Толпа с ним не согласилась.
Но толстяк не обратил на это внимание.
— Я попросил бы нашего уважаемого мастера, — продолжил он, — немного подправить нашему юному монстру его излишне милое личико! Сделайте же с этим что-нибудь, мастер! Порадуйте этим меня и уважаемых жителей нашей столицы! Мы вас очень просим!
Палач словно только и ждал этих слов: поправил перчатки, решительно подошёл ко мне, ударил почти без замаха. Неожиданностью его действия для меня не стали: помнил, что это лишь очередной пункт в озвученном мне Нормой плане. Но и приятных ощущений я не испытал. Прикрытый жёсткой кожей перчатки кулак раз за разом врезался в моё лицо, порождал звон в ушах, на мгновения отправлял меня во тьму.
«Твоё лицо должно стать неузнаваемым, — твердила принцесса. — Это обязательное условие. Твою мордашку превратят в кровавое месиво. Тебе ли, оборотню, бояться этого? Терпи, мальчик! Забудь о своей непомерной детской гордыне и терпи. Не вздумай учудить какой-нибудь фокус, тупица! Помни: оборотни не владеют магией. Не дай повода людишкам усомниться в этом».
Кровь из рассечённых бровей залила мне глаза. Из сломанного носа и порванной губы на грудь и на доски падали похожие на спелые ягоды капли. Палач попятился, рассматривал творение своих рук. Толпа за его спиной восторженно ревела, обретя второе дыхание. Толстяк подбадривал её — не уставал орать в артефакт, осыпая меня оскорбительными эпитетами.
— Вот так-то лучше! — кричал он. — Совсем другое дело! Сиеры и сиериты! Полюбуйтесь! Кровавая маска нашему зверю идёт больше, чем личико милашки-парня! Теперь он стал похож на себя настоящего — на монстра в человеческом обличии!
Кровавая пелена лишила меня обзора. Скрыла лица горожан. Я не видел ни палача, ни толстяка. Лишь яркие лучи солнца пробивались сквозь кровь и веки, убеждая, что я окончательно не ослеп.
— Вы помните, какие у него клыки?! — говорил глашатай. — А эти ужасные когти?! Сиеры и сиериты, я помогу вам их забыть! Я помогу вам не испытывать страх перед чудовищем! Вспомните известное изречение мудреца: тот кошмар перестаёт быть страшным, что становится смешным! Я знаю, как сделать смешным и нашего зверя! Мастер, приступайте!
Мне не понадобилось зрение, чтобы понять, о чём говорил толстяк. Достаточно было только вспомнить вчерашние слова Нормы, почувствовать запах дёгтя, ощутить хлынувшую мне на голову мощную струю жидкости.
— Ну а теперь добавим пёрышек! — кричал глашатай. — Много! Много пёрышек! Вы посмотрите, каким он стал красавцем! Пушистым! И пахучим! Уже и не вспомнишь о том, что он страшилище! Запомните его таким, сиеры и сиериты! Жалким! И бессильным! Он больше не зверь! А обыкновенный цыплёнок!
Сердце билось ровно. Выровнялось дыхание. Не обращал внимания ни на окутавшее меня зловоние, ни на крики толпы. Потому что почувствовал приближение того самого момента, к которому ещё вчера сам себе обещал подготовиться. Губы зашевелились, беззвучно бормоча текст заклинания. Невидимые глазу плетения божественных букв торопливо сплетались в слова.
Я сам удивился своему спокойствию. Действия палача, облившего меня липкой жидкостью и осыпавшего перьями, смех и слова толпы, обидные речи глашатая — всё это не могло оскорбить и унизить меня сильнее, чем обращение в охотника на глазах у людей. А потому я смирил свою ярость, прогнал обиду. Готовился к бою. Потому что полностью доверял только Тилье. И больше — никому.
— Сиеры и сиериты! — вещал толстяк.
Мне удалось разлепить правое веко — взгляд скользнул по небу, по толпе, опустился на деревянный настил эшафота.
— Ну вот и настало время сделать то, ради чего мы здесь собрались!
Я разглядывал доски пола, силясь отыскать на них то место, помеченное белой полосой, о котором говорила вчера Норма.
— В соответствии с указом императора, — говорил глашатай, — оборотням запрещено появляться в нашей столице!
Никакой полосы я не увидел.
Готовое заклинание разрушения дожидалось, когда я укажу ему цель. Если меня обманули, первым умрёт палач — так я вчера решил. И, несмотря на скопившуюся во мне ненависть к глашатаю, решение не изменил.
— … А потому, существо, ранее именовавшееся сиером вар Астином кит Ятош, приговорено к смертной казни посредством отсечения головы! Исполнение приговора назначено на утро сегодняшнего дня!
Я почувствовал, как мои руки высвободили из верёвочных петель. Ноги подогнулись. Но упасть мне не позволили. Стражники подхватили меня под руки и потащили к плахе. По странному маршруту: в обход ведра с остатками вонючей жидкости, оставленного палачом на пути к деревянной колоде.
— Да свершится правосудие! — воскликнул глашатай.
Его призыв поддержали горожане: я услышал восторженный рёв толпы…
…Который заглушил треск древесины под ногами стражников.
В голове промелькнула мысль: «Почему я не заметил белую полосу?». Я услышал справа и слева от себя почти искренние удивлённые возгласы. И почувствовал, что падаю.
Перед моим единственным открытым глазом мелькнули лица толпы и глашатая, яркий диск солнца и сломанные доски пола.
Смягчить падение я не смог. Успел заметить, что стражники ловко приземлились на ноги. И тут же удар о землю вышиб из моей груди воздух.
На миг я скользнул в темноту, как после ударов палача. Потом почувствовал, как чьи-то руки отшвырнули меня в сторону, заставив пробороздить ухом камни площади.
Вновь приоткрыл глаз — увидел, как стражники подхватили под руки испачканное тёмной жижей и перьями тело, потащили его к маленькой дверце в деревянной стене.
Спины стражников и голого мужчину заслонила склонившаяся надо мной голова Нормы. Рыжую я узнал сразу, несмотря на то, что её волосы со вчерашнего дня успели сменить цвет на чёрный.
— Хватит валяться, тупица! — прошипела принцесса. — Обращайся!
Пришёл в себя от тычка по рёбрам — не болезненного, но унизительного. Вскинул морду, увидел стоявшую надо мной черноволосую Норму. Вернулись воспоминания о том, где я и что произошло. Откатился в сторону, избежав очередного удара твёрдым краем подошвы сандалии. Вскочил на лапы; оскалил клыки, недовольно зарычал.
Первым делом отметил, что исчезло уже приготовленное к использованию плетение. Заклинание разрушения развеялось при обращении. Оно именно развеялось, а не сработало. Потому что я чувствовал: мана вернулась обратно в ауру. Интересный опыт. Обращаться, удерживая полностью готовое плетение, мне ещё не доводилось.
Огляделся. Меня окружали деревянные стены — под эшафотом соорудили настоящую комнату без окон, но с маленькой, сейчас плотно прикрытой дверью. Тесное помещение пронизывали лучи света: просачивались сквозь узкие щели. Мощная струя света шла сверху — оттуда, где в потолке заметил дыру: в неё я недавно провалился.
Знал заранее, что доски пола подпилены в помеченном белой полосой месте. Об этом предупредила принцесса. Саму полосу так и не разглядел — это меня насторожило. Однако о ней помнили и стражники — не случайно они повели меня к плахе столь странным маршрутом. И всё же падение стало для меня неожиданностью.
Я прижался животом к земле, наблюдал за принцессой. Запах рыжей не изменился, в отличие от цвета и длины её волос. Невзрачная одежда делала Норму похожей на бандитку, а не на принцессу — потёртый бежевый халат без эмблем клана, простые сандалии. Да и её клинок не походил на украшение — выглядел грозно, но просто.
— Хватит валяться, мальчик, — сказала Норма.
Говорила она тихо, едва ли не шёпотом. Хотя из-за шума, что доносился снаружи, вряд ли бы её услышал кто-то, кроме меня. Люди на площади словно обезумели: от их оглушительных воплей дрожали доски эшафота и камни пола. Я невольно прислушивался. Принцесса заметила это — подняла вверх указательный палец, ухмыльнулась.
— Слышишь, как орут? — спросила она. — Капец. Это в твою честь они так надрываются. Сумел ты порадовать людишек. Лучше любого менестреля. Не делай такую удивлённую морду. Не догадываешься, что произошло? Тебя, мальчик, только что казнили. А твою отрубленную голову предъявили народу. С чем тебя и поздравляю!
Я посмотрел сквозь пролом в потолке на яркое голубое небо. Что происходило на эшафоте понять не смог. Увидел летавших над площадью испуганных птиц, кружившие в воздухе мелкие перья. Зловоние дёгтя заглушало прочие запахи. Многие. Но не все. Я отчётливо чувствовал свежий аромат крови — не только своей, но и чужой.
Падение в эту комнатушку было неслучайным. Оно понадобилось для того, чтобы меня на эшафоте подменили человеком; чтобы моя голова осталась на плечах. Но чью-то голову только что всё же срубили. Вчера принцесса долго доказывала, что иначе поступить нельзя. И что заменивший меня на плахе человек заслужил свою участь.
«Не веришь мне, поверь деду, — говорила она. — Дед прекрасно знал, что у тебя начнутся муки совести, что ты опять вспомнишь об этих своих глупых принципах. Так вот, мальчик: вместо тебя обезглавят настоящего мерзавца. Со дня на день его ждала петля на тюремном дворе. Прилюдная казнь станет для него незаслуженной наградой».
— Не ждал, что людишки так обрадуются твоей смерти? — спросила принцесса. — Не расстраивайся, мальчик. Ведь ты же, говорят, выступал на Арене. Должен помнить, что толпа безжалостна. И обожает кровавые зрелища. Они орут не потому, что ненавидели тебя. Они всего лишь радуются виду твоей отрубленной головы.
Норма проигнорировала моё рычание, шагнула к стене. Заглянула в узкую дыру. Хмыкнула.
— Капец, — сказала она. — Всё ещё стоит. Наматывает на кулак сопли.
Повернулась ко мне.
— Хочешь, я подниму тебе настроение?
Махнула рукой.
— Иди-ка сюда, мальчик. Взгляни.
Указала пальцем на щель между досками. Посторонилась.
Мне было непривычно смотреть на её лицо снизу вверх. Под таким углом принцесса выглядела старше — едва ли не ровесницей Тильи: больше походила на взрослую женщину. Царапая камни (не видел нужды прятать когти), я подошёл к стене. Фыркнул, почувствовав неприятный запах ванили. Прижал морду к тёплой доске.