Если бы не причина поездки, заставляющая нервничать, то Вероника получила б неземное удовольствие. Космическое кресло было уютным, словно теплая трясина, ненавязчивые дорогие запахи мебельной лакировки и кожаной обивки кружили голову и заставляли думать о прекрасном…
А кстати. Вероника нашарила в лежавшей на животе сумочке мобильный телефон, сделала несколько фотографий упоительной себя на фоне люксового интерьера — после трудов стилиста Инессы портрет и фон отвечали друг другу взаимностью. Прикинув, щелкнула люкс-интерьер в отдельности и отправила все фото маме, с припиской: «Еду за город отдыхать! Люблю, целую, ваша ветреная дочь)))». Мама, постоянно намекающая, что на работе свет сошелся клином только у неудачников и старых дев, не способных завести себе даже котов и попугаев, наверняка порадуется.
Убирая телефон обратно и улыбаясь, Вероника обратила внимание, что еще недавно мчавшийся на всех дозволенных ГИБДД парах лимузин перестраивается в правый ряд, и мельком удивилась. Поглядела на толпу, собравшуюся у светофора возле конечной станции подземки. Взгляд устремился дальше и зацепился за яркое пятно у самого бордюра — чудовищно огромный розовый чемодан, возле которого переминалось существо и вовсе невообразимое: тощая высокая девчонка в лиловом меховом полушубке, алой кожаной кепке и гольфах — левый оранжевый, правый фиолетовый, — в черных шнурованных ботинках на толстой подошве и длинных зеленых перчатках.
Именно к этому существу, словно позволяя Нике полюбоваться редким даже для столицы зрелищем, и подкатил автомобиль. Девчонка оглядела лимузин яростным взглядом и не двинулась с места, пока водитель не выскочил на улицу и не взялся за ручку ее большого чемодана. Скособочив разозленное лицо, демонстративно шмыгнула покрасневшим на ноябрьском ветру носом и дождалась, пока перед ней раскроют пассажирскую дверцу. Просунулась в салон, увидела космически удобно рассевшуюся Веронику и тут же высунулась обратно.
— Эй! Здесь что, уже… плацкарт?! — возмущенно прошипела в лицо водителю. Получила от него решительный кивок и, разродившись трагическим «мой бог!», опять полезла внутрь, не поздоровавшись, злющая и шмыгающая носом совершенно натурально.
Обойдя Веронику взглядом, как пустое место, девчонка плюхнулась в кресло напротив. Стянула зубами правую полуметровую перчатку, пошарила под подлокотником и заставила кресло принять практически горизонтальное положение. Потом переместила на живот сумку, удивительно пристойного мышиного цвета, и, закрыв глаза, расслабилась. Через пару минут засунула руки — одну в перчатке, вторую без — под мышки и зябко поежилась. Ника, против ожидания, исполнилась сочувствия: «Замерзла, бедолага. Я в теплом салоне красоту наводила, а она тут на собачьем холоде… Интересно, как долго проторчала?»
Чувствуя себя немного виноватой, Вероника прекратила разглядывать сверхъестественно разноцветную девчонку, вспомнила сопроводительную справку ФСБ и решила, что перед ней внучка Эдуарда Кузьмича Кощина — Катерина, Эка в просторечии. Отец ее был чуть ли не грузинским князем, родители погибли, катаясь на яхте по Средиземному морю, девочку воспитывали дедушка и бабушка, скончавшаяся восемь лет назад.
Бедняжка, мысленно вздохнула Вероника. И не совсем девчонка, ей, если вспомнить справку, слегка за двадцать. А ночь великовозрастная девочка, пожалуй, провела на аниме-вечеринке. Раскраска лица и одежда сомнений почти не оставляли.
…Минут через двадцать лимузин выкатился на платную дорогу, добавил скорости и полетел, как та самая птица-тройка. Беззвучно, мягко, словно и не по земле.
Согревшаяся Эка приоткрыла один глаз, поглядела на сидящую напротив Веронику и сипло бросила:
— Привет. Ты Мишкина гадалка, да?
Ника догадалась, что речь идет о Троепольском, и кивнула:
— Да.
— А мой боец уже на месте, — ворчливо буркнула Катерина, поворочалась на лежанке, просунув левую руку к правому подлокотнику, ловко нажала на нужную кнопку и привела лежанку в положение «кресло». — Если б не эта чертова погода, — продолжила ворчать, — то и нас бы с тобой на вертолете туда забросили. А так…
«А так» — понятно. Приходится терпеть «плацкарт».
Катерина села прямо, поправила сползшую набок алую кепку и, наконец, представилась:
— Эка. Можно на «ты».
— Вероника. Можно Ника.
— Мишку давно знаешь?
— Три дня.
— Ого. Всего три дня? И как он тебя… точнее, как тебя Инесса пропустила?
Вероника в нескольких предложениях обрисовала положение, в котором очутился Троепольский, и собеседница присвистнула:
— Реальный попадос. И Инка тебя все-таки пропустила? Наша принципиальная и упертая.
Вероника виновато развела руками, изображая жестом «да как-то так, почти случайно».
— Бывает, — согласилась Эка. — Выпить хочешь?
— Пожалуй, обожду.
Эка прищурилась:
— Тоже принципиальная?
Вероника хохотнула:
— Куда там! Я, прежде чем гадать, вообще обязательно рюмашку пропускаю. Иначе — боюсь.
— Чего?
— Гадать.
— Да ладно. — Эка так удивилась, что стащила с головы кепку, взлохматила длинную челку и уставилась на визави, как эскимос на караван верблюдов. — Реально? Ты ж так сопьешься, если перед каждым сеансом надираешься…
— Я не надираюсь, и я не профессиональная ворожея, — перебила Вероника, пока девчонка не ушла в далекие наркологические дебри и не поставила ей крепкий диагноз. — Вообще-то я кондитер, гадание только хобби.
— Да ладно. Шутишь. Как такое возможно? Как тебя…
— Инесса пропустила?
— Да нет! Как ты вообще сюда попала?!
— Сама не понимаю. Честно.
Эка, забыв о том, что собиралась выпить, откинулась на спинку кресла и принялась разглядывать кондитера-ворожею настолько изумленно, что та аж засмущалась. Похоже, Катерина давно отвыкла хоть чему-то удивляться, а тут, «в плацкарте», встретила такую небывальщину. Вероника, вне всякого сомнения, пробила брешь в, пожалуй, подростковой защите странноватой девушки, выставлявшей, надо помнить, уже третьего бойца на «Битву».
— А мне погадаешь?
— Нет.
— Почему?
— А тебе этого не надо.
Катерина подняла вверх указательный палец:
— Респект. В вагонах гадают только цыганки-мошенницы.
Ника снова рассмеялась. И поняла, кого ей напоминает эта девушка. Едва поглядев на фото Эки из синей папки, Вероника задала себе вопрос: «Я ее раньше видела? Мы где-то встречались?» Как оказалось, нет. Катерина была исключительно похожа на актрису, игравшую роль женщины-совы в «Ночном дозоре». Такой же носик-клюв, миндалевидные глаза и острый подбородок… Красивая, даже вызывающе эффектная девчонка. И милая, как оказалось.
— Эка, ты меня прости. Это из-за меня тебе пришлось на улице мерзнуть, мне пришлось…
— Из-за тебя? Как же! — фыркнула девчонка. — Это Тимка, борщ, поставил тачку у метро, где к нам мент прицепился: «Стоянка запрещена, стоянка запрещена»… Принципиальный. Тоже. Ну Тимке и пришлось свалить. Сама, короче, виновата. — Видимо вспомнив о том, как мерзла из-за высокоморального полицейского и собственной глупости, Эка перегнулась через подлокотник, раскрыла дверцу мини-бара и забормотала над холодными бутылками: — Так-так-так… А что у нас здесь есть? Ты бахнуть точно не хочешь? Меня «на старые» что-то колбасит… — Рука Катерины сначала схватилась за горлышко бутылки с виски, потом переместилась на шампанское… — Да ну его, возиться, открывать. — Эка, не меняя позы, возмущенно буркнула: — Не, ну где ты видела бар-холодильник, где нет пиваса, а? Дед, старовер, блин… Придется пить «шампунь».
Внучка старовера разочарованно выудила из холодильника небольшую полулитровую бутылку дорогущего шампанского, деловито ее откупорила и, не глядя нашарив висящий на подставке стеклянный бокал, наполнила его на треть и протянула Веронике:
— Хочешь не хочешь, но за знакомство — надо. Пить в одиночку — дурной тон. — Подумала и добавила: — Если верить моему деду, а ему не верить бессмысленно, так как он всегда прав, а потому поддерживай, давай.
Вероника с улыбкой приняла бокал. Искрометно бесшабашная Эка вела себя так, словно они сто лет знакомы, не улыбнуться было сложно.
Девчонки, едва дотянувшись бокалами, чокнулись, и болтушка Катерина продолжила вещать:
— Не, ты не подумай, я не вбухиваю, — прыснула. — Как ты! Днем собиралась отоспаться, вечером явилась бы — трезвей стекла. Но кто же мог подумать, — загрустила, — что дедушку родным говном зальет.
Вероника, хрюкнув, подавилась газами от шампанского.
— Чем-чем?!
— Да натурально — этим самым. У нас вторая квартира наверху. Ну, в доме у деда, на третьем этаже. Там наши, когда в Рашку прилетают, останавливаются. Так вот ночью там труба рванула, к деду все это… родное, еще с двух этажей накопленное, и пролилось. Прикинь? Он полночи библиотеку спасал. С полотнами, блин…
Прихлебывая шампанское, Катерина сетовала: она, дескать, собиралась отметиться на празднике по поводу юбилея — выхода пилотной серии какого-то убойного японского мульта, — потом дома спокойно отоспаться. Потом все планы поменялись. Пришлось ехать с затянувшегося юбилея за, к счастью, собранным загодя чемоданом. Эка намеревалась на несколько дней перебраться к деду, чтобы не мотаться по московским пробкам лишний раз. И вообще, если «Битва» проходит вне пределов МКАД, то деда довозят туда с большим комфортом…
Из рассказа Катерины Вероника почерпнула столько информации о «Битве» и ее устроителях, что ни одной справке ФСБ присниться не могло! Например, она узнала, что у дедушки Кощина и его подруги Ангелины Сергеевны когда-то был роман. И в «Битве» чаще всего побеждают их участники, но нынче, по мнению Эки, Ангелине ничего не светит: дед разыскал нереального иранского провидца, три года уговаривал того приехать, поучаствовать. А от Гели сейчас будет биться «простой» бурятский шаман. Прославленный, конечно, в Инете у него куча подписчиков, в основном учеников, но вот Инесса его еле-еле пропустила не с первого раза. А это — знак. Инесса всем шаманам с их учениками может сто очков форы дать…