И никакие заслуги, и никакие доводы рассудка в этом не помогут.
Безответная любовь толкает человека на любые жертвы. Именно поэтому Майя ответила Эллероту, что собирается в Субу, и отказалась обсуждать причины своего решения и грозящую ей опасность. Она твердо вознамерилась помочь Зан-Керелю вернуться в Катрию: без лодки это невозможно, а денег не было ни у кого, кроме Майи. Вдобавок ни Зан-Керель, ни Байуб-Оталь с лодкой не справятся. Значит, Майя купит лодку, и они доплывут по Жергену до Катрии. Не важно, что произойдет потом, – еще будет время задуматься о будущем, в этом и заключалась главная истина.
Эти размышления утешали Майю все утро, после того как Зан-Керель учтиво с ней поздоровался. Впрочем, радовало и то, что он с надеждой и живостью обсуждал с Толлисом предстоящее путешествие.
Со слезами на глазах Майя расцеловала Зирека.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, и что все у тебя получится, – сказал он. – Может, передумаешь?
Она помотала головой:
– Нет, ни за что. Мне будет тебя не хватать, Зирек. Ты меня не забудешь?
– Вряд ли. Вот разбогатею, усадьбой обзаведусь, приглашу вас с мужем погостить. Приедете?
– Ох, Зирек…
– Гляди, все уже в путь собрались, – торопливо заметил он и лукаво усмехнулся: – Смотри не отстань, а то до Катрии… ой, то есть до Субы не доберешься. Между прочим, я тебе чистую правду сказал – катриец твой очень тебя любит. Эх, жаль, не было у нас времени с тобой подольше поговорить!
Он еще раз поцеловал ее на прощание, Эллерот пожелал им счастливого пути, и небольшой отряд вышел из лагеря.
Два солдата хорошо знали окрестности – безлюдную глухомань на границе между Саркидом и Лапаном – и повели отряд вниз по реке. За все утро им встретились только три охотника с соколами и старик, собиравший хворост в чаще, – хороший признак: местные жители без опаски ходили в лес по своим делам. Толлис спросил старика, не боится ли тот разбойников.
– Так ведь завсегда страшно, – ответил старик. – Времена лихие, а жить как-то надо. Да и чего с меня взять? Мы с хлеба на воду перебиваемся и на милость богов полагаемся, так уж вышло.
Майя вручила ему десять мельдов, и старик еще долго глядел вслед путникам.
Часов через шесть, на полпути до Найбрила, Толлис и Зан-Керель решили остановиться на ночлег.
Майя попросила одного из солдат пойти с ней вверх по течению, разделась и прыгнула в реку – смыть дорожную пыль. Солдат, как и субанцы на Ольмене, смутился при виде обнаженной Майи, стыдливо отвел глаза и шел вдоль берега, боясь взглянуть в ее сторону. Майя доплыла до места ночлега, где кипела работа: солдаты споро разбивали лагерь на опушке. Для Майи соорудили очаровательный шалаш, сплетенный из гибких веток, от которого не отказалась бы и сама Леспа. Груду сорванной травы накрыли солдатскими накидками, а на стене шалаша алыми плетьми трепсиса вывели «Серрелинда».
Вечером Майя решила развлечь спутников незамысловатыми деревенскими плясками и станцевала «Астигуату» и «Заросли камышей» – особого мастерства для них не требовалось. Солдаты увлеченно отбивали ладонями ритм знакомых с детства тонильданских мелодий, а один даже громко распевал «Тра-ля-ля!». Все обрадовались нехитрой забаве, а после ужина набрали хвороста, развели костер, выставили караул и улеглись спать.
Майя лежала без сна. Сквозь крышу шалаша мерцали редкие звезды, неподалеку журчала река, из подлеска доносились тихие шорохи и шелест. В знак уважения у шалаша выставили часового, который неторопливо расхаживал по поляне.
Душной летней ночью Майе в полудреме чудилось, что ее несет по течению темной реки, вроде той, о которой говорил Зирек в своем тарпли по Мерисе. Ей вспомнились те, кого унесла река, – и хорошие, и плохие, все, с кем ее столкнула судьба: Сенчо, Спельтон, Таррин, Дераккон, Мильвасена, Джарвиль, Рандронот, Мериса… Вспомнила Майя и тех, с кем вряд ли когда-нибудь свидится, – Сендиля, Огму, Неннониру, Отавису. Но горше всего она ощущала разлуку с Оккулой, ставшей для нее роднее сестры. «О милая Леспа! – взмолилась Майя. – Прошу тебя, сохрани Оккулу, спаси ее от проклятой Форниды, дай нам снова встретиться…»
Темный поток, что унес так много жизней, мягко покачивал Майю на волнах, нес ее к зловещим водопадам… Прибьет ли ее к берегу? Уцелеет ли она? Опасность окружала со всех сторон. «Да что же это такое?! – уныло размышляла Майя. – Почему мне вечно что-то грозит, почему мне не суждено жить спокойно, рядом с любимым, как простой крестьянке в Мирзате…»
Из размышлений ее вывел какой-то шорох у входа – караульный громко закашлял, желая привлечь ее внимание, а потом окликнул:
– Сайет?
– Что случилось?
– Тут к вам господин пришел, поговорить хочет… если вы не устали, конечно.
– Что за господин?
– Субанский владыка, сайет.
Неужели Анда-Нокомис, презрев все правила приличия, явился к ней среди ночи? Не может быть! Майя, сгорая от любопытства, решила выяснить, в чем дело. Вряд ли он пришел искать любовных утех… А может, он хочет ей что-то предложить? Что ему понадобилось?
– Впусти его, – велела она и, завернувшись в накидку, приподнялась на локтях.
Байуб-Оталь, тоже укутанный в накидку, вошел в шалаш и уселся рядом с Майей.
– Спасибо, что согласилась меня принять, – взволнованно прошептал он. – Не волнуйся, никто дурного не подумает, часовой у входа остался… Мне нужно с тобой поговорить, а другого случая не представится.
– А до завтра это не может подождать? – с притворным равнодушием осведомилась Майя.
– Нет, дело не терпит отлагательств. Понимаешь, я должен…
– Что я такого сделала?
– Нет, что ты! Я вовсе не это имел в виду… – Он неловко замялся, утратив привычное высокомерие и надменность. – Я… Майя, понимаешь, я хотел перед тобой повиниться. Я усомнился в чистоте твоих помыслов и прошу прощения за оскорбление, нанесенное тебе, истинной дочери Субы.
– Да что вы такое говорите, мой повелитель! – недоуменно воскликнула Майя.
– Ах, не называй меня так… Зови меня по имени…
– Анда-Нокомис, мне не за что вас прощать.
– Нет, есть за что! Если бы ты усомнилась в моей приверженности субанским идеалам, я бы тоже…
Майя осторожно коснулась его руки.
– Но я же не субанский бан, – ласково напомнила она.
– Я тебя презирал за то, что ты совершила, не зная о своем происхождении. Я недооценил твою верность и храбрость.
«И что теперь делать? – подумала Майя. – Не объяснять же ему, что не ради Субы я так поступаю… Даже Зирек и тот все понял, а Анда-Нокомис по-прежнему ни о чем не догадывается».
– Ах, Анда-Нокомис, пустое все это, – сказала она. – Дело прошлое. Не расстраивайтесь вы так, мне аж неловко… Если б меня в темницу бросили, я бы тоже…
– Если бы ты раньше узнала, что ты субанка…
– Тут уж ничего не поделаешь. Говорю же, дело прошлое. А сейчас…
– Вот именно, что сейчас… – взволнованно произнес он. – Вот об этом я и хотел с тобой побеседовать.
Майя встревоженно ждала, что он скажет дальше. Байуб-Оталь никогда не терял самообладания, и его волнение пугало. Он задумался, подбирая слова, потупился, сорвал травинку и покрутил ее в пальцах, будто не зная, с чего начать.
– Твое решение вернуться в Субу – чрезвычайно смелый поступок, – наконец вымолвил он. – Ведь никто не знает о том, что известно нам с тобой. Все знают только о… о Вальдерре.
– Это не важно, – рассеянно сказала Майя.
– Мне важно, чтобы тебя не убили!
«А мне все равно, – подумала она. – О Леспа, у меня сердце кровью обливается! Сколько можно о Субе толковать! Что будет, когда Зан-Керель в Катрию вернется? Как мне от Анда-Нокомиса избавиться?»
Она только хотела поблагодарить его за заботу и попросить удалиться, как он снова заговорил:
– Твоя верность Субе… твоя верность мне заслуживает похвалы. Я наконец-то понял, что мы с тобой очень похожи. Ты, как и я, не просишь ни у кого одолжений. Твои поступки говорят сами за себя. Не может быть, чтобы ты не понимала, что твое возвращение в Субу сопряжено с неимоверным риском для жизни.
«Ох, ну чего он здесь сидит!» – с досадой подумала Майя.
– Тебя наверняка это тревожит, хотя ты и не подаешь виду. Я хочу тебя успокоить и объяснить, что волноваться тебе незачем.
Она непонимающе помотала головой.
– Я тебя люблю, – порывисто произнес он. – Ты – самая необыкновенная женщина на свете. Я тобой восхищен и пришел просить твоей руки. Если ты станешь моей женой, то в Субе тебя никто не тронет. Надеюсь, я сделаю тебя счастливой.
Она ошеломленно уставилась на него. Анда-Нокомис – влюблен? В нее?! Мысль об этом казалась невероятной. Майя скорее поверила бы, если бы он заявил, что собирается стать рабом или жрецом Крэна. Она не могла вообразить Байуб-Оталя в роли любовника, будто плотские желания были ему чужды. На ее месте Неннонира расхохоталась бы, но Майя молчала, с трудом скрывая изумление. Байуб-Оталь, человек долга и слова, всегда поступал и говорил четко и взвешенно. Если он заявил, что любит Майю, то, очевидно, принял обдуманное решение стать ее верным супругом, полагая, что это спасет и защитит ее от народного гнева.
Более того, Майя также поняла, что Байуб-Оталь, в отличие от Эвд-Экахлона, не искал выгоды в предложенном союзе. Напротив, он шел на это вопреки общепринятому мнению и, таким образом, оказывал Майе величайшую честь. Если она выйдет замуж за субанского бана, то это оправдает ее в глазах всех неприятелей, хотя для самого Байуб-Оталя в этом заключался определенный риск. К примеру, легко представить себе отношение Ленкрита к подобному браку. Похоже, об этом Анда-Нокомис тоже подумал, однако же это не помешало ему заявить о своих чувствах. Майя умудрилась завоевать его сердце – пусть холодное и равнодушное, но все же…
«Странные они, эти мужчины, – подумала Майя. – Говорят о любви, а понимают под этим словом совсем другое… Таррин, Эльвер-ка-Виррион, Рандронот, Анда-Нокомис… Вот если бы объединить все эти чувства – развлечение, удовольствие, щедрость, страсть, уважение – в одном, как бы было славно! Будь я поумнее, сразу бы согласилась на предложение благородного, честного человека… А я не могу. Я же его не люблю! Ах, в Мельвда-Райне была у меня золотая корона с адамантами, не менять же ее на бронзовую или медную, а то и на свинцовую… Ох, что же делать?!»