Лестница под ними превратилась в подобие зыбучего песка, и теперь они погружались в него, увязая в ставшем мягким мраморе, кто по колено, а некоторые и по пояс.
— А ну, верни все обратно! — заорал охранник, оказавшийся ближе всех к Ивану, — верни, иначе я тебя пристрелю!
— Приказ был живым брать! — возразили ему снизу.
— Да плевать мне на приказ! — проревел солдат, силясь выбраться из мрамора, — лучше я потом тысячу отчетов заполню, чем вот так сдохнуть!
— Согласен! — заорали снизу. — Парни, огонь!
Несколько пуль прошли у Ивана над головой, взъерошив волосы горячим потоком воздуха.
Иван бросился бежать по коридору, прыгая из стороны в сторону, не давая врагам прицелиться. Из дверей справа и слева за его спиной выскакивали все новые и новые солдаты. Иван добежал до конца коридора. По зданию снова прошла вибрация, Ощущение покалывания усилилось.
«Система антимагия включена! — раздался механический голос. — Система антимагия включена»!
Иван только теперь заметил развешанные на стенах небольшие динамики.
Он добежал до конца коридора и уперся в глухую стену.
— Черт! Черт! Черт! — выругался он. — Куда дальше-то?
Под потолком парень заметил люк, с ручки которого свисала веревка. Он подпрыгнул и, схватившись за шнур, распахнул люк, из которого выпала лесенка. Иван чуть ли не взлетел по ней наверх, оказавшись на чердаке.
Следом за ним уже поднимались. Парень бросился бежать по пыльному помещению. Сверху раздавалось хлопанье крыльев, чердак облюбовали голуби. Иван споткнулся о кучу хлама и кубарем покатился по грязному полу. Над его головой свистели пули, пробивая крышу. Косые лучи солнца проникали через отверстия, словно тонкие желтые пальцы, они указывали на всякий мусор, лежащий на полу.
Иван вскочил и бросился вперед, стараясь укрываться за толстыми деревянными балками, пока наконец не выскочил на крышу здания.
Высоко в небе сверкало яркое солнце, ни одного облачка не было видно на горизонте. Иван побежал по крыше, обжигая босые пятки о нагретое железо.
Он замер на краю. Иван посмотрел на окружающий пейзаж, и у него просто захватило дух, на некоторое время он даже забыл, что за ним гонятся.
Однажды дедушка взял его с собой в поездку в Санкт-Петербург, который упрямый старик называл Ленинградом.
Ивану тогда было лет двенадцать или тринадцать. Конечно, поездка в такой большой город отложилась в памяти мальчика. Он был поражен строгой архитектурой северной столицы: мосты, дворцы, храмы, немного серый цвет всего вокруг, который был не признаком мрачности, но скорее строгости и уверенности в собственных силах, уверенности в целях и путях их достижения. Все это отпечаталось в сердце и памяти Вани. Он искренне полюбил этот город и мечтал побывать в нем еще раз, но Карп Иосифович больше никогда не вывозил внука из их городка и учиться в Санкт-Петербург не отправил, заявив, что Ленинград уже совсем не тот город, что был раньше. И делать там больше нечего.
— Вся Россия, Советский Союз — они теперь не там, не в столицах. Они здесь, в глубине, в самом центре страны. Несмотря на все ухищрения правительств, то, что провозгласили в октябре 1917 года, откликнулось в душах и сердцах людей всего мира. Человек по своей природе добр и беззащитен перед угрозами. Только все вместе мы сможем построить светлый мир будущего. А современная культура и экономика направлены лишь на то, чтобы разделить людей, сделать их одинокими и слабыми.
— Но зачем? — спросил Ваня, наблюдая, как пробегают за окном вагона столбы и деревья.
— Затем, что в одиночку человек начинает испытывать страх, он понимает свою слабость и, чтобы защититься, начинает окружать себя ненужными вещами. Ты ведь знаешь, что если в холод прижаться к другому человеку, то тепло ваших тел согреет вас сильнее, чем если бы ты в одиночку сидел, завернувшись в кучу одеял? Чем ближе друг к другу люди, тем они сильнее, тем меньше страха испытывают. Сейчас люди разобщены. Вся мировая политика направлена только на это, на разделение людей. Нас разделили по тесным квартирам, и мы от страха стали покупать всякий ненужный хлам, обставлять свои закутки дорогой мебелью, погнались за размером и роскошью наших жилищ, стали наполнять их вещами, вместо того, чтобы наполнять их людьми. Мы перестали общаться друг с другом и от страха создали социальные сети, чтобы за этой иллюзией общения скрыть свой страх одиночества. Нас разделили на народы и религии и страны, от страха стали создавать оружие все более и более смертоносное. Коммунизм провозгласил всеобщее равенство, равны были все, независимо от расы, веры, пола, наличия волос на голове или веснушек на носу.
Иван невольно улыбнулся своему отражению в стекле вагона, у него веснушек было хоть отбавляй.
— Естественно такой расклад не устроил остальных, никто из сильных этого мира не собирался становиться лучше, а знаешь почему? Почему Союз развалили?
— Потому что им не нравилось, как в нем жили люди? — Иван серьезно посмотрел в глаза дедушки.
— Нет, — покачал головой тот, — люди и в Союзе жили не лучше других. Развалили Союз из страха. Было страшно признать свою слабость, свою нужду в других людях, страшно сказать себе, что не нужны мне эти ваши машины, дома, яхты, только любовь. Простое человеческое тепло. Страх — вот истинная причина развала Союза. Страх открыться, стать лучше, стать добрее. Союз, может, и не давал людям так много материальных благ, зато дарил душевное богатство. Союз был прекрасной идеей, которую исказил страх. Ведь создавать нечто великое и совершенно не похожее на то, что было раньше, — очень страшно.
За тысячелетия человечество приучили к мысли, что человек человеку — враг, волк, злодей, убийца. Не спорю, так оно и было, но в начале двадцатого века что-то изменилось, словно пришло озарение, что человечеству пора уже отказаться от установок животного мира, перейти на новый уровень развития! Коммунизм — это новый виток эволюции.
— Но ведь все развалилось, все живут по-прежнему, — пожал плечами Иван, глядя как за окном проплывают кричаще-яркие рекламные вывески.
— Коммунизм, как показала история, нельзя привить революцией, — ответил Карп Иосифович, — только эволюцией. Человечество должно эволюционировать, а это процесс небыстрый. Тем не менее, 17-й год показал, что в обществе есть запрос на такие перемены, и рано или поздно он будет удовлетворен. Природа и история все расставят по своим местам.
Иван снова оказался в Санкт-Петербурге, ну или Ленинграде, черт его знает, как здесь называют этот город. Он стоял на крыше дворца, с которой открывался великолепный вид на город. Нева величественно несла свои воды к Балтийскому морю. Мосты ажурными арками нависали над водой, под ними сновали юркие лодочки и небольшие парусники, мачты которых свободно проходили под мостами.
Иван посмотрел в противоположную сторону. Где-то здесь должны были располагаться знаменитые соборы северной Пальмиры, однако ни Исаакиевского, ни Казанского собора Ивану обнаружить не удалось.
Зато он увидел огромные здания, шпилями пронзающие небеса, увидел сталь, бетон и стекло. Здания сверкали в солнечных лучах, будто елочные игрушки.
Иван посмотрел на Дворцовую площадь, в самом ее центре вместо Триумфальной колонны Александра I стояла скульптура, изображающая двух людей, мужчина и женщина стояли, сцепив руки над головами, в ладонях их были зажаты серп и молот.
— Черт, это совсем неправильно! — Иван никак не мог собраться с мыслями. — Куда ж я все-таки попал?
От восторга и новых впечатлений парня отвлек топот ног по крыше. Спустя минуту из чердачной двери, словно черные горошинки, высыпались сотрудники службы охраны. Все они разом навели на парня оружие, однако пускать его в ход не спешили.
Последними из двери выбрались двое немолодых мужчин в синих халатах, расшитых серебром и золотом. Халаты были очень похожи на карнавальные, только вот все они были в пятнах, кое-где прожженные и застиранные.
— Кранц, Горлов, он ваш! — крикнул один из солдат мужчинам. — Дело за вами.
Кранц и Горлов выступили вперед и дружно взмахнули руками. Иван ощутил, как неведомая сила подняла его в воздух.
Он не мог пошевелить даже пальцем, ступни его зависли в пяти сантиметрах над крышей.
— Все, капитан, можете забирать его, — сказал то ли Кранц, то ли Горлов. Иван так и не понял, кто из мужчин кто.
— А он не выкинет ничего? — с опаской поглядывая на Ивана, спросил капитан.
— Он даже пошевелиться сейчас не может, — ответил то ли Горлов, то ли Кранц, — магия эксклюзивная, так что будь он хоть трижды волшебником, ему не выбраться и не пошевелиться.
В Иване закипал гнев. Он ничего не понимал, он остался без одежды, крем еще этот дурацкий забился в нос и уши! Иван силился освободиться от незримых пут, но все его усилия оказались тщетны, так он и висел неподвижным пугалом на крышей. Неожиданно ему на голову села птица, толстый серый голубь внимательно осматривал новый объект. Иван мысленно костерил голубя, птица деловито стала ходить взад и вперед по плечу парня, совершенно не обращая внимания на замерших от подобного нахальства солдат.
Иван рефлекторно взмахнул рукой, когда голубь решил, что пора клевать.
Затем дернулся всем телом, услышал далекий звон, словно разбились тысячи маленьких хрустальных бокалов.
С гораздо менее мелодичным грохотом Иван рухнул обратно на крышу, прямо к ногам подступавших солдат.
— И пальцем не пошевелит? — передразнил волшебников капитан. — Открыть огонь!
Сухо щелкнули затворы автоматов, Иван рефлекторно прикрыл голову руками. Он услышал автоматную очередь и звон пуль о стекло. Парень открыл глаза: железные листы, коими была покрыта крыша, собрались в купол, защищающий его от атак. Иван сжался в комок, слушая, как стучит по железному куполу дождь из пуль.
Стальной купол надежно прикрывал парня, но оставаться в нем слишком долго нельзя. Надо бежать. Иван осторожно посмотрел вниз и понял, что спрыгнуть с высоты означает подписать себе смертный приговор.