– Майя, присмотри за вещами, – надменно велела белишбанская рабыня. – Я скоро вернусь.
Она подняла с пола свой наряд, с маниакальной аккуратностью сложила его, швырнула на пузо верховного советника, соскочила с помоста и затерялась в полумраке пиршественной залы, которая напомнила Майе озеро Серрелинда бурной ночью – смутное колышущееся пространство, наполненное плеском волн и криками невидимых птиц.
«В танце такого не было…» – мысленно вздохнула она, осторожно сняла брошенный Мерисой наряд с огромного брюха Сенчо и вздрогнула: чья-то рука легла ей на плечо.
Майя обернулась и с облегчением перевела дух – к ней подошел Эльвер-ка-Виррион. Юноша был без спутников и, как ни странно, вполне трезв. Майя почтительно приложила ладонь ко лбу:
– Мой повелитель, я…
Эльвер-ка-Виррион, не говоря ни слова, решительно притянул ее к себе и поцеловал.
– Я не повелитель, – сказал он. – Я обычный мужчина, сраженный твоей красотой. Прекраснее тебя нет никого на свете. Я увидел тебя на Халькурниле, и в тот же миг ты покорила мое сердце. Молю тебя, отдайся мне, сделай меня самым счастливым мужчиной в Бекле!
Майя растерянно отшатнулась, напуганная пылкостью юноши. Эльвер-ка-Виррион со страстным восторгом глядел на нее, но в ушах Майи звучало грозное предупреждение Оккулы.
– Простите, мой повелитель, это не в моей власти. Я – прислужница верховного советника.
– Этот боров еще долго не проснется, – заявил Эльвер-ка-Виррион, окинув спящего Сенчо презрительным взглядом. – Майя, почему я не могу тебя забыть? Ты… ты такая настоящая, непорочная, как прекрасный цветок, которого никто и никогда не видел, а я отыскал… Ты невинна и чистосердечна, а здесь все внушает омерзение… – Он со вздохом обвел рукой пиршественную залу. – Майя, пойдем со мной, умоляю! Мое сердце принадлежит тебе, тебе одной!
Майя молчала.
– Ах, неужели ты мне не веришь? – горестно воскликнул юноша. – Ответь мне, Майя!
– Я – невольница, мой повелитель, – прошептала она, и глаза ее наполнились слезами. – Мой хозяин…
– Ну, с ним я все улажу, – без особого убеждения пообещал Эльвер-ка-Виррион, но в его голосе слышалось отчаяние.
Оккула уже объяснила Майе, что верховный советник, как любой вульгарный выскочка, обладал невероятной гордыней и задеть его, пусть даже и неумышленно, было легче легкого. Если Сенчо затаит обиду, то Эльвер-ка-Виррион, воплощение отваги и изящества, никак не сможет загладить свою вину, точно так же как малый ребенок не сможет удержать разъяренного быка за рога. Майя представила, как подруга укоризненно качает головой, и торопливо произнесла:
– Прошу прощения, мой повелитель, но без позволения хозяина я не могу. В другой раз…
– Нет, сейчас! – воскликнул Эльвер-ка-Виррион, раздосадованно стукнул кулаком по ладони и сам рассмеялся своему нетерпению.
– Ах, мой повелитель, не вините меня, – умоляюще пролепетала Майя, утратив остатки самообладания. – Прошу вас, если вы и впрямь питаете ко мне все эти чувства, то оставьте меня в покое.
Эльвер-ка-Виррион изумленно уставился на нее. У Майи дрожали губы, по щекам катились слезы.
– Будь по-твоему, – наконец ответил он, резко отвернулся и сошел с помоста в сумрак залы.
Майя обессиленно опустилась на табурет, расстроенная и напуганная встречей со знатным красавцем. Она выросла в простом и понятном мире, где самыми большими несчастьями были голод и зубная боль – и то и другое неприятно, но объяснимо. Здесь, в столице, все было непонятно и смутно. Майя поступила именно так, как велела ей Оккула, но правильно ли это? А вдруг Майя оскорбила Эльвер-ка-Вирриона своим отказом и юноша теперь ей отомстит?
– О Леспа среди звезд! – шепотом взмолилась Майя, но в небе, затянутом тучами, звезд не было видно.
У Майи закружилась голова, захотелось поскорее вернуться домой.
Девушка и думать забыла о своем хозяине, лежавшем на ложе, как огромный дохлый аллигатор, выброшенный на илистый берег. Неожиданно он пошевелился, облизал толстые губы, разлепил набрякшие веки и, пытаясь повернуться на бок, протянул руку к полотенцу в изголовье. Майя вскочила, торопливо схватила свежее полотенце, осторожно, как учила Мериса, обтерла Сенчо лицо и тело, затем приподняла хозяину голову, предложила ему вина и поднесла к носу размятые в ладонях пряные травы.
Сенчо прополоскал рот вином и сплюнул в протянутый кубок. Майя торопливо отставила кубок в сторону и склонилась над хозяином. Он жадными губами приник к ее соску и потянул руку Майи к своему паху. Ясно было, что Сенчо еще не совсем пришел в себя: через несколько мгновений губы его обмякли, а голова бессильно опустилась на подушки. Майя прекрасно поняла, чего он хочет, – сказались уроки Таррина, – но застыла в растерянности. Тут верховный советник громко рыгнул, не открывая глаз, и простонал:
– Мериса!
Майя оцепенела от страха.
– Мериса! – нетерпеливо прорычал Сенчо.
Майя испуганно метнулась с помоста в пиршественную залу, выкликая имя белишбанской невольницы, запуталась в гирлянде желтых лилий и чуть не упала – стебли скользили под подошвами кожаных туфелек, – потом, у самого бассейна, зацепилась о чью-то задницу и растянулась во весь рост, но тут же вскочила и побежала дальше. Вслед ей неслись крики и ругательства.
Внезапно в полумраке Майя увидела Мерису на полу среди подушек, наполовину скрытую мужским торсом. Ноги девушки, сплетенные вокруг пояса мужчины, ритмично сжимались; Мериса тяжело дышала, будто взбираясь на крутой холм; глаза ее были полузакрыты, голова запрокинута.
– Мериса! – воскликнула Майя, склоняясь над ней.
– Чего тебе? – пролепетала белишбанка. – Оставь нас в покое.
Майя потянулась к ней и встряхнула за плечо:
– Он проснулся, тебя зовет. Тебя, понимаешь? Пойдем скорее!
– Убирайся! – прошипела Мериса, скаля зубы, как рассерженная кошка. – Плевать я на него хотела! Подумаешь, верховный советник! – Она изо всех сил прикусила любовника за ухо, и тот вскрикнул от боли. – О! Не останавливайся! Убью, если остановишься.
Майя еще немного подождала, прислушиваясь к гулкому шуму, доносящемуся со всех сторон, будто от водопадов у озера Серрелинда, потом повернулась и со всех ног бросилась к помосту.
В последние несколько дней Сенчо несколько раз вспоминал о юной тонильданской девушке, чье имя забыл, а то и просто не знал. Купил он ее, следуя минутной прихоти, и теперь раскаивался в напрасной трате денег. Дрожащая от страха обнаженная красавица напомнила Сенчо о его собственной юности и возродила в нем жадное, жестокое влечение, которое в те дни он изредка удовлетворял. В частности, она вызвала в памяти верховного советника происшествие двадцатилетней давности, в Кебине, куда Фравак отправил Сенчо по делам. Имени той девушки верховный советник тоже не знал – служанка на постоялом дворе, наивная простушка, недавно оставившая родительский дом. Вечером Сенчо щедро расплатился с хозяином, незаметно вынес свои вещи из комнаты и спрятал во дворе, а через двадцать минут завалил служанку на сено в амбаре и надругался над бедняжкой. После этого он снял комнату на другом постоялом дворе, справедливо полагая, что на жалобы девушки никто не обратит внимания, а искать насильника не станут. Он до сих пор с наслаждением вспоминал истошные рыдания и стоны девушки.
Насилие над юной тонильданской красавицей доставило бы верховному советнику огромное удовольствие, но, к его глубокому сожалению, на подобные подвиги он был больше не способен. Сенчо решил, что имеет смысл вернуть рабыню Лаллоку и потребовать назад уплаченные деньги, потому что обучение наивной девчонки займет слишком много времени; вдобавок он не желал терпеть неумелых ласк неопытной невольницы, пусть даже и прехорошенькой.
Впрочем, он спросил совета у Теревинфии, лежа под опахалами в предгрозовой духоте веранды, увитой плющом. Верная служанка, поразмыслив, объявила, что девчонку стоит придержать по целому ряду причин. Во-первых, следовало поддерживать порядок в женских покоях: Юнсемису и Тиусто продали, а Дифна не обладала должным сладострастием и вдобавок уже почти собрала сумму, необходимую для своего выкупа. Верховный советник не сожалел, что с Дифной придется расстаться, – она хорошо себя зарекомендовала и всегда исполняла то, что от нее требовали. К развращенной и распутной Мерисе Теревинфия относилась с подозрением: белишбанская рабыня была упрямой, своевольной и склонной к вспышкам безудержной ярости. А вот юная тонильданская красавица могла оказаться удачным приобретением: ее фигура и внешность были выше всяких похвал, а в характере и поведении Майи зоркий глаз Теревинфии приметил многообещающие черты – девушка делила ложе со своей чернокожей подругой, во всем ей доверяла и быстро постигала необходимую науку, более того, стремилась во всем угодить и отличалась послушанием и кротостью. Ее чрезвычайная молодость и невинность служили залогом того, что излюбленные верховным советником способы удовлетворения страсти девчонка усвоит без отвращения, в отличие от Мерисы и других невольниц, привыкших к обычному безыскусному бастанью. Сенчо, разморенный жарой и вкусным обедом, выслушал доводы Теревинфии и согласился подождать.
В выборе невольниц, которые будут сопровождать его на празднество, верховный советник руководствовался двумя соображениями: новизной и экстравагантностью. Необычайная красота новой рабыни и ее покорность перевесили необученность девушки. Впрочем, дабы компенсировать этот недостаток, Сенчо решил взять на пиршество разнузданную Мерису, а не щепетильную и слишком взыскательную Дифну. Мериса, как и сам Сенчо, родилась в трущобах, и ее ничего не смущало; она вполне сможет управиться с тонильданской девчонкой и обучить ее всем необходимым премудростям. Разумеется, наивная рабыня будет робеть и стесняться, но это только увеличивало ее прелесть – верховный советник обожал наблюдать за страданиями окружающих.
Как оказалось, Сенчо принял мудрое и взвешенное решение: его невольницы привлекли внимание гостей, и многие, включая маршала Кембри, отзывались о девушках с неприкрытым восхищением. Рабыни ловко и предупредительно ухаживали за Сенчо, так что он сполна насладился роскошным угощением и поч