказ как можно реже, а если уж совсем некуда деваться — пусть сами придут к мысли о полной бесперспективности, пусть сами додумаются до твоего «нет».
— Но ведь мы вынуждены отстранить Тома, правда? — спросил Майкл.
Дон подтвердил:
— Сущая правда.
Майкл сказал раздумчиво:
— Наверное, пора расставить все точки над «i». То, на что я иду, не будет одной только местью за Аполлонию и Сантино. Нам просто иначе не выжить. И Тессио, и Том правы — Барзини сожрет нас, если мы не проявим силу.
Дон Корлеоне выразительно кивнул.
— Месть — это деликатес, а такое блюдо лучше есть в остывшем виде. Я бы никогда не пошел на мировую, если бы не понимал, что иначе не смогу вернуть тебя в Штаты живым. Но Барзини еще раз попробовал устроить покушение на твою жизнь, вот что любопытно. Я даже не знаю, что думать. Или это сработал давно составленный план, который уже было не тормознуть? Или они охотились все-таки не на тебя, а на дона Томмазино? Как, по-твоему?
— Со стороны все выглядело действительно как покушение на старого дона, — подтвердил Майкл. — Даже ты, возможно, принял бы эту версию, если бы все кончилось так, как задумывалось. В их планы вкралась лишь одна маленькая неувязка — я остался жив. А чуть раньше я видел, как Фабрицио скрылся за воротами. Он сбежал. Я ни минуты не забывал об этом и, вернувшись, все перепроверил тщательнейшим образом.
— Нашли его? — спросил дон.
— Я нашел. Недавно — год назад. У него небольшое дело в Буффало. Недурно устроился, мой славный пастушок Фабрицио.
— В общем, пора за дело, — подытожил дон. — Ждать уже нечего. Когда начнешь?
— Нет, все-таки еще чуть-чуть подожду, — покачал головой Майкл. — Пусть Кей благополучно разродится. А Том пустит корни в Лас-Вегасе и все будут знать, что его больше нет при нашем бизнесе. Пусть останется полностью в стороне. Так что планирую начать через год, считая с сегодняшнего числа.
— Ты все предусмотрел? — спросил дон, не поднимая глаз от гладкой поверхности стола.
— Пусть это тебя не заботит, — мягко ответил отцу Майкл. — Ты к этому тоже никакого отношения иметь не будешь. Я все беру на себя. А тебе не оставляю даже права «вето». Потому что, если ты решил бы вдруг запретить мне что-либо из задуманного, я вынужден был бы ослушаться и идти своим путем. Ты ни за что не отвечаешь.
Дон еще некоторое время смотрел молча перед собой, потом поднял глаза на сына:
— Ну, чему быть, того не миновать, Что смог, я уже сделал, а на большее все равно нет ни сил, ни желания. Может быть, потому-то я и ушел в сторону, переложив свои заботы на твои плечи, сын. Такая штука жизнь. Никуда от нее не денешься.
С того дня и начался отсчет года, полного разнообразных событий. Кей Адамс, ныне Корлеоне, легко и благополучно родила Майклу второго сына. Когда она вернулась из больницы, в Лонг-Бич ее встречали с почестями, достойными королевы.
Нино Валенти умер от кровоизлияния в мозг. Об этом событии написали буквально во всех газетах, так как новый фильм с его участием только-только вышел на экраны и пользовался невероятным успехом. Критики возносили Нино на уровень самых великих звезд мирового кино. В одном из интервью Джонни Фонтейн горько сетовал, что не спас жизнь другу, не настоял на его лечении в клинике. Но покаяния продюсера затерялись в потоке хвалебных статей.
Никто из Семьи Корлеоне, кроме Фредо, не смог присутствовать на похоронах. В последний путь Нино провожали Джонни Фонтейн, Люси и доктор Юлиус Сегал, а так же Альберто Нери, присланный в качестве официального представителя от Семьи Корлеоне в Голливуд. Дон сам собирался поехать на похороны, но не смог из-за сердечного приступа, на целый месяц приковавшего его к постели. Он прислал только роскошный венок из живых цветов.
Через два дня после похорон Нино Валенти кто-то застрелил Моу Грина в роскошном голливудском особняке его любовницы — известной кинозвезды. Альберт Нери долго не был в Нью-Йорке и только месяц спустя вернулся с отдыха на берегу Карибского моря — загорелый, как негр. Майкл Корлеоне приветствовал его дружеской улыбкой и коротко сообщил, что отныне он, Нери, будет получать сверх жалованья еще соответствующие проценты от предприятий Семьи Корлеоне. Это означало, иначе говоря, что по доходу Альберт Нери из разряда высокооплачиваемого служащего превращается в богатого человека. Нери сразу почувствовал, что живет в том мире, который способен воздать по справедливости за профессиональную работу и что здесь каждого ценят именно по труду.
ГЛАВА 29
Приступая к осуществлению своего, до малейших черточек обдуманного плана, Майкл принял все меры предосторожности и учел все случайности. У него хватило терпения, чтобы потратить на приготовления целый год. Но ему не удалось воспользоваться намеченным планом. Сама судьба воспротивилась этому.
Да, сама судьба нанесла Майклу удар из-за угла, потому что беда пришла, откуда не ждали. Самый надежный оплот империи Корлеоне оказался самым хрупким. Майкла подвел сам Крестный отец, великий Вито Корлеоне.
В воскресное солнечное утро, когда женщины отправились по обыкновению в церковь, дон Вито Корлеоне облачился в рабочий костюм: просторные серые штаны, уже оттянутые на коленях, вылинявшую голубую рубашку, от века неглаженную, и широкополую соломенную шляпу с побуревшей от солнца шелковой лентой. Дон отяжелел за последние годы, фигура его расплылась и он утверждал, что работа на огороде идет на пользу его здоровью, Но никто не сомневался в пристрастии дона к крестьянской работе. Ухаживая за садом, он словно бы возделывал землю родной Сицилии. Ему нравилась работа земледельца: она напоминала о том счастливом времени в далеком итальянском детстве, когда отец Вито был еще жив и ничто не предвещало бурных событий и невзгод.
В этот ранний час дон торопился полить свои грядки и деревья из огромной бочки, размещавшейся в дальнем углу просторного двора. Лучше было сделать это, пока солнце еще не начало припекать землю. Фасоль уже цвела, зеленые стрелы лука, как частокол, торчали из рыхлой, хорошо унавоженной земли. Помидорные плети взбирались навстречу солнцу по собственноручно сколоченным доном деревянным рамам.
К полудню, когда светило. начало припекать вовсю, дон успел справиться во всеми намеченными делами. Оставалось подвязать бечевкой лишь две-три помидорные плети — самые маленькие в ряду.
Старший мальчик Майкла как раз выбежал в сад и увидел деда, опустившегося на колени возле крохотного куста, словно облаком, окутанного весенним цветом. Он заспешил к деду, тот увидел его и сделал рукой остерегающий жест: не беги! Это был последний жест дона Вито Корлеоне в этом мире. Боль, которая долгие годы тихо проживала в его груди, вдруг стала огромной и невыносимой. Солнце, висящее высоко в небе, спикировало вниз, на его сад, на грядки с фасолью и помидорами, и перед глазами поплыли золотистые и багровые круги. Сквозь них пробился и со всей силой обрушился на дона мощный удар молота. Вито Корлеоне все понял сразу — ведь не зря его так долго величали великим доном. Смерть не могла обмануть его, как не в состоянии были сделать это простые смертные. Глотнув напоследок ароматный воздух весеннего сада, он изогнулся всем своим погрузневшим со старостью телом и рухнул вниз лицом.
Внук, растерявшись, круто повернул к дому и побежал звать взрослых. Майкл Корлеоне и несколько человек из охраны немедленно отозвались на его призыв. Когда они примчались в сад, дон все так же лежал ничком на грядке, судорожно царапая пальцами жирную, хорошо обработанную землю. Дыхание со свистом вырывалось из его груди.
Дона бережно подняли и отнесли в патио, под тень кирпичной стены. Майкл взял отца за руку и опустился с ним рядом на колени. Остальные поспешили в дом — звонить по телефону, вызывать врача и карету «скорой помощи». Собрав все остатки воли, дон еще раз открыл глаза, чтобы увидеть сына. От сердечных спазм его загорелое, смуглое лицо казалось подернутым серой пленкой. Последним ощущением дона стал волшебный ветерок, наполнивший легкие свежими запахами возделанного им сада, и солнечный луч, мягко коснувшийся его лица. «Замечательная штука — жизнь», — прошептал Вито Корлеоне едва слышно. С этими словами на губах он и упокоился в мире, не омраченный ни слезами женщин, ни медицинскими потугами продлить муки и тяготы конца. Жена еще не вернулась из церкви и карета «скорой помощи» не поспела, когда все было кончено. Он отошел, окруженный своей мужской гвардией, держа за руку сына, унаследовавшего созданную им державу. Сына, которого любил больше всех на свете.
Хоронили дона Корлеоне с королевскими почестями. Все Пять Семейств сочли своим долгом направить на церемонию погребения не только своих доверенных, но и донов лично.
Прилетел Джонни Фонтейн, хотя Майкл предостерегал его от подобного шага, и на вопросы липнувших к нему, как пчелы, газетчиков, объявил, не задумываясь:
— Крестный отец был лучшим из людей, а если кто-то считает иначе, так пусть катится ко всем чертям собачьим.
Газеты не замедлили растрезвонить об этом.
По старым традициям, друзья и близкие прощались с покойным в доме, а не в похоронной конторе. Америго Бонасера, обряжавший дона в его последний путь, превзошел сам себя, стирая следы, оставленные временем на гордом челе Вито Корлеоне, и теперь чувствовал себя именинником, потому что дон покоился среди цветов, величественный и значительный, как прежде.
На площади между домами в Лонг-Бич собралась масса народу: все старые друзья, знакомые, друзья друзей. Явились Назорини с женой, дочерью и ее семейством. Прилетели из Лас-Вегаса Фредди, Люси Манчини и Том Хейген с женой. Прибыли доны из других штатов — Лос-Анжелеса, Сан-Франциско, Бостона. За воротами усадьбы сгрудились репортеры и фотокорреспонденты, а также неизменные агенты ФБР. Им выставили закуски и напитки, но, несмотря на отчаянные усилия, проникнуть за ограду не удалось никому. Да и подступиться к выходящим гостям тоже не удавалось: проще брать интервью у каменных скульптур.
Майкл Корлеоне большую часть этого трудного и длинного дня провел в угловом кабинете дона вместе с Кей, Томом Хейгеном и Фредди. Те, кто хотел выразить соболезнование Семье Корлеоне, входили в кабинет по очереди. Майкл принимал соболезнования с подобающей любезностью, но если при этом его подобострастно называли доном Майклом или Крестным отцом, он недовольно сжимал губы. Впрочем, никто, кроме Кей, не замечал неудовольствия младшего Корлеоне.
Позднее в кабинет явились капитаны, Тессио и Клеменца. Майкл сам наполнил их бокалы. Они выпили и коротко обговорили ближайшие дела. Майкл сообщил, что отныне Лонг-Бич вместе со всеми домами и строениями приобретает за очень крупную сумму некая домостроительная фирма — таково завещание дона. Все молча отдали дань предусмотрительности великого Вито Корлеоне.
Теперь центр империи окончательно перемещался на Запад. Предприятия Семьи в Нью-Йорке ликвидировались, дела сворачивались. Смерть дона послужила толчком к событиям, которые сдерживались только им самим.
Пора было ехать на кладбище. Майкл подал руку жене и с ней вместе спустился в сад, чтобы присоединиться к процессии. Сад и площадь заполняли люди, облагодетельствованные доном, но были в толпе и лица врагов, пришедших проводить Крестного отца в последний путь. Майкл, к губам которого, казалось, крепко прилипла вежливая сдержанная улыбка, подумал, оглядывая толпу собравшихся: «Если я смогу умереть с словами: „Замечательная штука — жизнь“, — все остальное можно не принимать всерьез.» Надо научиться, как отец, ставить на первое место свою Семью, свой дом, своих детей, свой маленький мир. Он пойдет по стопам отца, но детей отправит жить в другой, большой мир. Он постарается, чтобы они прижились в том большом чужом мире. Пусть становятся докторами или художниками, учеными или губернаторами, пусть даже выходят в президенты, если пожелают. Пусть вся семья человеческая станет их семьей, а он… Что ж, он будет приглядывать за ними как заботливый и мудрый родитель, бдительно оберегая их путь в чужом мире и сохраняя свою маленькую семью, свой мир — в недрах их огромного мира.
После похорон дона, на следующее утро, все приближенные лица Семьи Корлеоне собрались в доме на Лонг-Бич. Опустевший особняк дона распахнул двери перед собравшимися. Теперь их принимал в этих стенах Майкл, наследник дона.
Смерть Крестного отца пошатнула устои Семьи Корлеоне.
Это понимали все, кто собирался сегодня в угловом кабинете дона: Клеменца и Тессио, его верные капитаны, соратники с юных лет, приближенный в последнее время Рокко Лампеоне, единственный зять Карло Рицци, притихший и уже не пытающийся занять стержневые посты, Том Хейген, удаленный от дел, который теперь охотно предоставил себя в распоряжение семейства, с некоторым удовольствием уклоняясь пока от своих прямых юридических функций. Кроме названных, в кабинете присутствовал еще новый телохранитель Майкла Альберт Нери, ставший неотступной тенью Майкла.
Все ждали решительных слов и дел нового дона. Со смертью Вито Корлеоне могущество семьи уменьшалось как бы вдвое, и практически исчезала всякая надежда противостоять проискам союза Барзини и Татальи. Если при жизни Крестный отец мог объявить сына своим преемником, то теперь этот титул вовсе не воспринимался как бесспорный, его еще следовало заслужить или, возможно, завоевать.
Майкл выждал, пока Альберт Нери обнесет всех напитками и закуской, что телохранитель сделал не хуже профессионального бармена: ловко и бесшумно. Потом спокойно и с достоинством сказал:
— Думаю, что хорошо понимаю ваши мысли и чувства. Я не сомневаюсь в искреннем уважении, которое все вы питали к моему отцу, но сейчас каждый из вас должен позаботиться о себе и своих семьях. И прежде всего вас должен беспокоить вопрос, не изменятся ли позиции Семьи Корлеоне и ее планы на будущее, все те планы, которые мы вместе строили. Так что сразу хочу ответить прямо и однозначно: все останется по-прежнему. Я собираюсь придержаться данных обещаний и намеченных перспектив.
Клеменца вздернул крупную голову с копной жестких черных волос, подернутых сединой:
— Барзини и Таталья теперь возьмутся за нас всерьез, это как дважды два. Тебе предстоит или вступить с ними в драку, или сразу признать себя побежденным, Майк.
Он сказал это мягко, но все сейчас же обратили внимание, что Клеменца не только не назвал Майкла доном, но и не счел необходимым полностью и с должным почтением произнести его имя.
— Подождем какое-то время, — ответил Майкл. — Посмотрим, что они будут делать.
— Уже делают, — высказался, в свою очередь, бесстрастный Тессио. — Уже открыли — сегодня с утра — две букмекерские точки в Бруклине. У меня сведения непосредственно от капитана полиции, который держит на карандаше всех, оплачивающих его услуги. Если так пойдет дальше, через месяц в Бруклине шляпу некуда будет повесить.
Майкл посмотрел на капитана долгим задумчивым взглядом.
— Как ты отреагировал? — спросил он Тессио.
— Да никак! — раздраженно отозвался тот, покачав своей маленькой облысевшей головой. — Не хотел прибавлять тебе лишних проблем с утра пораньше.
— Вот и ладненько, — сказал Майкл, — так и сиди пока спокойно. Продержись малость, пожалуйста. Это и к остальным относится: сидите пока тихо и на провокации не отзывайтесь. Мне надо пару недель, чтобы уладить все дела и разобраться, куда ветер дует. Я постараюсь утрясти все с максимальной для вас выгодой. А потом устроим последнее совещание и решим окончательно все наши дела.
Его слова ошеломили всех — они ожидали чего угодно, только не новой отсрочки. Игнорируя их недоуменные взгляды, Майкл встал, и Альберт Нери немедленно распахнул дверь, выпроваживая гостей. Майкл сухо и коротко сказал через плечо:
— Задержись ненадолго, Том.
Хейген остался и встал у окна, выходящего в сад. Оба подождали, пока Нери не сопроводил сквозь охрану у ворот капитанов и Рокко Лампеоне с Карло Рицци.
Потом, повернувшись к Майклу, Том спросил:
— Ты все успел прибрать к рукам? Все ниточки?
— Не все, — ответил Майкл с огорчением. — Месяцев четырех не хватило. Мы как раз работали над этим с доном. Судьи, правда, уже все у меня, с них мы и начинали. Кое-кто из конгресса тоже. А партийных лидеров здесь в Нью-Йорке привлечь к нашим делам — не так сложно. Самые влиятельные тузы остались с нами, так что Семья Корлеоне куда крепче, чем предполагают некоторые, — он улыбнулся Хейгену. — Но ты-то все понял, естественно?
— Естественно, — подтвердил Том. — Мне совсем не трудно было понять все, кроме одного, — зачем тебе понадобилось устранять меня? Но я напялил себе на голову сицилийскую шляпу, как говорил твой отец, и, поразмыслив, разобрался, что к чему.
Майкл рассмеялся:
— Старик заранее знал, что так все и будет. Но теперь я никак не могу позволить себе подобную роскошь. Ты нужен мне здесь, Том, хотя бы на ближайшие две-три недели. Можешь позвонить в Лас-Вегас и предупредить жену. Скажешь, что задержишься ненадолго.
— Ты думаешь, они теперь возьмутся за тебя? — в раздумьи спросил Том.
— Дон это тоже предсказывал, — вздохнул Майкл. — Им понадобится человек из моего ближайшего окружения. Скорее всего Барзини постарается подобраться через родственника, который вне подозрения.
— Вроде меня, — усмехнулся Том.
— Ты не годишься, — в тон ему ответил Майкл. — Ирландцу они не доверятся.
— Да какой же я ирландец? — отверг Том. — Немец наполовину, а в общем-то американец.
— Значит, ирландец, с их точки зрения, — утвердил Майкл. — Не жди, к тебе они обращаться не станут. И к Нери не пойдут, раз он замаран службой в полиции. Кроме того, они знают, что вы оба близки со мной, а рисковать им нельзя. Рокко Лампеоне тоже не годится — он, наоборот, недостаточно близок. Значит, остается либо Клеменца, либо Тессио. Ну, может быть, еще Карло Рицци.
— Бьюсь об заклад, что это будет Карло, — сдержанно сказал Том Хейген.
— Поживем — увидим, — сказал Майкл. — Во всяком случае, теперь уже недолго ждать.
Ждать действительно не пришлось долго — утром, когда Майкл с Томом завтракали, в кабинете зазвонил телефон. Майкл встал из-за стола и пошел брать трубку, а когда вернулся, лицо у него было сосредоточенное.
— Вот так, — сказал он Тому. — Игра началась. Мы условились встретиться с Барзини ровно через неделю, чтобы обговорить условия нашего с ним нового соглашения. Старое не в счет, поскольку дон умер, — и он невесело усмехнулся.
Хейген спросил:
— Звонил кто-то из наших? Кто? — Оба понимали, что посредник в данном случае и есть предатель, кто бы он ни был и какое бы место не занимал в Семье.
Майкл посмотрел прямо в глаза Тому и сказал с сожалением:
— Тессио.
Оба доели завтрак в полном молчании.
Только приступив к кофе, Том подал голос.
— Невероятно, — сказал он. — Я готов был об заклад побиться, что это будет Карло или Клеменца, на худой конец. Только не Тессио, ведь он — самый лучший из троих.
— Самый умный, — невесело сказал Майкл. — И поэтому считает свое решение единственно верным. Подставляя меня под удар Барзини, он закрепляет за собой империю Корлеоне. А оставаясь при мне, он проигрывает, по его мнению. Он не верит в мою победу, вот в чем беда. Ему кажется, что меня непременно раздавят.
Хейген спросил после длинной паузы:
— У его сомнений серьезные основания?
Майкл пожал плечами?
— Со стороны именно так все и должно казаться. Мои акции пока не котируются. Но отец учил, как ты помнишь, что лучше иметь политические связи и реальную власть, чем десять гвардий под ружьем. Думаю, что на сегодняшний день реальной властью и политическими связями я как раз обладаю, хотя, кроме меня, ты единственный, кто знает это, — он обнадеживающе улыбнулся Хейгену: — Им придется все-таки именовать меня доном. Хотя из-за Тессио просто руки опускаются, до того обидно.
— С Барзини ты сговорился о дате встречи? — спросил Том.
— Конечно. Ровно через неделю, в Бруклине, на территории Тессио, который обеспечивает безопасность, — он хмыкнул, скривив губы.
Хейген сказал:
— До той поры будь крайне осторожен.
Впервые Майкл посмотрел на Хейгена своим холодным, ничего не выражающим взглядом и сказал сухо:
— Чтобы понять это, мне советник не нужен.
Чему-чему, а осторожности у Майкла мог поучиться любой. За всю неделю, предшествующую переговорам с Барзини, он ни разу не вышел за ворота усадьбы в Лонг-Бич, ни разу ни с кем не встречался один на один — только в присутствии телохранителя.
Однако без сложностей не обошлось. Именно в эти дни старший сын Конни и Карло Рицци должен был конфирмироваться в католической церкви. Кей обратилась к мужу с просьбой быть крестным отцом племяннику, но Майкл отказался. Кей настойчиво повторила свою просьбу.
— Сделай это для меня, Майк, — сказала она. — Я не часто прошу тебя о чем-то.
Она действительно не часто тревожила его просьбами, но тут, зная, как это важно для Конни и для Карло, сочла возможным вмешаться. Увидев, как рассерженно сверкнули глаза Майкла, она приготовилась к решительному отпору, но он вдруг, к ее удивлению, склонил голову:
— Пусть будет по-твоему. Но я не могу рисковать из-за поездки в церковь. Передай, пусть проводят конфирмацию прямо здесь, в Лонг-Бич. Все расходы я беру на себя. Если церковники заартачатся, Том Хейген уладит.
Так что за сутки до встречи и переговоров с Барзини Майкл Корлеоне выступил в роли крестного отца на конфирмации своего племянника, сына Конни и Карло Рицци. Его подарок крестнику восхитил всех своей роскошью — он преподнес мальчику золотые часы с цепочкой.
Вечером в доме Карло Рицци собралась вся верхушка семьи: оба капитана, Том Хейген, Рокко Лампеоне, вдова дона и другие близкие — все они жили рядом, в Лонг-Бич. Конни, изнемогая от переполнявших ее чувств, весь вечер липла к Майклу, норовя обнять и расцеловать то его самого, то Кей. Даже Карло Рицци расчувствовался и долго тряс руку шурину, по старинному обычаю во всеуслышание именуя его Крестным отцом. Майкл излучал дружелюбие.
Конни, обнимая Кей, восторженно шепнула ей на ухо:
— Вот увидишь, Майкл с Карло станут теперь настоящими друзьями. Такие события всех сближают.
Кей радостно сжала руку невестки.
— Как мне хотелось бы этого! — сказала она.