Дескать, занимайся своим делом, истинная. И, казалось, я должна была радоваться этой крошечной уступке, этому островку привычной жизни в море неопределенности. Но я, скорее, была растеряна до глубины души. Никогда не думала, что мою жизнь, такую независимую и предсказуемую, будет контролировать муж, пусть и граф, от и до. Всегда была полной хозяйкой себе и своим поступкам – куда пойти, что купить, как распорядиться заработанными монетами, когда запереть лавку. А теперь… Теперь решения, казалось, принимались за меня высшими силами через посредничество самоуверенного оборотня.
В общем, спала я плохо. Ворочалась на простынях, которые казались то слишком колючими, то ледяными. Долго не могла уснуть, прислушиваясь к ночным шорохам города и тихому храпу Барса на своей лежанке. А когда уснула, видела всякие кошмары: то меня преследовали горящие желтые глаза в темноте, то двери моей лавки намертво запирались сами собой, то я тонула в холодном, темном озере, а на берегу стоял Альберт и невозмутимо наблюдал. Ну и, соответственно, утром проснулась не выспавшаяся, с тяжелой, туго набитой ватой головой, с ощущением песка под веками, и злая на весь свет – на богов, на Альберта, на ранний рассвет, на необходимость двигаться.
Пора было вставать, завтракать (хотя есть не хотелось совершенно), переодеваться из мятой ночнушки во что-то приличное и идти в лавку. Привычная рутина звала, сулила хоть какое-то подобие нормальности. А мне хотелось только одного: зарыться глубже в подушку, натянуть одеяло через голову, завернуться в теплый, уютный плед, как в защитный кокон, и лежать в постели. Лежать и думать, пытаясь размотать клубок мыслей. Потом, может, спать, забывшись тяжелым, без сновидений сном. Проснуться – и снова думать. Потом опять спать… Прятаться от мира, который вдруг перевернулся с ног на голову.
Барс, едва увидев меня, такую «красивую» – с синяками под глазами, в помятой ночной рубахе и с волосами, всклокоченными вороньим гнездом, – уселся посреди кухонного стола, умывая лапу с преувеличенным тщанием. Он приостановился, окинул меня медленным, оценивающим взглядом от кончиков тапочек до макушки и ехидно спросил:
- Ты по каким крышам бегала? Или дралась с домовым? Видок – просто прелесть.
- Иди ты, - вяло огрызнулась я, переступая порог кухни и ощущая, как холодный кафель леденит босые ступни. Подошла к магически охлаждаемому шкафу – местному аналогу холодильника, – с трудом отворила тяжелую дверцу. Холодный парок ударил в лицо. Налила себе полный стакан ледяного молока и сделала большой глоток, надеясь, что холод пробьет туман в голове. – К кошкам своим. Или к сметане. Отстань.
- Добрая ты, я погляжу, с утра, - фыркнул Барс, спрыгивая со стола с тихим стуком когтей о пол. – Прямо солнечный лучик. – Но больше меня не доставал, чувствуя, пожалуй, границу, за которую заходить сегодня не стоило.
Лишь молчал красноречиво. Следовал за мной по пятам из кухни в спальню, усаживался на комод или на подоконник и просто смотрел. Его зеленые глаза, полные немого вопроса и кошачьего осуждения за мой вид и настроение, были красноречивее любых слов. Его тихое присутствие само по себе было комментарием.
Впрочем, мне было пофиг. Я во время его многозначительного молчания и в порядок себя кое-как привела – умылась ледяной водой, что заставила меня вздрогнуть и немного оживиться, и оделась в самое простое, не требующее застежек платье темного цвета (оно хоть как-то скрывало мою бледность и помятость), и кое-как причесала непокорные волосы, собрав их в тугой, небрежный узел. И вышла из дома. На работу. В лавку. Твердо захлопнув дверь, будто отсекая не только квартиру, но и весь вчерашний сумбур.
Правда, я слабо себе представляла, как буду там сегодня работать, в таком-то полуживом состоянии. Голова гудела, как улей, веки налились свинцом, а мысли путались, цепляясь то за обрывки кошмаров, то за надменное лицо Альберта. Каждая ступенька лестницы казалась испытанием. Но клиентов все равно надо было обслуживать. Им уж точно плевать, что случилось в моей личной жизни, связали меня узами истинности или нет. Им нужны были зелья, компоненты и советы. А лавка – мое единственное твердое основание в этом внезапно перевернувшемся мире. Туда я и побрела, спотыкаясь о неровности тротуара и щурясь от непривычно яркого утреннего солнца.
Глава 7
День прошел как в густом, липком тумане. Я косячила на каждом шагу: роняла склянки с эссенциями (к счастью, прочные), запиналась о собственные ноги, путала имена постоянных клиентов, давала совершенно не те рекомендации. Один посетитель чуть не ушел с любовным зельем вместо средства от бородавок – хорошо, Барс громко фыркнул в нужный момент, и я спохватилась. Сам кот неодобрительно посматривал в мою сторону из своего уютного угла, где стояла плетеная лежанка с подушкой, но молчал, лишь подергивая кончиком хвоста. Его молчаливое осуждение висело в воздухе гуще лавандового дыма.
- Детка, ты не заболела ли часом? – нахмурилась одна из клиенток, полная гномка Зарина, разглядывая меня поверх очков, сползших на кончик носа. Ее корзинка, полная сушеных кореньев, стояла рядом с ней. – Выглядишь нездоровой. Бледная, как мел, и глаза мутные. Или сглазил кто?
- Не знаю, тетушка Зарина, - покаянно вздохнула я, с трудом фокусируя взгляд на ее добром, морщинистом лице. – Самочувствие и правда не очень. Голова ватная.
- Может, тебе домой вернуться? – предложила она, складывая покупки в корзинку с материнской заботой. – Выспишься хотя бы. С таким видом торговать – себе дороже.
- Так в лавке некого оставить, – пробормотала я, машинально протирая пыль с прилавка тряпкой, которая казалась невероятно тяжелой.
Гномка лишь рукой махнула, браслеты на запястье звякнули.
- И что? Не пропадет твоя лавка без тебя на полдня. Замкни крепко, иди, отдохни. Завтра придешь, уже здоровая и веселая. Зелья подождут, коренья не убегут.
Я покивала, тронутая ее заботой, но все равно осталась на своем посту до самого окончания рабочего дня. Привычное чувство долга и страх перед пустотой дома оказались сильнее совета. Я механически переставляла склянки, вытирала пыль, отвечала на вопросы сквозь туман в голове, с нетерпением отсчитывая минуты до закрытия.
А вечером, когда солнце уже косилось длинными оранжевыми лучами в витрину, и я, наконец, потянулась к связке ключей, чтобы закрывать лавку, ее порог снова перешагнул Альберт. Колокольчик над дверью прозвенел как-то особенно звонко. Альберт вошел, заполнив собой пространство у входа, и в его взгляде, мгновенно нашедшем меня, читались беспокойство и что-то еще… неуверенность?
И я – к собственному удивлению и легкому раздражению – прямо воспряла духом. Будто кто-то влил в меня струю свежего, холодного воздуха. Ожила, почувствовала, как спадает свинцовая усталость, как по щекам разливается непрошеный, теплый румянец, а сердце под ребрами начинает биться чаще и громче, отгоняя остатки утреннего негодования и дневной апатии. Само его присутствие действовало как сильнейший стимулятор, вопреки всем моим сомнениям и страхам.
Барс зашипел, громко и злобно, едва увидев гостя. Его шерсть встала дыбом, спина выгнулась дугой, а зеленые глаза метали молнии в сторону Альберта. Но мне было все равно. Пусть эти двое – ревнивый кот и самоуверенный оборотень – сами между собой разбираются. Их территориальные претензии меня сейчас не волновали. Здесь и сейчас, среди запахов трав и магии, в усталом полумраке закрывающейся лавки, мне отчаянно нужно было присутствие Альберта в моей жизни. Его близость была как глоток воздуха после долгого удушья.
И я решительно шагнула к нему из-за прилавка, отодвинув стул с глухим скрипом. Мои ноги, еще вялые от бессонной ночи и тяжелого дня, вдруг обрели упругость.
Альберт, не говоря ни слова, лишь чуть улыбнувшись уголком губ, широко раскрыл руки. Его объятие было крепким, теплым, надежным – его руки сжали меня, на миг вытеснив все сомнения. Потом он отпустил одну руку, сделал резкий, уверенный взмах свободной ладонью в воздухе. Пространство перед нами завихрилось, заискрилось синеватым светом, и возник портал – мерцающий, как водная гладь под луной. Альберт мягко, но настойчиво подтолкнул меня вперед. Мы шагнули в прохладную рябь энергии и очутились в той же просторной, слабо освещенной комнате, что и вчера, только теперь уже без Барса и его неодобрительного взгляда. Тишина здесь была плотной, уютной.
Альберт сразу притянул меня к себе, его руки скользнули по моей спине, прижимая так близко, что я чувствовала биение его сердца сквозь тонкую ткань рубахи. Его губы накрыли мои – сначала мягко, вопросительно, а затем все властно, требовательно. Его запах – лесной, дикий, пряный – заполнил все вокруг. И я потерялась, растворилась в водовороте новых, оглушающих ощущений. Голова закружилась, колени подкосились, мысли испарились, уступив место чистому, жгучему чувству.
Очнулась я на широкой постели, в полумраке, нагая. Прохладный шелк простыни щекотал кожу. Рядом лежал Альберт, тяжело дыша, его обнаженная грудь медленно поднималась и опускалась. В темноте его профиль казался высеченным из камня.
- Свадьба через три дня, - сообщил он уверенным, низким тоном, не поворачивая головы. Голос звучал как приговор, но без жестокости – скорее, как констатация неизбежного факта.
- Подготовиться не успеем, - покачала я головой, уткнувшись лицом в подушку. Голос был хриплым, чужим. Мысли возвращались медленно, как после глубокого нырка. – Три дня… Это же невозможно.
- Успеем, – он, наконец, повернулся ко мне, его рука легла на мое бедро, теплое и тяжелое. – Не бойся, истин… – Он запнулся, и в его глазах мелькнуло что-то новое. – Оля. – Мое имя на его губах прозвучало неожиданно нежно, почти с трепетом.
Я только вздохнула, глядя в темный потолок. Истинность эта… Вот попробуй пойми, мои это чувства – это тепло, разливающееся по телу от его прикосновения, это странное умиротворение – или наведенные высшими силами? Игра биохимии или магия судьбы? И все же, несмотря на страх и сомнения, здесь, рядом с Альбертом, под его тяжелой, защищающей рукой, мне было так хорошо и спокойно, как давно уже не было. И не хотелось никуда уходить. Ни в лавку, ни в свою старую жизнь. Только бы это тепло не кончалось.