Я оставался неподвижным до тех пор, пока не понял, что заклинание полностью утратило силу. Не хотел, чтобы оно мешало мне проделать то, что я задумал. Ждал.
Убедившись, что смогу двигаться, как прежде, сел (дремавший около меня человек открыл глаза, испуганно отшатнулся). Я расправил плечи. Огляделся.
Увидел, что нахожусь в комнате с кирпичными стенами и двумя узкими щелями-окнами, в которые едва ли можно просунуть руку — голова точно не пролезет. Никакой мебели не заметил. В углу рассмотрел дыру в полу (такие были и в «уборной» — в корпусе нашего отряда огоньков).
Почти все люди собрались у противоположной от меня стены. Грязные, лохматые. Большинство — в изношенной до дыр одежде. Сидели на корточках. Разговаривали, жестикулировали, смеялись.
Главного среди них — того самого Рябого — я узнал без труда. Увидел на нём свои вещи. Мужчина не выделялся среди остальных ни ростом, ни мускулатурой (хороший боец?). Его лицо покрывали мелкие белые шрамы, точно оставленные клювами птиц. А на губах застыла кривая ухмылка.
Я пробежался глазами по ногам заключённых. Отыскал свою обувь. Встретился взглядом с её временным владельцем.
Не знаю, что он прочел на моём лице, но даже при таком освещении (свет поступал только через окна) я заметил, что мужчина побледнел.
— Ета, Рябой! — сказал он. — Смотри, магик оклемался.
После его слов все обитатели камеры замолчали и посмотрели на меня. А я посмотрел на своё плечо. Где красовался имперский знак «четыре».
Необычное зрелище — я привык видеть там «ноль».
Меня не покидало удивление. Всё не мог привыкнуть к тому, что я больше не «нулевой». Даже провёл по знаку рукой, проверяя, не привиделся ли он мне.
Не представляю, почему такое случилось, но сам видел, как на артефакте-ракушке посинели пять кристаллов. Пятый — возможно и не полностью, но по цвету он почти не отличался от четырёх заполненных.
Но даже «четвёрка» — это уже не магомелочь! С ней бы я в огоньки не попал. Не познакомился бы с Гором и с Двадцатой. Не очутился бы здесь.
— Ну здравствуй, мил человек! — сказал Рябой. — Очухался? Хорошо тебя приложили магики! Ненавижу их. Поведай нам о себе, болезный. Кто ты есть такой? На кого работаешь? За какие подвиги угодил к нам? Имя-то у тебя есть?
«Имя?» — мысленно повторил я.
Задумался.
Кто я?
Хорки? Своё настоящее имя сообщать этим людям я не хотел. Оно на языке моего народа. Пусть эти оборванцы и не поймут это, но могут сболтнуть, кому не следует. А я обещал Мираше, что сохраню свою принадлежность к охотникам в тайне.
Вжиклий? Тоже нет. Этот огонёк исчез. Навсегда. И почти для всех. Так меня теперь может называть только Двадцатая. Если захочет.
Кто тогда?
Сказал первое, что пришло на ум:
— Меня зовут Линур Ва… просто Линур. Называйте меня так. А ты, как я понял, Рябой?
— Знаешь меня?
— Нет. Но ты взял мою одежду. Без разрешения. Буду признателен, если ты мне её вернёшь.
Заключённые уставились на Рябого.
Тот продолжал меня рассматривать. Внимательно. Потом рассмеялся.
— Ты был в отключке, паренёк, — сказал он. — Я не мог… это… спросить твоего разрешения. Вон, кореша не дадут соврать. Мы все вместе пытались докричаться до тебя. Не смогли. Но ты же мне его даёшь? Это своё разрешение. Так ведь? Не откажешь в такой малости уважаемому человеку?
Рябой кривлялся, показывая, что издевается надо мной.
Несколько мужчин поддержали его смехом.
Другие дожидались моего ответа.
Я дышал глубоко. Подбородок приподнял.
Сказал:
— Тебе откажу. Ты взял мои вещи без спроса. Ты вор. Не уважаю воров. А значит, не уважаю и тебя. Верни мне одежду. И может быть… я не стану тебя бить.
Заключённые заулыбались. Оживились. Загалдели.
— Он назвал тебя вором, Рябой!
— Он тебя не уважает!
— Магик не дал разрешение!
— Щас он тебя разденет!
— И отлупит!
— Тихо! — сказал Рябой.
Веселья на его лице не было.
Все замолчали.
Рябой ткнул в мою сторону пальцем, сощурил глаза, спросил:
— Парень, ты дурак? Не понял, где очутился? Или не знаешь, как себя нужно вести в таком месте?
Я повторил:
— Верни мою одежду.
Рябой ухмыльнулся.
— Точно дурак, — сказал он. — Да ещё и невежливый. Щас я тебя немного вразумлю, паренёк. Плюгавый! Цыца! Флюпый! Объясните голожопому магику, как следует базарить в приличном обществе. Только не увлекайтесь! Смотрите, чтобы кони не двинул. Стражники уже деньжата подсчитывают за его голову — разозлятся. А нам с вами этих империков еще предстоит подмазывать.
Трое заключённых направились в мою сторону. Неторопливо. Двое с серьёзными лицами, третий — хитро улыбался, показывая отсутствие двух передних зубов.
Я встал на ноги. Сделал шаг в сторону, проверяя, как слушается тело. Никаких последствий заклинания, которым меня недавно обездвижили, не почувствовал.
— Куда ж ты, гладенький наш? — сказал тот, что улыбался. — Не надо убегать от дядей! От нас здесь можно заныкаться только в толчке! Хочешь, я сам тебя туда запихну? А? Если отыщешь там моё огниво, мы и бить тебя не станем! Хафетом клянусь! Я тебе даже спасибки скажу!
Я не слышал раньше, чтобы клялись именем Хафета — бога обмана. Эта как заранее признаться во лжи. Гор бы оценил такую шутку.
— Надеешься, что магик нырнёт в дыру вместо тебя, Плюгавый?
— А хоть бы и так! Вам-то что?!
Плюгавый сделал вид, что собирается со мной беседовать. Но я заметил, как напряглись его ноги. Увернулся от летевшего мне в лицо кулака.
Ударил в ответ. Несильно. Кость Плюгавого хрустнула едва слышно.
Шагнул к следующему противнику. Тот хотел меня обнять? Нырнул под отставленную руку, ударил по ней.
Скользнул к третьему противнику, который пока только сжал кулаки. Ткнул его в живот, подсёк ему ноги. Кости ломать не стал.
Вернулся на место, с которого начинал танец.
И лишь тогда услышал визгливый стон Плюгавого. Тот прижал к животу локоть руки, на которой я сломал ему предплечье (кость не пробила кожу — кровь не текла). Зачем-то привстал на цыпочки.
Я не позволил себе улыбнуться. Хотя радовался тому, что мои движения после обращения вновь стали быстрыми, суставы гибкими, а мышцы отмеряли ровно столько силы, сколько я хотел. С такой подвижностью побеждать на Арене было бы проще.
Заключённые вскочили со своих мест.
Их голоса слились в единый гул.
Блеснули короткие клинки ножей.
Все посматривали на Рябого (даже я).
Тот продолжал сидеть. Смотрел на Плюгавого, который стонал и шмыгал соплями. На Цыцу и Флюпого (я не понял, кого из этой парочки как зовут), что нерешительно топтались в трёх шагах от меня. Потом он поднял руку и сказал:
— Ша! Все заткнулись! Цыца, Флюпый, отвалите от магика! Плюгавый, не ной! Не то прям щас запихну тебя в толчок! Хромой! Вертай моё шмотьё! Рыжий, скидывай тапки!
И принялся раздеваться.
Заключённые замерли. Некоторые приоткрыли рты от удивления. Наблюдали за своим предводителем.
Один спросил:
— Рябой… ты чего?
Рябой одарил его злым взглядом.
— Дурик, ты глаза потерял? — сказал он. — Это ж тайный!
— Кто?
По комнате прокатились шепотки.
— Убийца?
— Та ладно!
— Не может быть!
— Рябой, ты уверен?
— Из Тайного клана?
— Ага, — сказал Рябой. — Он самый. Видел я уже одного такого. Совсем недавно. Так же парням руки ломал. И тоже был гладким и бледным. Как наш магик. А я ещё подумал: кого-то он мне напомнил?
— Точно?
— Чё ж он… молчал?
— Дурик! Он тайный!
— Слышал про них. Резать будешь — не признается, кто он.
— Во-во!
— Хотя… скорее резать будет он.
Рябой скомкал халат и штаны, бросил мне.
— Держи.
Я поймал одежду. Всё еще не понимал, что происходит. Но следил за своим лицом — не позволял проявиться на нём эмоциям.
— Вот почему его магики брали!
— Точно!
— Чё ж его к нам-то пихнули? А, братцы? Чё ж не в яму-то?
— Кто его знает.
— Мож не признали?
— И чё ж теперь?
Люди рассматривали меня. Не умолкали. Но ножи убрали.
— Ты это… тайный, — обратился ко мне Рябой, — зла на нас не держи. Не признали мы тебя. Это… прощения прошу. Вещички твои — всё в целости. Ничего не умыкнули. И старшим своим передай: у тёмных ни к тебе, ни к ним претензий нету. Косякнули малость. Бывает. На роже ж у тебя не написано, кто ты. Так что не серчай.
— Не сержусь, — сказал я.
Оделся. Зашнуровал сандалии.
Рябой передо мной извинился.
Честь не задета.
Я присел на корточки. Несмотря на духоту в комнате, поверхность стены оказалась прохладной. Прижался к ней спиной.
Что мне особенно не нравилось в Селенской Империи — это постоянная жара. У меня уже появлялась мысль, что таким привыкшим к прохладе, как я, следует вести здесь ночной образ жизни. Возможно, так и поступлю.
Пробежался по комнате взглядом.
Заключённые общались, бросали мелкие камушки (играли в неизвестную мне игру), парочка — смотрели на небо сквозь щели окон. Все они делали вид, что не замечают меня. Но близко не подходили — выдерживали дистанцию. Лишь изредка, точно случайно, бросали в мою сторону любопытные взгляды.
Меня их поведение вполне устраивало.
Я прикрыл глаза.
На слух контролировал обстановку. И вспоминал о том, что со мной сегодня произошло.
Думал о молодом маге, который через тридцать пять лет убьёт мою сестру, племянника и внуков. О Двадцатой, которую видел рядом с ресторацией. О своём значительно подросшем (непонятно по какой причине) магическом резерве.
А ещё пытался понять, за кого меня приняли эти запертые в тюремной камере люди. «Тайный», «Тайный клан», «убийца» — всё это, по их мнению, имело отношение ко мне. Вот только мне хотелось бы уточнить, какое.
Однако я не стал задавать вопросы. Но к чужим разговорам прислушивался.