Двигались осторожно, перебегая от одного укрытия к другому. Неожиданно, почти преодолев гору и зайдя в углубление в скале, мы увидели старуху. Сгорбившись, она сидела в углу и перебирала чётки. Когда Григорий приблизился к ней, она дотронулась до него и изрекла: «Перст указующий накажет за жадность!»
Мы оставили старухе хлеба и быстро ушли.
До захода солнца мы поднялись на большую высоту. Была видна вся плодородная долина. Григорий сказал, что мы почти добрались. У колодца разбили лагерь. Сидя у костра, разговаривали о будущем. «Возможно, этот поход – последнее наше свободное решение», – мрачно произнёс мой брат. «Ты думаешь, власть будет закручивать гайки?» – спросил Фёдор. Вид у него было скептический. «Только дурак этого не понимает», – буркнула Зоя, но чтобы смягчить свои слова, погладила Фёдора по спине. В тревожном настроении мы легли спать.
Рано утром проснулись от крика Зои. Над ней навис чёрный парень, приставив к лицу копьё, а его дружки, такие же чёрные, здоровые, как циклопы, окружили остальных.
– Куда направляетесь, красные ублюдки? – спросил главный.
– В храм Покрова на Пирогах, – сказал им правду Григорий, поняв, очевидно, что за ложь нас без раздумий проткнут копьями.
– Паломники, что ли? – удивился громила.
Мы закивали.
– Отпустить, – скомандовал главный. – Теперь весь этот район принадлежит нам, так что возвращайтесь другой дорогой.
– Договорились, – ответил Григорий. Он казался таким спокойным, уверенным в себе. Меня же трясло от страха. Зоя смотрела на чёрных с вызовом, а Фёдор, закрыв глаза, чуть слышно декламировал поэму-молитву, приготовленную на случай смертельной опасности.
Нам дали одеться и провели до границы. Мы шли не останавливаясь несколько часов и наконец увидели его – храм, похожий на огромный шатёр, от которого исходил божественный аромат. Фёдор почесал голову. Зоя сказала: «Ну и дела, товарищи!» Я нервно засмеялась, а Григорий улыбался, как бы имея в виду: «А я что вам говорил!»
Теперь нужно было попасть внутрь, и мы двинулись к храму.
– Ой, сколько муравьёв! – вскрикнула женщина на кухне.
– Одолели, сволочи, – ответил ей мужчина. – Этих красных случайно привёз с дачи в сумке с овощами, и они расплодились. А чёрные, наверно, пришли от соседей… Ну ничего, сейчас разберусь с ними.
Мужчина стал давить пальцем бегущих по столу муравьёв.
– Ногтём, ногтём лучше! – посоветовала женщина.
Они сели пить чай. В центре стола на блюде лежали пироги, покрытые белым кухонным полотенцем.
Магаюр
Снег ещё не выпал, был поздний ноябрь. По платформе бродила собака, которую кассирши звали Собакой и не давали ей в последнее время спать у батареи.
Ира замёрзла. Темнело, фонари пока не горели. Со склада стройматериалов неподалёку доносились скорбные звуки бензопилы. Слева темнело здание вокзала, за ним возвышалась водонапорная башня. Прогрохотал товарный поезд, подняв ветер. Ира сосредоточилась на летящих мимо надписях на цистернах и не заметила, как из-под платформы вылез человек в валенках и длинном тулупе, с бородой до пуза, известный местным как Магаюр.
– Дочка, нужна твоя помощь.
– Что случилось? – насторожилась Ира.
– Пошли, пошли.
Ира послушно двинулась за Магаюром, отгоняя нехорошие мысли. Они спустились с платформы на тропу, ведущую куда-то на задворки вокзала. Ира растерянно смотрела на мусор в пожухлой траве под ногами: обёртка от шоколада, бутылки, пакет из-под чипсов. К ветке куста была привязана чёрная тряпка – будто кто-то оставил предостерегающий знак.
Они подошли к водонапорной башне, Магаюр достал ключ и отпер деревянную дверь. Войдя внутрь, Ира осмотрелась: под огромным резервуаром для воды, к которому вела металлическая лестница, было устроено жильё: стол, буфет, кровать и табуретка. Наверху блестели узкие окна. Магаюр усадил Иру на табуретку, включил свет и обогреватель. Снял шапку, сел напротив. В башне пахло щами, чаем и хлебом, сверху тянуло сыростью.
– Вот, живу здесь, – сказал Магаюр и уставился на Иру.
Лампочка над столом мигнула.
– А это разрешено?
Магаюр не ответил.
– Я как-то от дождя здесь прятался и услышал её, – задумчиво сказал он.
– Кого?
– Музыку водонапорной башни. Воды уж нет, а музыка осталась. Вот я сюда и перебрался. И шум поездов люблю, пение рельсов, гудки электричек. Понимаешь, у меня есть слух, но нет музыкального образования, не учился я. А башня эта старая, я её на довоенных фотографиях видел…
– Вы говорили, помочь надо.
– Да-да… Видишь ли, музыка пропала. Больше не слышу. Нужно возобновить. Ты же на гитаре играешь?
– Откуда вы знаете?
– Видел, как ты её с собой таскала. Значит, должна мне помочь.
– Как?
Сначала Магаюр учил её настраиваться: «забудь что знаешь», «противься времени», «прерывай инерцию», «говори с Богом». Потом они сидели и прислушивались. Но ничего не происходило. Ира слышала объявления о прибытии поездов, голоса прохожих, тиканье своих наручных часов, но в этом не было ничего, связанного с водой. Магаюр вдруг встал, наклонился к ней, будто принюхиваясь, а потом резко выпрямился.
– Ясно! – сказал он и стал ходить вокруг Иры, бормоча: «Исчезни, демон нечистый и скверный, льстивый, безобразный, слышать музыку не дающий, или сам Вельзевул, или змеевидный, или звероличный, или в смехе скачущий, или злосмрадный, или звездоволхвующий…»
Ира закрыла глаза и услышала, как где-то над ней текут ручьи, ухают совы и шелестит лес. Пробежал заяц, перепрыгивая через лужи. Скрипнуло дерево. Утка взлетела с поверхности круглого озера посреди болота. Журчание тысяч ручьёв стало громче, они слились в бурный поток, а потом всё стихло, и это внезапное безмолвие испугало Иру.
– Что случилось? – спросила она.
– Видать, бобровая плотина… – ответил Магаюр. Он весь обратился в слух, глаза его были закрыты, а голова запрокинута, и борода торчала горизонтально, как антенна для приёма всех мелодий земли.
Снова зажурчал ручей, закапал дождь и защёлкали белки. Упал в воду камень, заворчала лягушка. По камышам прошла волна от сильного ветра. Вдалеке завыла сирена, предупреждая о затоплении. Крупные рыбы били хвостами по воде омута. Вой сирены усилился и заглушил остальные звуки… Дверь открылась, и чей-то командный сухой голос спросил:
– Девушка, всё в порядке? Дед, ты зачем её сюда привёл?
Ира и Магаюр открыли глаза и недоумённо повернулись к полицейскому, который осматривал помещение, силясь оценить обстановку.
– Всё нормально, – сказала Ира, – мы музыку слушаем.
– Что-то я не слышу никакой музыки…
– А ты иди сюда, сынок, иди, – поманил его Магаюр. – Исчезни, демон нечистый…
Послышался всплеск воды и шелест листьев.
За МКАДом вам не рады
Туманным утром, когда ещё не проснулись козы у Царёвых, а солнце осветило только верхушки сосен в лесу, который подходил к деревне Переславичи с северо-запада, молодая дачница Юля, тем летом окончившая школу, шла к своему дому. Она крутила в руках сорванную ромашку, мычала мотивчик, который рождался сам собой, и вспоминала, как прошло всё этой ночью у Яковлева. Он, хоть и деревенский, ей нравился: имел мотоцикл «Восход», пил не до бесчувствия, в отличие от остальных, рыбачил, мастерил по дереву, помогал матери в огороде. Пришлось долго слушать про то, как поймать жирную осеннюю щуку, но зато потом была истинная романтика: луна, сеновал, поцелуи под музыку из айпода. Вспоминая, как Яковлев неуклюже нащупывал её грудь сквозь синтепоновый лифчик, Юля решила в следующий раз его не надевать и, думая о том, как без шума пробраться в свою комнату, чтобы не разбудить бабушку, стала переходить дорогу.
Когда-то эта дорога была почтовым трактом: по ней катили конные экипажи, почтовые кареты и телеги. Но теперь это было асфальтированное шоссе, по которому с каждым годом проносилось всё больше машин, стремящихся попасть к Волге, Угличу и Рыбинскому водохранилищу и обратно. Старинные города и «усталая нежность» с «безмолвной болью затаённой печали» русской природы снова волновали туристов. Кое-кто даже добирался до Архангельска, на улицах которого, говорят, асфальта до сих пор нет. И вот один из них, любитель уличных гонок из Подмосковья, летел на своей «девятке» на волжские пивные посиделки с копчёной рыбой. Жена его не пускала, поэтому он слинял, когда она легла спать. Подъезжая к деревне, он представлял, как жена ищет его и злится, пытается ему позвонить, но абонент не отвечает. «Так ей и надо, – думал он, – а то совсем раскомандовалась». Занятый этими мыслями, он не успел затормозить, увидев девушку, мечтательно бредущую по выцветшему пешеходному переходу. Он даже не успел перенести ногу с педали газа на педаль тормоза. Её отбросило на бетонный фонарный столб. Испуганный гонщик уехал не останавливаясь, с разбитым лобовым стеклом и помятым капотом. Блестящая заколка в волосах мёртвой Юли отражала восходящее солнце.
Много слёз было пролито, даже статья на сайте районной газеты была опубликована об этом несчастье – гибель юных всегда впечатляет. В конце концов в деревне на месте аварии была установлена камера контроля скорости. Это положительно сказалось не только на безопасности пешеходного перехода, но и на местной торговле: путешественники стали чаще останавливаться возле бабушек и дедулей, сидевших с вёдрами свежесобранных огурцов, помидоров и лисичек на продажу, – останавливались, потому что успевали их разглядеть.
Яковлев стал местной знаменитостью после случившегося и развернул деятельность. Сначала он вытесал из дерева Юлю в образе ангела и прикрепил к столбу, под который местные жители клали свежие цветы. Затем стал помогать её бабушке, у которой не оставалось сил ни на что после того, как она чуток выпьет и хорошенько поплачет. После рюмочки она любила поговорить о политике, поэтому Яковлев стал читать новости в интернете, чтобы первым ей их рассказывать. Так он узнал об экспериментальном проекте, который запустил молодой депутат, любящий поговорить в интервью о помощи регионам. Суть проекта была в том, чтобы делить поступающие от дорожных штрафов средства между жителями придорожных деревень, в которых есть к