Майские ласточки
Каждая буровая для него была не порядковым номером, а частицей биографии… Каждый новый день работы в экспедиции не повторял прожитый, и все они были по-своему интересными и незабываемыми…
Глава 1НАД БЕРЛИНОМ
Пронзительная синь чистого неба за облаками сразу ошеломила старшего лейтенанта Ивана Очередько. Он до боли зажмурил глаза, чувствуя на дрожащих веках горячую теплоту слепящего солнца. Это мгновение оказалось самым ярким в пронесшихся воспоминаниях о тяжелом воздушном бое, который еще не кончился, а шел внизу под ним, среди хвостатых черных дымов и мечущихся красных пожаров.
Командир эскадрильи вырвался из долгой схватки, чтобы занять высоту для нового нападения. Вглядываясь пристально в землю, старался отыскать в облаках разрывы и увидеть дерущихся истребителей. С прежним непроходящим беспокойством думал о своих офицерах, не очень слетанных парах молодых летчиков, которых бросил внизу. Он не осуждал себя и не казнился, так как не был трусом, а такой поступок продиктовала тактика боя, но настоящая отцовская тревога за судьбу парней его терзала. Среди треска в наушниках старался поймать голоса своих летчиков и понять, кто больше всего сейчас нуждался в помощи.
Двадцать пять минут назад Иван Очередько со своей шестеркой атаковал десятку «мессершмиттов». После первого удара гвардейцев на земле запылали два сбитых самолета с паучьей свастикой на стабилизаторах. Фашистские летчики запросили по радио подкрепление, и скоро в бой ввязался второй десяток истребителей. Численный перевес оказался на стороне фашистов, и они надеялись выиграть бой.
Иван Очередько передал на КП о сложившейся обстановке командиру полка подполковнику Варчуку, не особенно надеясь на прилет второй эскадрильи. Аэродром гвардейского истребительного полка находился далеко от передовой, и каждый вылет с раскисшего апрельского поля на окраине немецкой деревни с высокой красной кирхой, равнялся подвигу. Летчик знал, что об этом воздушном бое, как и о всех других, проведенных им за четыре года долгой войны, ему потом связно не рассказать. Только на аэродроме, когда вернется, он оценит действия каждого летчика и, не щадя самого себя, разберет допущенные ошибки.
Короткое свидание с солнцем подошло к концу. Несколько глотков свежего воздуха придали новые силы, но летчик удержался и снова облизал пересохшие губы, ощущая на них горечь дыма, ворвавшегося в кабину.
Истребитель пробил облачность и отвесно пикировал к земле, все больше и больше набирая скорость. А земля неслась ему навстречу в дымном тумане, с грохотом артиллерийских разрывов, хлопаньем мин и перехлестывающейся пулеметной трескотней. Но он не слышал звуков выстрелов, догадываясь о них по красным вспышкам огней и фонтанам выброшенной земли.
Иван Очередько не оглядывался и знал, что его ведомый Сергей Ромашко не оторвался и висел сзади, как привязанный. Неожиданно вспомнил первую встречу о молодым летчиком два года назад. Память высветила ее, как острый луч солнца. Ему не понравился долговязый лейтенант. Прибыл в гвардейский полк из военного училища в разбитых кирзовых сапогах, в короткой не по росту, обтрепанной шинели.
«Знакомься, Иван, — Сергей Ромашко, будет с тобой летать, твой новый ведомый», — сказал хмуро подполковник Варчук незнакомым скрипучим голосом и, тяжело вздохнув, начал беспокойно тереть рукой глаза.
Очередько печально опустил голову вниз. Он знал, что никакой другой летчик не заменит ему лейтенанта Костю Новикова, сбитого неделю назад в тяжелом воздушном бою. Посмотрел с неприязнью на долговязого парня и спросил, понимая, что больше нельзя затягивать молчание:
«Вы какое закончили училище?»
«Борисоглебское, — торопливо ответил лейтенант, жадно всматриваясь в стоящие под маскировочными сетями истребители. Глаза вспыхивали, когда он останавливался на очередном Як-3 с красным коком. — Мы из ускоренного выпуска. Не стали дожидаться офицерского обмундирования и скорее в полк, — кивнул головой на стоящих особняком молодых летчиков, своих товарищей. — Пять человек направили к вам. Мы хотим летать!»
«Нашел чем хвалиться», — подумал Иван Очередько, чувствуя, что не может справиться с охватившей щемящей тоской. Новый ведомый, сосватанный командиром полка, не внушал доверия ни своей фамилией от цветка — ромашка, ни лицом с пухлыми по-детски толстыми щеками. Сейчас стыдно признаться, но он тогда не поверил в молодого летчика. А память подсказывала забытые случаи и услышанные разговоры в полку.
«Сергей, ты стал щитом героя», — поздравляли лейтенанта Ромашко, по-доброму завидуя его первому ордену Красной Звезды и двум сбитым фашистским бомбардировщикам.
«Иначе быть не может, — отшучивался летчик и заразительно смеялся, ослепляя сверкающим блеском зубов. — Подполковник Варчук поставил такую задачу. Разве я не говорил? — Голубые глаза его светлели. — Ивану Очередько стать Героем Советского Союза, а мне его защищать. Стараюсь!..»
Разогнав до предела истребитель, Иван Очередько настойчиво искал фашистские самолеты с тонкими осиными фюзеляжами.
«Мессершмитты» мелькали слева и справа, то скапливаясь в одном месте, то вдруг разлетались в разные стороны, как жалящие пчелы. Старший лейтенант мог довернуть истребитель и атаковать фашистских летчиков, но привык бить наверняка, экономя снаряды пушек. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы правильно оценить обстановку и понять, что произошло в воздухе за время его отсутствия. Быстро пересчитал мелькавшие Як-3, а потом придирчиво взялся за поиск фашистских самолетов. Гвардейцы одерживали победу: из восемнадцати фашистских истребителей осталось девять. Трех немецких летчиков сбил он сам, а пятерых его офицеры. Бросил взгляд в сторону и сразу разволновался: над дымами сиротливо маячил один Як-3. Без прикрытия летчику приходилось трудно.
Четверка «мессеров», взяв в клещи гвардейца, попеременно атаковала. Почему никто не защищал летчика, он не знал. Атаковывали сейчас Михаила Сачкова или Николая Севастьянова, не стал выяснять, а бросился на помощь. Издали открыл заградительный огонь из пушек. Трассирующие снаряды красными стрелами пронеслись над «мессершмиттами».
Ветер раздвинул широко в обе стороны облака, как тяжелый театральный занавес, и командир эскадрильи увидел Берлин, свинцовый блеск канала Тельтов, разбитые кирпичные коробки сгоревшего завода «Телефункен». А где-то рядом, пока еще невидимый для него, в дыму оставался правительственный квартал с Тиргартеном и широкой улицей Унтер-ден-Линден. Он помнил по аэрофотоснимкам, что в центре города главная улица Вильгельмштрассе с имперской канцелярией и рейхстагом.
После его атаки четверка «мессеров» рассыпалась в стороны и через мгновение бросилась на Ивана Очередько. Летчик не дрогнул. На Курской дуге и Сандомирском плацдарме ему приходилось драться парой против шестерки и восьмерки истребителей противника и выходить победителем. Но сегодняшний бой был совершенно другим по своему накалу и ожесточенности. В берлинском небе сражались отборные асы, инспектора летных школ воздушного боя и летчики ПВО.
Иван Очередько оказался в невыгодном положении: истребитель потерял запас высоты и скорости. Летчик вертел головой, стараясь не выпускать из виду мелькавшие «мессершмитты». Пары проносились мимо него, старались отвлечь, чтобы потом неожиданно атаковать. Приходилось всячески увертываться, бросать машину то вверх, то вниз, не давая возможности врагам точно прицелиться.
— Командир, худой в хвосте! Вправо ногу! — то и дело выкрикивал Сергей Ромашко, отбивая атаки. Ему приходилось особенно трудно, но он старался даже голосом не выдать волнения.
При каждой атаке командир эскадрильи делал резкий крен и сбрасывал газ. Так он поступил и сейчас, после очередной команды ведомого. Фашистский летчик не ожидал подобного маневра и выскочил вперед. Иван Очередько ударил по самолету из пушек. Трасса расплавленного свинца пришлась по кабине, кроша прозрачный плексиглас.
— Спасибо, Шалфей! — отрывисто бросил ведущий, не скрывая охватившей радости. Сбивать по четыре самолета в одном бою ему приходилось впервые. Непроходящее чувство командирской ответственности заставило его с тревогой подумать еще раз о своих летчиках. За четыре года войны научился драться, сбивать, но в берлинском небе обязан сделать что-то большее, самое значительное в своей жизни и уберечь всех до одного молодых летчиков. Им надо жить, уже близка победа!
— Иван, худой!
— Понял, — ведущий обрадовался несказанно родному голосу. В бою всегда важны поддержка и добрый совет. Иван Очередько настороженно следил за действиями противников, стараясь понять, кто ведущий, чтобы навязать ему бой. Промелькнул раскрашенный «мессершмитт». Но он не успел рассмотреть, намалеваны ли на фюзеляже игральные карты: тузы, валеты, дамы, короли, или хвостатые драконы. Припомнил, фашистский летчик на раскрашенном самолете атаковывал особенно настойчиво и хотел поверить, что отыскал ведущего.
— Прикрывай, Шалфей! — он погнался за «мессером», сосредоточив все внимание на истребителе с рисунками.
Стервятник принял бой. Ушел из-под удара резким переворотом, точно такой же маневр выполнил Иван Очередько и повис вниз головой над Ме-109. Два самолета выполняли мертвую петлю, заняв разные точки по кругу. Сойдясь на близком расстоянии, летчики видели друг друга. Немец старательно тянул ручку, описывая большой радиус, как его учили в летной школе, особенно не опасаясь русского.
Но Иван Очередько, вися вниз головой, вскинул Як-3, поймал в перекрестие прицела светлое брюхо «мессера» с синеватыми подтеками бензина и нажал гашетки пушек. После первой очереди истребитель вздрогнул и, сорвавшись с высоты, с хвостом черного дыма помчался к земле.
Воздушный бой не кончился. И после сбитого фашистского самолета по-прежнему численное превосходство оставалось на стороне противника.