17 октября 456 г. он был разбит, свергнут и сделан епископом. Считается, что решающую роль в этих событиях сыграл Рицимер[37]. Это вполне естественно, ибо под его командованием находилась довольно значительная армия, гордая своей недавней победой над непобедимыми дотоле вандалами. Однако «Хроника» Мария Авентийского (а. 456) первым виновником свержения Авита называет Майориана. Можно предположить, что переход на сторону противников Авита дворцовой гвардии, возглавляемой Майорианом, поставил точку в карьере этого эфемерного императора.
Дальнейший ход событий не очень ясен. После свержения Авита в Империи остался один император — август Востока. Это был Маркиан, но уже в январе следующего года он умер, не оставив наследника. С ним, как об этом упоминалось, не только фактически, но и формально прекратила свое существование Феодосиевская династия. В большой степени по воле могущественного генерала Аспара пурпуром был облачен Лев I, унаследовавший и официальное положение единственного главы Римской империи[38]. На Западе же царила явная неопределенность. Реальная власть, несомненно, находилась в руках Рицимера и Майориана, но они не спешили с назначением нового западного императора.
Со своей стороны, восточный император — то ли еще Маркиан, то ли уже Лев — сделал Рицимера патрицием, а Майориана — магистром воинов[39]. В известной степени перед нами положение, которое повторится через 20 лет, когда по требованию Одоакра римский сенат отошлет императорские инсигнии в Константинополь, а правителем Италии будет назначен сам Одоакр с тем же титулом патриция[40]. Однако положение в 456–457 гг. было несколько иным. С одной стороны, ни Рицимер, ни Майориан, насколько нам известно, не предъявляли сенату подобные требования. А с другой, сам сенат не проявлял такую инициативу. Хотя Римская империя и считалась единой, разделение ее двух частей все углублялось. Представители Востока все больше считались на Западе чужаками. Для гордой своим происхождением римской знати[41] они были людьми второго сорта. Когда через некоторое время на западном троне окажется присланный Львом Антемий, его будут, как когда-то Катон, презрительно называть graeculus (гречонок) и считать не римским, а греческим императором (Sid.Apoll. Ep. I, 7, 5). Такое неприятие восточного императора и его ставленника было тем более живым, что в сложившейся ситуации политической неопределенности и нерешительности военной верхушки роль сената выросла, и он, как ему казалось, мог сам определить фигуру будущего августа. Такой фигурой реально мог быть только Майориан.
Из событий, происшедших между осенью 456 и весной 457 г., известно одно. Когда в Италию в очередной раз вторглись аламаны, против них двинулась относительно небольшая сила под командованием Буркона, занимавшего, по-видимому, должность comes rei militaris, который одержал победу[42]. Если верить Сидонию Аполлинарию (Carm. V, 378–383), то послал Буркона именно Майориан. Конечно, это было сказано в панегирике в честь Майориана, но подчеркивание значения этой победы для Майориана позволяет говорить, что его упоминание не являлось чистой лестью. А это, в свою очередь, позволяет полагать, что высшая власть в Италии все же принадлежала не Рицимеру, а Майориану.
В тоже время поэт ясно говорит, что сам Майориан в это время был еще магистром. Полагают, что после этой победы 1 апреля 457 г. армия и провозгласила Майоиана императором[43]. Вполне возможно, что непосредственным инициатором этого провозглашения являлся Рицимер.
Для легализации положения Майориана как императора необходимо было признание со стороны восточного императора Льва.
Это признание становилось тем более необходимым, что положение Майориана как императора оставалось довольно хрупким.
Сложное положение сложилось в Галлии. Там некий Пеоний, происходивший, вероятно, из муниципальной верхушки Арелата, объявил себя префектом претория, а трон предложил Марцеллину, который в это время фактически самостоятельно правил Далмацией (Sid. Apoll. Ep. I, 11, 5–6,)[44]. Трудно сказать, какие мотивы двигали Пеонием и другими галлами, желавшими сделать императором именно Марцеллина. Возможно, это было сделано в пику италийской армии и римско-италийской сенаторской знати, свергнувших галльского императора, а, может быть, Галлия надеялась, что отдаленность императора даст возможность местной аристократии действовать фактически самостоятельно. Из этой затеи ничего не вышло, т. к. Марцеллин явно отказался. Но сама попытка требовала усиления позиций Майориана, а это во многом зависело от признания его восточным августом. А тот долгое время отказывался это сделать, считая Майориана таким же узурпатором, как и Авит. Переговоры, по-видимому, заняли довольно долгое время.
Характерно, что в то время как в 458 г. Майориан развернул активную законодательную деятельность, в 457 г. он не издал ни одного закона. Видимо, он и сам считал себя не вполне законным правителем. В конце концов, как кажется, Лев согласился на компромисс. По словам Иордана (Get. 236), Майориан принял правление Западной империей по приказу (iussu) восточного императора[45]. Конечно, выражение iussu не надо понимать буквально; речь идет о признании восточным императором Майориана в качестве правителя Запада, что, возможно, было оформлено особым актом. О воле восточного императора упоминают и Хроники. Сидоний Аполлинарий в панегирике Майориану (Сarm. V, 388) называет восточного императора коллегой (collega). По-видимому, после этого Майориан 28 декабря вторично объявляется императором. Однако реальность была более сложной. По словам Хроники, Лев назначил Майориана не августом, а только цезарем (Caesar est ordinatus).
Этот жест восточного императора вполне понятен. Дело было не только в неприятии «грека» римским сенатом и западным обществом вообще. Положение в западной части Империи было довольно сложным. После разгрома Рима стало ясно, что вандальская угроза слишком огромна. В Галлии свержение Авита вызвало недовольство и вестготов, и галльской знати. В такой ситуации было ясно, что реально управлять всей Империи один константинопольский император не мог. Поэтому назначение соправителя оказывалось необходимостью. Но, с другой стороны, сохраняя только за собой титул августа, Лев давал понять, что, по крайней мере, формально восстанавливается полное единство государства. Трудно сказать, надеялся ли Лев на деле осуществлять контроль над Майорианом, как, например, Константин или Констанций II, но теоретически такая возможность сохранялась. Однако даже теоретическая, она была неприемлема ни для западной (фактически италийской) армии, которой фактически командовал Рицимер, ни для римского сената. Поэтому при вторичном провозглашении Майориан был объявлен августом. Этого Лев, однако, не признал. С его точки зрения, Майориан оставался лишь цезарем. Это не мешало подданным Майориана считать его подлинным августом. Так, префект претория Италии Басилий датировал свою надпись августами Львом и Майорианом.
Обстоятельства провозглашение Майориана августом не совсем ясны. Сидоний Аполлинарий (Carm. V, 386–388) говорит, что ему дали правление все сословия — плебс, курия (т. е. сенат), воины, восточный коллега. Сам Майориан в самом первом законе, обращенном к сенату (Nov. 1), заявляет, что он стал императором в результате выбора сенаторов и решения храбрейшего войска, и partes conscripti названы первыми. Сидоний Аполлинарий тоже называет курию ранее воинов. Означает ли это, что инициатива признания Майориана принадлежит сенату, а войско лишь последовало за ним?[46] В ситуации, которая сложилась в это время в Италии, это в принципе не исключено. Сенат, как уже говорилось, по меньшей мере, с недоверием относившийся к восточному императору, вполне мог в пику тому избрать Майориана именно августом, а не цезарем, чтобы сделать своего императора равноправным с восточным. Армия же могла вполне довольствоваться титулом цезаря, а командовавший ею Рицимер — своим фактическим положением, которое в принципе не менялось от титула западного императора. Однако утверждать это, конечно же, невозможно. Во всяком случае, Майориан, несомненно, был официально избран сенатом (vestrae electionis), и это — одно из немногих избраний императора сенатом в эпоху домината.
Приобретение Майорианом вопреки воле Льва титула августа вызвало определенное напряжение в отношениях между двумя частями Империи. Поскольку Империя официально оставалась единым государством, хотя и управляемым двумя императорами, законы издавались от имени их обоих. Однако первый закон Майориана, изданный 11 января 458 г., был дан лишь от его имени. И только в третьем законе Майориана от 8 мая 458 г. называются оба августа, причем Лев, ранее вступивший на престол и потому считавшийся старшим августом, назван, как и было положено, первым. Как уже давно было установлено, новые императоры становились консулами следующего года. Соответственно, консулами 458 г. оказывались Лев и Майориан. Но в первые месяцы года Майориан не считается консулом на Востоке, а Лев — на Западе[47]. Несколько позже Майориан, как только что было сказано, стал вставлять имя Льва в свои акты, и это было ясным призывом к примирению с восточным августом. Однако тот на примирение не пошел и так и не признал Майориана равноправным коллегой.
11 января 458 г.