— Зачем? — удивилась девушка.
— Дело государственно важности, голубушка. Лучше присаживайтесь, и начнём, — этаким добрым доктором начал я увещевать её, и добился своего.
После показательного формирования второй пары Перлов Паскевич выглядел уже уверенней.
— А вот и вам подарок, в благодарность за помощь, — отпустил я ладошку Голицыной, вручая ей свеженькие Перлы, — Впрочем, если позволите, то я их сам в ваш браслет установлю и обучу вас, как пользоваться связью.
— У меня будет такая же штука, как у вас? — с восторгом пискнула Екатерина.
Нет, как же её эмоции красят, так бы и расцеловал…
— Почему будет? Она уже есть.
Коварно? Ещё как! Особенно, если учесть, что Катеньке, кроме меня, и позвонить некому. А поболтать — да какая девушка этого не любит!
Учения удалось провести лишь через два дня. Капитаны всех шести кораблей к тому времени были снабжены артефактами Связи, половину из которых сделал Паскевич.
А вот кто меня сумел удивить, так это Павел Исаакович. Сначала мой дядюшка вставил пару очень удачных замечаний, а затем так умело умудрялся выстраивать курс гидросамолёта, что выдавал нам картинку, как на ладони.
— А скажите-ка мне, Павел Исаакович, — в конце концов не выдержал Грейг, — Вы же из наших, из флотских?
— Так точно, Ваше Превосходительство. После окончания Кронштадтского корпуса ходил на фрегате «Эммануил» под штандартом Императора Павла Первого! — браво отозвался мой родственник.
— А дальше?
— Дальше война. Со службы вышел, как подполковник Изюмского гусарского полка.
— Полагаю, из вас бы и капитан достойный вышел. Кстати, а не желаете ли к нам перебраться? Я бы и должность для вас подходящую нашёл, — тут же начал переманивать адмирал перспективного кадра.
— Не стану скрывать, Ваше Превосходительство, предложение лестное, но я сейчас единственной в России лётной школой руковожу. Так что пилотов для вас мы будем обучать, если что. Больше некому.
— Жаль, но прекрасно вас понимаю. А сейчас попробуйте так зайти, чтобы нам видно было, насколько синхронно корабли поворот на три румба осуществят.
Хм, манёвр у кораблей вышел не очень.
Вот тут-то и полетели в эфир хлёсткие высказывания на русском командном. Сразу двум капитанам адмирал своё неудовольствие высказал, а потом трижды заставил повторить тот же самый манёвр, пока не добился нужного результата.
— Какое всё-таки чудо этот самолёт и ваша связь! — довольно подвёл он итог учений, когда мы пошли на посадку.
— Тогда вам предстоит нелёгкая задача — определиться с желаемым количеством гидросамолётов и договориться, чтобы Великий князь Николай выступил перед Императором ходатаем, согласовав с ним не денежные платежи, которые вам вряд ли утвердят, а передачу мне казённых земель на соответствующую сумму. Как вы понимаете, они должны быть рядом с уже имеющимся у меня участком, — загрузил я Грейга непростой задачей, вместе с тем, представив для её выполнения элегантное решение.
Не стану скрывать, расчёт у меня на то, что сколько флоту не дай — им всегда мало. А Грейг, когда услышал, что перелёт от Севастополя до Николаева, где он обосновался, займёт меньше трёх часов, был просто ошеломлён этой цифрой, заставив меня её дважды повторить. Опять же, заселение Крыма сейчас решается на уровне государственной программы, на которую, как водится, в казне денег нет.
— А сколько самолётов вы сможете изготовить за год? — тут же задал вопрос адмирал, подтвердив мои мысли о неумеренном аппетите флота.
— Допустим, к маю можем договориться о поставке пяти Катранов и одного дормеза, такого, как этот, — прикинул я наши возможности, уже понимая, что производство фанеры придётся увеличивать в самое ближайшее время.
— Два дормеза, — тут же живо откликнулся Грейг, и пояснил, — Второй приобретёт Таврический гражданский губернатор Лавинский, Александр Степанович. Без него вопросец с землями нам быстро не решить.
— Согласен, но поторопитесь насчёт разговора с Великим князем. Очень похоже, что мы завтра — послезавтра отправимся обратно. И да, озаботьтесь кандидатурами пилотов. Они должны уметь обращаться с перлами и иметь превосходное зрение.
— Курсанты Штурманского училища в Николаеве, — кивнул в ответ Грейг, — Найдём таких, не сомневайтесь.
— Тогда буду ждать от вас известий, а от Адмиралтейства бумаг, подтверждающих заказ, — поторопился я откланяться, глядя на браслет.
Катенька уже второй раз пытается со мной связаться. Не случилось ли что.
Глава 13
Катенька пыталась со мной связаться, чтобы известить меня о приглашении на вечерний чай к Императрице-матери. Это я узнал, сам её вызвав. А ещё, как она сказала, меня с нетерпением ожидает Великий князь Николай.
Вот это уже интересно, так как мне давно надо бы с ним поговорить по душам.
Так что мне было над чем подумать по дороге.
Я, конечно, не политик. Не генерал. Даже не чиновник. Но я — человек, который знает больше, чем положено. Я знаю, что через семь лет, в декабре тысяча восемьсот двадцать пятого года, произойдёт восстание. Тайные общества, заговоры, офицеры, потерявшие веру в порядок, будут стоять на Сенатской площади, требуя конституции, свободы, перемен. Они будут готовы умереть за идею. И они действительно умрут. Или исчезнут в Сибири. Растают, как дым над костром.
Вот если бы я мог предотвратить это…
Если бы сумел направить энергию их недовольства в нужное русло…
Не ради себя, а ради страны. Ради людей. Народа. Ради тех, кто просто хочет жить лучше.
Самое сложное — вовсе не предупредить. Это я могу сделать легко. Можно намекнуть кому-то из доверенных лиц Императора, можно передать записку графу Бенкендорфу, можно даже попробовать поговорить с Николаем Павловичем. Но тогда меня обвинят в связях с заговорщиками. Или, того хуже — в пророчествах. А в России мало что страшнее, чем человек, который «знает» больше, чем должен.
Нет, нельзя просто сказать: «Государь, через семь лет году на Сенатской площади будет бунт». Меня либо посадят, либо отправят лечиться. Либо ославят, как кликушу, и заставят исчезнуть.
Нет, нужно действовать тоньше.
Что если создать легальный канал для выражения недовольства? Например, начать с малого — позволить офицерам обсуждать устройство армии, политику, образование. Создать клубы, где можно говорить без страха. Не как место заговора, а как полигон идей. Пусть они высказываются, пусть пишут свои проекты. Главное — чтобы всё это было под контролем. Чтобы стало не взрывом — а началом диалога.
Можно начать с молодых офицеров, вернувшихся из заграничных кампаний. Те, кто видел Европу, поняли, что Россия — не единственная страна, где есть порядок. Можно показать им, что перемены возможны, но не через кровь, а через закон. Можно дать им роль в управлении, а не только в строю.
Но как сделать это так, чтобы не вызвать подозрений? И чтобы эти клубы не скатились в пустое бунтарство и привычное сотрясение воздуха.
Решение пришло само, когда я в очередной раз спорил с Виктором Ивановичем, который, как обычно, с лёгкой иронией, излагал мне своё видение реформ:
— Знаешь, Александр Сергеевич, государям нравится, когда им дарят идеи в красивой упаковке. Особенно если эта упаковка называется «патриотизм». Хочешь что-то изменить, сделай это через укрепление армии, через развитие образования, через модернизацию. Говори о силе, а не о правах. О чести, а не о свободе. Тогда тебя услышат.
В этом мой тульпа прав. Всё дело в форме.
Поэтому я решил начать с предложения, которое должно понравиться и Александру, и его окружению. Предложить создать «Общество военно-технического прогресса» — организацию, которая займётся внедрением новых технологий в армию, обучением офицеров, изучением европейских систем управления. Под предводительством Великого князя Николая Павловича, разумеется. Пусть он станет символом, а я — исполнителем и генератором идей.
В рамках этого общества можно будет собирать самых активных, самых мыслящих офицеров. Обучать их не только тактике, но и государственным делам. Показывать, что реформы возможны не только через переворот, но и через реформы. Через науку. Через опыт. В конце концов через их личное участие в жизни крестьян или обычных солдат.
Пусть они думают, что я помогаю флоту.
Пусть адмирал Грейг думает, что я улучшаю связь и строю самолёты.
Пусть Императрица считает, что я развиваю экономику и ищу способы досыта накормить народ.
А я тем временем буду строить что-то большее.
Не революцию, а эволюцию.
И я выбрал свой путь.
Не как заговорщик.
Не как революционер, а как человек, который умеет видеть потоки.
Не только эссенции, но и времени.
— Ваше Императорское Высочество, — начал я, когда мы после чая отправились с Николаем Павловичем в парк, чтобы поговорить, — Разрешите мне кое-что изложить. Как человеку, который видит течения времени.
Великий князь внимательно посмотрел на меня. Он понял: если я начинаю разговор так необычно, значит, речь пойдёт не о самолётах и не о дорогах. А о чём-то гораздо более деликатном.
— Слушаю вас, Александр Сергеевич.
Я немного помедлил. Слова давались с трудом — слишком многое зависело от того, как они прозвучат. Но я уже принял решение. Лучше рискнуть сейчас, чем потом оплакивать кровь на Сенатской площади.
— В ближайшие годы, скажем лет через пять — семь произойдёт восстание. Офицеры, объединённые идеей реформ, устроят нешуточные волнения и потребуют конституции, свободы и перемен. Это будет не просто бунт. Такое выступление станет первым серьёзным ударом по нашему порядку. И он будет жестоко подавлен, что не добавит спокойствия в стране.
Николай слегка напрягся. Он понял, о чём я пытаюсь сказать.
— Я не хочу быть заговорщиком, — продолжил я. — Но и безмолвным свидетелем тоже. Поэтому прошу вас — позвольте мне попробовать сделать так, чтобы этого восстания не случилось.