МОТИН. Слушай, хватит...
ПЁТР. Максим так и сказал, мол, оставь его, доиграешься.
САМОЙЛОВ. Я не понимаю, чего вы все ссылаетесь на этого Максима, будто на учителя?
МОТИН. Как дети малые, что Пётр, что Василий, носятся, как с писаной торбой!
ПЁТР. Ну они там действительно... Кое-чему научили...
САМОЙЛОВ. Чему?
ПЁТР. Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?
МОТИН. Знаю. Я ж тебе введение в дзен-буддизм давал.
ПЁТР. А ты не находишь, что Максим и Фёдор ведут себя часто как бы...
МОТИН. По дзену?
Все, даже не слышавшие о дзен-буддизме, смеются.
ПЁТР. А что?
ЖИТОЙ. А то, что нам пора выпить.
МОТИН (Самойлову). Сделай погромче, или выруби. Это тоже Эллингтон?
ПЁТР. Да. Нет, не делай громче, погоди. Я такой случай расскажу. У дома, где живут Максим и Фёдор лежит пень какой-то круглый, и Фёдор, всякий раз, проходя мимо, говорит: "Во, калабаха!" Я однажды ему говорю: "Ты что всякий раз это говоришь? Я давно знаю, что это калабаха!" И тогда Максим, он с нами шёл, показывает мне кулак и говорит: "А это ты видел?"
МОТИН. Всё?
ПЁТР. Да, всё.
Всеобщий смех.
МОТИН (Разводит руками с уважительной гримасой). Да, это не для слабонервных.
ПЁТР. А чего ржать?
Смех, было утихший, усиливается.
ПЁТР. Эх!..
Всеобщий смех.
ЖИТОЙ. Ну, я так скажу: год не пей; а тут уж сам бог велел. (Разливает.)
ПЁТР. Так что, по-вашему, хотел сказать Максим этой фразой? Перестаньте ржать, дослушайте! Он хотел сказать, что хотя я и много раз видел кулак Максима, к примеру, он может явиться совсем в другом качестве, да каждый раз и является. Так и каждый предмет в мире, каждое явление, сколь бы оно ни было привычно, должно приковывать наше внимание неослабно: ведь всё может измениться, всё меняется, а мы в плену догматизма. Это внимание ко всему и выражает Фёдор, так неотвязчиво, на первый взгляд, обративший внимание на калабаху. Он вновь и вновь постигал её.
Пауза.
САМОЙЛОВ. Это, что называется, высосано из пальца.
ВОВИК. Нет, всё это, конечно, интересно, но вряд ли Максим это имел в виду, когда показывал кулак.
ВАСИЛИЙ. Каждому своё. То есть, каждый понимает, что ему дано.
ПЁТР (зло). Ой, ой, ой! Да не в этом дело. Что значит не имел в виду? Максим и Фёдор все, конечно, делают интуитивно.
МОТИН. Прошу, хватит!
ВОВИК. Нет, дай досказать-то!
ПЁТР. ...но они тоже все-таки понимают, что делают. Вот другой случай. Я заметил однажды что Фёдор, отстояв очередь у пивного ларька, пиво не пьёт, а отходит.
ЖИТОЙ (пораженно). Зачем?
ПЁТР. Вот и я спрашиваю, зачем? Тем более, что Фёдор снова потом встаёт в очередь. И тогда Фёдор мне ответил: "Чтобы творение осталось в вечности, его не надо доводить до конца".
(Ухмылки).
САМОЙЛОВ. Ну, это вообще идиотизм.
ЖИТОЙ. Я что-то не врубился. Давайте выпьем.
Разливает.
ПЁТР. Ну, эту фразу - что творение осталось в вечности, его не надо доводить до конца - я ему сам когда-то говорил. Известный принцип, восточный. В Китае, например, когда строили императорский дворец, один угол оставляли не достроенным. Так и здесь. Фёдор, прямо говоря, человек, не слишком умный, не слишком большой,- где ему исполнять этот принцип? Только так, на таком уровне. Он даёт понять, что и в мелочах необходимы высокие принципы. Это самое трудное. Конечно, здесь он выглядит юмористически, но это тем более очевидно. Можно сказать, что он совсем неправильно этот принцип применил, одно дело - не довести творение до конца, прервать его где-то вблизи совершенства, а другое - вообще не начать, остановиться где-то на подготовительном этапе, - стоянии в очереди. Этим он просто иронизирует надо мной, говорит, что не за всякий принцип следует хвататься. А ещё это было сделано затем, чтобы посмотреть, как на это будут реагировать такие ослы, как вы, которые только ржать и умеют.
САМОЙЛОВ. Ну, брось, чего ты разозлился...
МОТИН. А какого хрена выколпачиваться-то весь вечер? Может, хватит?
ВОВИК. Да что вы... ладно...
ЖИТОЙ. Ребята, бросьте. Вовик, ты допьешь когда-нибудь?
ВАСИЛИЙ. Вовик, тебе уже хватит, по-моему.
МОТИН. Эй, Самойлов! Плёнка кончилась давно. Ставь на другую сторону.
САМОЙЛОВ. А что там?
ПЁТР. Эллингтон.
САМОЙЛОВ. А что-нибудь другое есть?
ВАСИЛИЙ. Да ставь Эллингтона, фиг с ним! (Мотину.)
Ну, как у тебя с работой?
МОТИН. Пошёл в задницу со своей работой!
ВОВИК. Нет, а интересно, этот Фёдор...
ЖИТОЙ. Пётр, ты куда стопку дел? А дай-ка, вон она, у магнитофона.
Самойлов ставит пленку на другую сторону и увеличивает громкость. Все вынуждены говорить повышенными голосами.
ПЁТР (как бы про себя). Вы не понимаете простой вещи. Как Шестов отлично сказал про это: человечество помешалось на идее разумного понимания. Вот Максим и Фёдор... ну, между нами, люди глупые...
МОТИН (саркастически). Да не может быть!
ПЁТР. .. .и ничуть не более необыкновенные, чем мы.
Но, как ни странно, они выбрались из этого мира невыносимой обыденщины... как бы с чёрного хода. И вот...
ВАСИЛИЙ. Пётр, ты заткнись, пока не поздно.
САМОЙЛОВ. Вовик, передай там колбасу, если осталась.
ЖИТОЙ. Ну и колбаса сегодня. Я прямо не знаю, что такое. Ел бы да ел!
ВСАИЛИЙ. Сам ты, Пётр, хоть и лотофаг, помешался на идее разумного понимания. Хреновый дзен-буддизм получается, если его так размусолить можно.
ВАСИЛИЙ. А ты попробуй объяснить про Максима!
ПЁТР. Ты, видно, просто пьян. А Максим и Фёдор -неизвестные герои, и необъяснимые.
ЖИТОЙ. Мать честная! Мы ещё портвейн недопили!!! Василий, у тебя ещё бутылка осталась!
ВАСИЛИЙ. Точно. Возьми там, в полиэтиленовом мешке.
САМОЙЛОВ. Пётр, куда бы Вовика девать?
ПЁТР. Вон, у меня под кроватью спальный мешок. Положи его туда.
МОТИН. Ещё бы не отрубился, когда весь вечер мозги дрочат про этих Максима и Фёдора. Я удивляюсь, как это мы все не отрубились. Если бы хоть путём рассказать мог, а то танки, коаны. А что такое "моногатари"?
ЖИТОЙ. Эй, ребята, давайте выпьем наконец, спокойно. (Разливает.)
САМОЙЛОВ. Во, тихо! Это Маккартни?
ПЁТР. Да, вроде.
САМОЙЛОВ. Тихо! Давайте, послушаем.
Дослушивают плёнку до конца, притопывая ногами. Самойлов подпевает.
МОТИН. Давай ещё что-нибудь. Таня Иванова у тебя есть?
ПЁТР. Нет.
ЖИТОЙ. Вот жаль! Вот под неё пить, я вам скажу...
ВАСИЛИЙ. Под неё только водку.
ЖИТОЙ. Так сейчас сколько? Эх, зараза! Десятый час. Ладно. Всё равно, портвейн кончается, - надо сложиться и в ресторан.
Все, кроме спящего Вовика и Самойлова, выгребают оставшиеся деньги. Житой бежит в ресторан. Мотин ставит на магнитофон новую пленку наобум.
МОТИН. Это что такое?
ПЁТР. Эллингтон.
МОТИН. Ты что его, маринуешь, что ли?
Пауза. Некоторое время в ожидании приходится слушать Эллингтона. У всех добрый, расслабленный вид.
ВАСИЛИЙ (Мотину). Ну, нарисовал что-нибудь?
МОТИН. Да так... Времени нет.
ВАСИЛИЙ. А у кого оно есть? Все равно ждать нечего. Тысячи от Блока не будет.
МОТИН (серьёзно). Я жду, когда вырастет сын.
ВАСИЛИЙ. А сколько ему сейчас?
МОТИН. Года два.
ВАСИЛИЙ. Года два! Ты что, не знаешь точно?
МОТИН. Два года! Ничего я не жду!
ВАСИЛИЙ. Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал! Например, когда кончится это настоящее и начнётся новое. Были в школе, ждали, когда кончим. В институте тоже ждали, мечтали, когда отучимся. Теперь ждём, когда сын вырастет, а то и того пуще - когда на пенсию выйдем. И самые счастливые всё торопят будущее. Ну, не ужасно ли? Скорее, скорее пережить это, а потом другое, а потом смерть по-вашему? Будто пловец изо всех сил плывёт, как можно быстрее, не обращая ни на что внимания, плывёт к цели. И потому пловцу полагается быть оптимистом.
ПЁТР. Но спасительнее недуманье о смерти.
ВАСИЛИЙ. От чего спасительнее? Ещё спасительнее тогда сумасшествие. Чего мы опять из пустого в порожнее перегонять будем? Слышал я жизнь самоцель. Лучше и умнее жизни ничего не придумаешь. Чего вы все ждёте?
ПЁТР. Чего это Житого давно нет?
МОТИН. Господи, как мне все надоело!
Пауза. Мотин задрёмывает.
ПЁТР. Го-Си писал: "В те дни, когда мой отец брался за кисть, он непременно садился у чистого окна за чистый стол, зажигал благовония, брал лучшую кисть и превосходную тушь, мыл руки, чистил тушеницу. Словно встречал большого гостя. Дух его был чист. Мысль сосредоточенная. Потом он начинал работать.
Или художник Возрождения - он два дня постился, потом после долгой молитвы, прогнав всех из дому, подождав, пока осядет пыль, брался за кисть. Вот Мотину хочется только так. Между прочим, про Го-Си мне рассказал Максим. Ну, знаешь, в какой обстановочке: в их засранной комнате, в руке никогда не мытый стакан, с такой же травиловкой, что мы сейчас пьём. Для чего нужна была древняя чистота? Чтобы внешнее не отвлекало. А мы, может быть достигли такой сосредоточенности, что и внешнее не важно? У Ахматовой вспомнил что-то такое: "Когда б вы знали, из какого сора стихи растут, не ведая стыда..." Василий, не выдержав, смеётся.
ВАСИЛИЙ. Достиг он! (Смеётся.)
ПЁТР. А чего?
ВАСИЛИЙ. Ничего. Ты всё верно говоришь, Пётр, дай я тебя поцелую. Ты фаустовский человек, Пётр, фаустовский. Что-то я про Фауста хотел... Да! Это Максим тебе про Го-Си?
ПЁТР. Ну?
ВАСИЛИЙ. А откуда он знает?
ПЁТР. Знает, и всё тут.
Пауза.
САМОЙЛОВ. Пётр, я полежу на кровати до Житого?
ПЁТР. Давай.
ВАСИЛИЙ (неожиданно пьяно). Пётр, а хочешь я расскажу тебе, кто Пужатого убил?
ПЁТР. Не ты ли уж?
ВАСИЛИЙ. Я? Да нет, не я. Максим убил.
ПЁТР. А ты, брат Карамазов, научил убить?
ВАСИЛИЙ. Вот почему Кобота не забрали? Ведь очевидно, что надо забрать. Почему?