– В самом деле? Быть может, – задумчиво проговорил Ринарди.
– Да-да! Наверняка! – подтвердила Майя. – И знаешь… – Она подошла к отцу ближе и таинственно прошептала: – Если ты будешь работать над собой, по-прежнему слушаясь Кассиния, твои глаза и уши могут снова открыться…
– Кассиний сказал это? – вскричал Ринарди.
Майя утвердительно кивнула.
Отец поднял девочку и прижал к своей груди:
– Ах! Дай бог, чтобы это была правда!
И точно: с течением лет обещанию Майи суждено было сбываться все шире и определенней. По мере того как научные занятия Ринарди продвигались вперед – медленно, но неуклонно, – духовные способности самого профессора развивались сильнее, и ему открывались дотоле неведомые, необъятные горизонты… Средства и силы его умножались и крепли, задачи расширялись, но зато и достижение желанных целей отодвигалось все дальше со всяким днем и, казалось, становилось неуловимей. Беспрерывно увлекаемый удачей то в одной, то в другой подробности, Ринарди то и дело отвлекался от главной задачи; заинтересованный как истинный идеалист, влюбленный в силу знания, а не в успех его практических приложений, профессор гнался за частными явлениями, а их было столько, что целого никак не удавалось охватить. А время между тем убегало; другие, более практичные изыскатели не дремали: Эдисон с многочисленной плеядой предшественников и последователей то и дело предвосхищал замыслы Ринарди. Судьба словно дразнила его надеждой, в самую минуту ее исполнения вдруг вырывая у него конечный успех, чтобы потешить им других. Но это не отнимало у профессора бодрости, напротив: частные и, как ему казалось, неудовлетворительные успехи сил электричества, применений телефона, фонографа и прочих изобретений нашего плодовитого века еще сильнее разжигали его стремления полнее приложить их ко благу человечества, упрочить применение их, развить их действия до возможного совершенства.
Ему хотелось довести каждый открывавшийся ему проблеск до полного, яркого, всестороннего света, а не тратить искр по мелочам.
– Все это добрые лучи! – говорил Ринарди. – Они ослепят каждого работника во мраке нашего неведения, именуемого наукой, но не облагодетельствуют мира, как облагодетельствовало бы его открытие источника всемирной силы, света неугасимого – великой души Вселенной, коей все движется, и все держится, и все живет!..
– Ринарди разыскивает начало начал! Animus mundi [1], великую причину бытия, не только постичь, но и полонить желает! – смеялись те немногие, кто сохранил сношения с чудаком или память о нем.
Другие решили проще:
– Да бедняга рехнулся!.. Ум за разум зашел. Но всего печальнее, что он и дочь свою с ума свел!
– Ну, с этим можно и не согласиться! – протестовали знавшие дело ближе. – Скорее она отца с ума сводит. Эта несчастная девушка решительно безумна! Вечно окружена какими-то духами, оборотнями, кикиморами, воспитана то ли невидимкой-колдуном, то ли домовым. Летает на всяческие шабаши… Совсем самодурка юродивая!
– Просто бедная больная девочка, – заключали наиболее милосердные.
Поистине, Майя была окружена чудесами, которые не могли не возбудить недоверия и подозрения или в искренности ее, или в здравости ее ума. До пятнадцати-шестнадцати лет не было границ волшебным проявлениям ее существования и, казалось, не было им определенной цели, кроме потехи самой Майи. К чему были эти встречи с загадочными существами не нашего, чуждого плотскому мира? Русалки, дриады, саламандры и сильфы, ей одной видимые и слышные, не давали никаких указаний по этим предметам, да и вообще никаких полезных сведений не сообщали, если не считать таковым убеждение в их собственном существовании.
Кассиний – другое дело! Майя имела полное право называть его своим учителем. Чем старше становилась она, тем серьезнее становились и их занятия. Те долгие часы, которые, по всеобщему убеждению, девочка отдавала уединенным прогулкам, были посвящены беседам с Белым братом, а с десятилетнего возраста ученицы он начал требовать, чтобы та записывала не только его рассказы, но и свои сновидения – те из них, которые ей покажутся занимательны. И странное дело: Майя скоро начала замечать удивительное согласование между теми и другими, будто сны ее служили дополнениями, иллюстрациями к его рассказам. Она спросила его, почему так выходит. Кассиний на вопрос отвечал вопросом: разве это ей не нравится? «Отчего же! Напротив, очень нравится! Но… странно. Почему так?» – настаивала Майя.
Однако на все свои вопросы она получила в ответ лишь просьбу воздерживаться от праздного любопытства, а также раз и навсегда забыть такие лишенные значения слова, как «странность», «чудеса», «сверхъестественность» и им подобные доказательства людской несостоятельности.
Глава IV
В день совершеннолетия, когда Майе исполнилось шестнадцать лет, таинственный наставник впервые сказал ей, что их общение имеет – «как и все в природе, каждый факт в жизни людей» – свои определенные цель и значение.
– В чем они заключаются, тебе еще рано знать, – говорил он. – Могу только сообщить, что они велики и благотворны и для тебя, и для всего человечества! Будь строга к себе и внимательна ко всему, что я отныне буду тебе сообщать. Если желаешь достигнуть возможных для людей совершенства и знания, если искренне хочешь добра и пользы своим ближним, как то повелевает воля Творца Вселенной, – забудь себя!
– Ты ведь знаешь, дитя мое, – говорил он ей в другой раз, – что все двойственно в природе: свет и тьма, добро и зло, истина и ложь, любовь и ненависть враждуют искони, и искони последние торжествуют, а первые терпят гонения и, большей частью, должны скрываться, чтобы не пасть жертвами злобы невежественных людей, а им же приносить пользу. В былые, давние времена наше Белое братство царило во всем мире и сеяло истину, невозбранно посвящая избранных, умевших доказать свою правоспособность неустанной преданностью святым задачам, полным самоотречением от мирских, обманных благ ради познания высших таинств, знаний и сил. Письменам редко вверялись эти таинства и мудрость, а больше передавались изустно от посвященных к неофитам…
Такие избранные, «хранители истины в духе», существуют и ныне, – утверждал Кассиний, – но втайне, чтоб избегнуть безумных гонений невежд, требующих идолов и знамений, слепой толпы, всегда готовой стать под знамена злобы и мрака Черного братства – вековечных врагов света.
Сами по себе эти несчастные поборники темных сил природы против нас бессильны, – заключил наставник свою речь. – Мы не боимся за себя, но боимся за человечество, которое может погибнуть, веря их лживым внушениям, входя в соблазн и грех, преследуя поборников истины…
С годами Майю все больше увлекало явление ей новых чудесных созданий. С виду обыкновенные, красивые и веселые юноши и девушки, они показывались перед ней на прогулках, преграждали Майе путь, словно не замечая ее, носились по лесным тропам, водили воздушные хороводы на цветущих полянах, плескались в светлом озере, маня ее к себе, и не раз умели втянуть ее в свои забавы. Они подсмеивались над девушкой, если она отказывалась принимать участие в их играх; добродушно укоряли в трусости, в неблагодарности, в забвении счастливых забав ее детства и в неумении пользоваться дарами природы, лучшим временем жизни – молодостью, столь кратковременной у людей.
Майя скоро узнала, что верить этим блестящим эфемеридам нельзя, что они только внешностью и блистают, а внутри вместо души и сердца они «подбиты холодным ветром», как в шутку говаривал ей Кассиний. Но все же порой девушка увлекалась красотой и вечной веселостью загадочных созданий. Их она не боялась, как других, часто сходных с ними по внешности, но гораздо более зловредных видений – воплощений злых помыслов и страстей человеческих. Прежде она и тех не страшилась нисколько: в детстве они пробуждали в ней одно любопытство, но не привлекали нимало, чаще даже представляясь в уродливых или смешных формах, нежели красивых. Теперь было не то. Теперь эти «элементы зла» ее часто заинтересовывали, а едва она обращала на них внимание, они получали к ней доступ и близость, которых прежде не бывало. Майя старалась их устранять, помня советы Кассиния, но дело это было непростое. И чем далее шло время, тем становилось труднее. Ей даже не всегда удавалось отличать теперь эти порождения людских пороков, эти злые «испарения», воплощенные в образы, от безвредных «начал», элементарных зарождений вечных творческих сил самой матери-природы, не терпящей ни в чем пустоты.
На беду, в последнее время Кассиний все реже и реже навещал свою ученицу. Он говорил, что ей надо привыкать самой руководить собственными действиями и помыслами; что он обязан предоставить ей полную самостоятельность, что «свободный выбор» ее не должен быть ни стеснен, ни направляем долее.
Майя справлялась с собою как умела. В последнее лето она почти отказывалась от прогулок, но ее спутники всюду находили к ней доступ, спрятаться было невозможно. Едва девушка задумывалась, едва закрывала глаза ночью, надеясь уснуть, ее тотчас окружали рои блестящих видений, и она, полоненная их золотыми сетями, неслась вслед за эфемеридами в волшебные области, часто не умея отличить мечты или сна от действительности.
Глава V
Однажды во сне Майя увидела себя в царстве гномов. Она очутилась перед пламенным жерлом к ядру Вселенной. Там живо и ловко работали маленькие рудокопы, кузнецы и ювелиры – «эти трудолюбивые деятели природы, которых тупоумие людское, – думалось Майе, – окончательно отнесло в область мифа». Они суетились вокруг гостьи, добродушно показывали свои разнообразные труды: как они распоряжаются источниками металлов, как преграждают вулканические движения, направляя их в менее заселенные местности, по возможности в океаны или на кряжи необитаемых гор, и тем спасают людей от многих бедствий. Она расспрашивала гномов: почему бы им не расчистить пошире ложа для золотых жил да пустить их из горнила земного так же щедро, как пускают они железо и медь? почему бы не рассыпать погуще драгоценные каменья из неиссякаемых сокровищниц, которые ей показывали? Подземные жители только смеялись, уверяя, что это не изменило бы к лучшему положения ее братьев по плоти, безумцев-людей, которые ценят только редкие побрякушки, а на сокровища, щедро изливаемые для них природой на поверхность земную, и внимания обратить не хотят, и воспользоваться не умеют. Не в золоте и не в алмазах главные сокровища, вверенные им, уверяли Майю гномы, но недостойны люди их откровений…