— Так ты себя еще больше изведешь, — сказал он вслух. Затем тяжело вздохнул и зашагал по направлению к городу.
Обычно, чтобы дойти до Ластри, ему требовался почти час. Когда-то это было приятной прогулкой по тропинке, которая вилась среди высоких дубов, кленов, ясеней и вязов. Изредка тропинка поворачивала к побережью, и деревья редели, позволяя путнику мельком видеть море Арика, волны которого разбивались внизу о прибрежные скалы.
Однако за последние годы тропа изменилась, как и все остальное в Тобин-Сере. Обширные участки великолепного леса вырубались, а древесина отправлялась в Лон-Сер или в некоторых случаях в Абборидж. На месте деревьев торчали теперь одни камни да голая земля. Только вырванные корни да пни, оставленные лесорубами, напоминали о том, что было здесь раньше. Тропинку расширили и превратили в просторную, изрезанную колеями дорогу, и по ней теперь упряжи лошадей везли большие телеги, груженные лесом, в город. А Ластри стал сильно зависеть от этой торговли. Как слышали Джарид и Элайна, он стал одним из самых крупных лесных портов в Тобин-Сере. Многие его жители в результате разбогатели, и трудно было найти в городе хотя бы одну семью, которая бы не процветала в той или иной степени за счет вырубки леса. Поэтому Джарид, когда бы он ни приезжал в город, старался скрыть свое отвращение к тому, что здесь было сделано.
Но не весь лес погиб. На пути Джарида все еще попадались участки, которые оставались такими же, какими он их помнил, за исключением самой тропинки, которая превратилась теперь в широкую прямую дорогу до самого города. Но каждый раз, как Джарид видел нетронутые участки, они становились все реже, а недавно он понял, что теперь вдоль дороги пней стало больше, чем деревьев.
В последний раз он был здесь всего две недели назад, и даже сейчас Джарид видел, что деревьев вырубили еще больше. От того, как быстро исчезал лес, ему становилось страшно.
Его единственным утешением было то, что на пути никогда не попадались лесорубы за работой. Не то чтобы они проявляли к нему или Элайне какие-то враждебные чувства, нет, ничего кроме уважения и вежливости. Более того, некоторые из них с удовольствием окликали Мин по имени, когда она проезжала мимо с одним из своих родителей. Но, казалось, они чувствуют отношение Джарида и Элайны к вырубке леса и поэтому смотрят на магов подозрительно.
К тому же лесорубов наняли жрецы Храма Арика, владеющие теперь большей частью земли по обе стороны дороги и извлекающие больше всех выгоды от лесоторговли. Все в Тобин-Сере знали о вражде, существовавшей со времен Амарида между жрецами и Орденом. Появление Лиги, а потом все возрастающего числа так называемых свободных магов ничуть не уменьшило эту вражду, и Джариду казалось, что рискованная коммерческая деятельность Храмов только усилила ее. Даже если бы лесорубы ничего не понимали в разногласиях, которые разделяли Сынов Амарида и Детей Богов на протяжении тысячи лет, они должны были почувствовать, что, работая на Храмы, они стали участниками некоей междоусобицы.
Впрочем, возможно, Джарид все это сам себе напридумывал. Может быть, лесорубы чувствовали себя неловко в присутствии магов, потому что, как и многие в Тобин-Сере, испытывали перед ними благоговейный трепет и были немного напуганы той силой, которой они владели. Также не исключено, что они поддерживали Лигу, а не Орден. Какова бы ни была причина, Джарид чувствовал себя хорошо один на дороге. Это давало ему время подумать.
Созывающий Камень использовался последний раз почти четыре года назад, после смерти совы Сонель, когда возникла необходимость избрать нового Премудрого. А до этого им пользовались перед расколом Ордена, когда Магистр Эрланд потребовал от Сонель созвать Собрание, чтобы обвинить Орриса, Бадена и остальных в измене.
Еще до того, как Эрланд и его сторонники образовали Лигу, Созывающий Камень использовали в случаях крайней необходимости. Но когда Волшебная Сила была разделена, использование этого камня едва не прекратилось. Ибо, изменив гигантский кристалл и настроив его на цериллы всех магов в стране, Амарид и Терон не учли того, что в один прекрасный день у Ордена может появиться соперник. Несмотря на то что маги Тобин-Сера были разделены личными обидами и тяжелыми разногласиями относительно норм поведения мага, камень все еще объединял их. И всякий раз, когда большой церилл использовался, чтобы созвать тех, кто еще держался Ордена, камни всех свободных магов и членов Лиги тоже ярко вспыхивали.
Это означало, что, по какой бы причине Радомил или Меред ни созывали собрание, она была достаточно серьезной.
Движимый этой мыслью, Джарид снова взглянул на свой камень. Пока ничего. Но, переводя взгляд с камня на дорогу, он кое-что засек краем глаза и тотчас же замер.
Он находился на открытом месте, где деревья, здесь некогда росшие, были давным-давно вырублены и отвезены в Ластри. А перед ним неясно вырисовывался один из немногочисленных нетронутых участков леса. И у дороги в нескольких футах перед группой деревьев на покрытом зарубками пне сидела огромная темная птица. Ее оперение было ярко-коричневого цвета, за исключением пятна на шее, которое блестело в солнечном свете так, словно его выковали из золота. Ее темные глаза смотрели на Джарида с необыкновенным умом, что заставило мага вздрогнуть. Он уже почти не сомневался, что птица ждала именно его, что она заранее знала о его появлении.
Конечно, он понимал, что это значит, и знал, чего боги и эта птица ожидали от него. И он покачал головой.
Больше всего на свете он хотел снова стать связанным. Но даже у этого страстного желания были свои пределы. Ему очень не хотелось иметь такую любимицу.
— Нет, — тихо сказал он.
А это крупное творение божье бесстрастно уставилось на него.
Джарид отвернулся. Ему хотелось убежать, повернувшись спиной к этому дару богов, если подобную птицу можно было назвать даром. «Что произойдет, если я откажусь связать свою судьбу с этой птицей? — подумалось ему. — Соблаговолят ли боги послать мне еще одну любимицу?» Он покачал головой. Скорее всего нет. Потому что отказ от этой птицы будет значить гораздо больше, чем неповиновение богам. Это станет нарушением клятвы служить Тобин-Серу и его народу.
Боги послали ему орла. И хотя у него кровь стыла в жилах от того, что это означало, он знал, что ему ничего другого не остается, кроме как связать свою судьбу с этой птицей и принять все то, что за этим последует.
Он перевел дух, подготавливая себя к стремительному потоку образов и эмоций, которые, как он знал, обрушатся на него, как только он снова встретится взглядом с орлом.
«Я уже проходил через это раньше, — сказал он себе, вспоминая, как он связывал себя с Ишаллой. — Знаю, что смогу это выдержать».
Он еще раз перевел дух, а затем повернулся к большой птице.
Их глаза встретились. У Джарида было время, чтобы заметить, что это самая великолепная птица, которую он когда-либо видел. А затем все началось.
Благодаря Ишалле он был достаточно подготовлен к обычному связыванию. Но тут был орел, и в последний момент, пока его сознание еще не замутилось, он понял, что ничего привычного ждать не следует. И на некоторое время это стало последней его произвольной мыслью.
Видения и воспоминания неожиданно нахлынули на него, как воды Даалисмин во время наводнения: охота в Береговых горах; сражение с двумя меньшего размера ястребами; два орла кружат, сталкиваются друг с другом, устремляются вниз (что он инстинктивно принял за брачный полет); орел нападает на кролика, вонзая когти в его мягкие мех и плоть и убивая его острым как бритва клювом.
Он мысленно соприкоснулся с орлом и, почувствовав его присутствие в своем сознании, вспомнил, что делал подобное с Ишаллой. Но птица сопротивлялась, словно она была еще не готова принять его. «Это не все, — казалось, говорила она ему. — Еще не время».
Образы продолжали обрушиваться на него так быстро, что ему едва хватало времени, чтобы осмыслить их. Следующее видение, казалось, начинается раньше, чем заканчивается предыдущее. Он увидел родителей орла, его птенцов, всех тех существ, которых он когда-либо убивал, всех соперников, с которыми он успешно бился. Он увидел единственного самца этой птицы, который погиб со стрелой охотника в груди. Вся жизнь орла проходила перед ним в воспоминаниях, мыслях и чувствах. И хотя все это ошеломляло и сбивало с толку, он этого ожидал. В некотором смысле, все это было ему не в новинку. Он и прежде разделял свое сознание с птицей. Поэтому он подавил непреодолимое желание бороться с потоком образов и позволил сознанию орла войти в свое собственное.
Но, несмотря на свой опыт, несмотря на все старание воспользоваться уроками, которые он извлек из контакта со своей первой птицей, то, что произошло потом, потрясло его, подавило и напугало. Внезапно он перестал быть орлом. Или, скорее, он не был больше этим орлом.
Он кружил над высоким, крепко сложенным магом, с которым был связан. И видел, как две армии приближались друг к другу под подернутым дымкой небом. Одна армия шла под развевающимся флагом древнего Аббориджа. Другую вела фаланга магов. Далеко позади воинов он увидел воды пролива Аббориджа и понял, что находится на Северной равнине Тобин-Сера, наблюдая за первой войной с Аббориджем. Обе армии сошлись, послышались крики умирающих и вопли ужаса, и почти сразу же армия Аббориджа отступила — магия привела ее оружие в негодность.
Мгновение спустя он был связан с другим магом, на этот раз женщиной, которая была высокой и крепкой, как предыдущий маг. Ее серебристые волосы развевались от сильного и холодного ветра, а цериллы ее собратьев сверкали на ярком зимнем солнце. И снова по равнине приближалась армия, на этот раз более многочисленная. Она шла под другим флагом, но в нем тем не менее можно было узнать знамя Аббориджа. И на этот раз воинам Аббориджа не удалось стать достойными противниками магов Тобин-Сера.
Третий маг тоже оказался женщиной. Она была юной и невысокой, но при защите своей земли проявила ничуть не меньше свирепости, чем ее предшественники. Армия, приближающаяся к ней через густую серую мглу, была больше первых двух, вместе взятых, и магам, которыми она командовала, пришлось гораздо дольше применять свое волшебство, чтобы справиться с ней. Но вскоре все было кончено. Он увидел, что народ Тобин-Сера празднует победу с тем же пылом, что и оплакивает мертвых. Он заметил, как огромный бородатый мужчина с топором (на лбу его и руках зияли кровавые раны и виднелись рубцы от ударов), взвалил себе на плечи Глениса. Этот мужчина шел вместе с магами, и, несмотря на наличие церилла, на его плече не сидела птица. Отдаленный уголок сознания, который все еще принадлежал ему, подсказал Джариду, что это Фелан, Волчий Магистр, который потерял Кальбу, своего единственного любимца, как раз перед третьим вторжением Аббориджа и поклялся никогда больше ни с кем не налаживать связь.