Билл выглядел обеспокоенным.
— Надеюсь, он не напишет обо мне, если поймает меня прячущимся в его квартире.
Я раздавил жука на столе. Билл уронил одного в виски, и он тут же умер.
— Он может написать об этой ситуации через десять лет. Но он не узнает, что ты здесь. Сейчас у него квартира на верхнем этаже, и есть чердак, куда он никогда не ходит. Если у тебя есть кровать и дюжина бутылок пива, ты сможешь прятаться там столько, сколько захочешь.
Он схватил меня за локоть, словно собираясь сломать его.
— Майкл, я знаю, что некоторым бедным евреям приходилось вот так прятаться во время войны от немцев, но я бы не смог этого вынести, — он указал на свой висок. — Я видел тот дом в Амстердаме, где жила Анна Франк. Я не настолько силен. Через полчаса я бы сошел с ума.
— Хорошо, — сказал я. — Умереть. Полагаю, мне будет жаль, если ты это сделаешь, но я сделаю все возможное, чтобы ты не был на моей совести, когда я прочитаю об этом — Я встал, чтобы уйти. — Я знаю, что лофт Блэскина — не дворец, но, по крайней мере в нем можно почти встать в полный рост. Поживи несколько дней. Что тебе терять?'
Мне эта ситуация наскучила, и я хотел вернуться в Верхний Мэйхем, чтобы посмотреть, нет ли каких-нибудь признаков Бриджит и детей. Я скучал по своей пелене страданий, потому что в своей суеверной манере думал, что погружение в агонию из-за отсутствия Бриджит может вернуть ее быстрее, чем если бы я остался и хорошо провел время в Сохо.
Он раздавил еще одного жука, а затем усадил меня обратно в кресло.
— Все в порядке. Я сделаю это. И я ценю это. Но у меня есть к тебе просьба, и я надеюсь, ты ответишь «да».
— Ответом будет «нет».
— Ты еще этого не слышал.
— Тебя преследуют десятки самых безжалостных бандитов Лондона, а ты выдвигаешь условия.
— Нет, — сказал он, — я хочу найти тебе работу. Вчера я слышал, как пара парней говорили, что Моггерхэнгеру нужен еще один шофер. Почему бы тебе не претендовать на эту должность? Он хорошо относится к своим сотрудникам. Ты работал на него раньше, не так ли? Нет, не воспринимай это так. Садись, старина.
— Это было десять лет назад, и я оказался в тюрьме.
— Разве все мы не так? Ты спутался с Джеком Линингрейдом. И ты трахнул дочь Моггерхэнгера. Я не знаю, что было хуже в его глазах. Но Полли теперь замужем, а Джек Линингрейд переехал в Лихтенштейн.
У меня кружилась голова, но мне хотелось снова работать у Моггерхэнгера, потому что мне предстояло сесть за руль «Роллс-Ройса». Во-вторых, я бы заработал немного денег, а в-третьих, я мог бы еще раз попробовать Полли, замужем она или нет.
— А для чего это тебе?
— Причина в том, — сказал он, — что если ты работаешь на Моггерхэнгера, который, как и банда «Зеленых Ног», охотится за моими внутренностями, ты можешь получить немного информации о том, идет ли он по моему следу или нет. У меня будет друг во вражеском лагере, и я буду чувствовать себя гораздо лучше со своей собственной системой разведки и безопасности.
Я некоторое время молчал. И он тоже. Я не возражал против того, чтобы оказаться на переломном этапе долгой жизни, потому что иногда я представлял это по двадцать раз в день, но что заставило меня поежиться, так это то, что Билл тоже подумал об этом. Я был в ужасе от того, что не могу сказать, произошло ли что-то со мной или нет, поэтому изложил ему свое мнение по этому поводу так мягко, как только мог.
— Лучше упасть замертво или быть разрезанным на куски. Считай, что я в этой авантюре не участвую.
— Я не могу этого понять, — сказал он через минуту или две. — Я говорю тебе, что, если буду жив через шесть недель, то обещаю священной памятью моей умершей матери поделиться с тобой и разделить поровну те сто тысяч фунтов, которые я спрятал. Если это не стоит твоего времени, то вообще ничего не стоит. Я знаю, что верность и дружба — драгоценные товары, Майкл, но даже у них должна быть цена. Я просто реалист и щедр.
Я был таким же жадным, как и любой другой мужчина, и думал обо всем, что мог бы сделать с пятьюдесятью тысячами фунтов. Я бы превратил железнодорожный вокзал в дворец с ковровым покрытием. Я бы отремонтировал платформы, отремонтировал пешеходный мост, разбил бы декоративные сады на своем участке дороги, а также поставил бы Бриджит новую печь и купил ей пылесос. Я бы также подарил Смогу шахматы с мигалкой, а если бы он не смог поступить в Оксфорд или Кембридж, я бы купил ему диплом американского университета, чтобы, если бы он захотел получить работу, он мог бы стать тайным членом коммунистическую партии и устроиться в Министерство иностранных дел. Потом, в старости, когда он станет полковником Красной Армии, мы могли проводить каникулы в его красивой уютной квартире в Самарканде, а летом даже в Москве. О, лучшие планы мышей и людей!
Он ухмыльнулся.
— Ну что, уговорил?
— Ах ты престарелый, отсталый Шервудский лесник, — сказал я, — наверное, да.
— Оставь мой старый полк в покое. Иногда мне очень нравится твоя болтливость, но только не тогда, когда ты оскорбляешь Шервудских лесников. Лучший полк британской армии. У нас было уничтожено четыре батальона на Сомме, и Бог знает, сколько их было в последней партии.
Я извинился. Что еще я мог сделать?
— Но у меня вряд ли есть шансы получить работу у Моггерхэнгера.
— Кто знает? У него вообще-то есть слабость к исправившимся повесам. В этой жизни ничего не гарантировано, но ты можешь и получить ее. Ты ничего не добьешься в этой жизни, если не попробуешь.
Меня он раздражал.
— Я просто смогу терпеть тебя столько, сколько потребуется, чтобы поселить тебя в квартире моего старика. Давай выбираться отсюда.
— Не забудь свой зонтик, — сказал он, когда мы были на полпути вверх по лестнице, и дневной свет ударил мне в глаза, как шарики из катапульты. — Может начаться дождь.
Глава 4
Первой новой вещью, которую я увидел, шныряя по кабинету Гилберта — как он это помещение называл (он никогда в жизни не изучал ничего, кроме женщин), — была большая цветная таблица на стене над его пишущей машинкой, показывающая возраст, в котором достойной смертью отметились кое-какие писатели. Например «Умер известный отечественный, иностранный и колониальный писатель». Рядом с его именем стоял вопросительный знак в скобках, и я не знал, то ли смеяться, то ли вытирать глаза его чистой белой промокательной бумагой. Блэскину, может, и под шестьдесят, но я не осознавал, что он боится умереть.
Лист в пишущей машинке, казалось, был первой страницей романа под названием «Похищенный вампир». Под строкой, говорящей о третьей главе, он написал:
«Привилегия учиться на собственном опыте дается только тем, кто его пережил. Многие выживают, но одновременно печально и удивительно обнаружить количество тех, кто этого не делает, особенно если попытаться представить этих людей как отдельных личностей. Каждая жизнь начинается довольно невинно, развивается бок о бок со своими мечтами и заканчивается переломами конечностей среди пинт крови».
Я зачеркнул «пинт» и написал «литров».
«Если бы мы могли извлечь пользу из опыта смерти, стали бы мы с большей готовностью умирать»?
Такая чушь продолжалась еще несколько строк, заканчиваясь абзацем о смертях бывших писателей. Возможно, он все-таки был наполовину человеком.
Билл лежал на диване в гостиной, курил одну из сигар Блэскина и прикладывался к стакану виски «Гленфиддик».
– Ты можешь принести мне что-нибудь поесть, Майкл?
На столь позднем этапе у меня не было причин выходить из себя, но, возможно, возрастная таблица на стене кабинета впечатлила даже меня.
— Если он придет и найдет тебя в таком состоянии, с белой горячкой и раком легких, он перережет тебе горло и выбросит из окна так же эффектно, как член банды «Зеленых Ног» или «Ангелы Моггерхэнгера». Итак, позволь мне показать тебе твое шестинедельное убежище, а затем я смогу уйти. Он не будет рад найти здесь еще и меня.
На одном из столов стоял старинный граммофон с огромным жестяным рупором. В шкафу позади была выставлена роскошная (запертая) витрина нэцкэ, произведений искусства и ремесел, которые я видел только в музеях. Стены украшали несколько прекрасных старых картин маслом с изображением парусных кораблей и деревенских сцен, а также портрет пятилетнего Блэскина, которого было трудно узнать, если не считать безошибочных признаков порока и своенравия на этом милом лице. Я задавался вопросом, насколько безопасными будут эти сокровища, если такой прирожденный мародер, как Билл, будет жить наверху.
Он проглотил виски и встал. Спортивный прыжок показал, насколько он в хорошей форме. Но в его глазах и голосе была паника.
— Что я буду делать, пока буду там?
— Я поеду на Край Света и найду тебе арфу.
— Мне нужны провизия, иначе я умру с голоду. ВМожно продержаться только до определенного момента, ловя голубей. И я скажу тебе одну вещь, Майкл: они не очень приятные на вкус со всем этим бензином и песком внутри. Я попробовал это однажды.
Я взял из кладовой бутылку вина, буханку хлеба, немецкую колбасу и банку оливок. Он положил их в карманы.
– Какой ты друг! – Он почти плакал. – Я никогда тебя не забуду. Настоящий друг.
Возможно, он все-таки не выдумал историю о своей поездке в Швейцарию. Он был слишком сентиментален, чтобы будить сейчас в себе воображение. Правильная ложь была ему не по силам. Если бы это было не так, он был бы слишком опасен для себя. На самом деле он представлял собой лишь угрозу для других, в частности для меня. Мне пришлось помочь ему по двум веским причинам: дружба и деньги, сочетание, которое невозможно отрицать, поэтому я повел его в кладовку в конце коридора. Голая лампочка освещала водяные и канализационные трубы и старые рамы с фотографиями, прислоненные к куче багажных чемоданов. Лестница со сломанной первой перекладиной вела к люку — квадрату в центре карты, составленной из пятен от воды. Он отступил. — Я не пойду туда.