Большинство женщин оплакивают смерть возлюбленного не только потому, что его любили, но ради того, чтобы казаться еще достойней его любви.
Чужое насилие бывает нам менее мучительно, нежели то, что мы вершим сами над собой.
Каждому известно, что не подобает вести разговоры о собственной жене; однако не каждый знает, что еще менее допустимо вести разговоры о себе.
Иные добрые качества, будучи даны нам от природы, перерастают в недостатки, другие же, будучи благоприобретенными, вовек не достигают совершенства. Так, например, рачительность при распоряжении своим состоянием или доверием должна диктоваться разумом; напротив, доброта и доблесть – природой.
Какое бы недоверие ни вызывала у нас искренность собеседника, мы неизменно верим, что с нами он правдивей, чем с прочими.
Мало найдется порядочных женщин, которым не прискучило бы их призвание.
Большинство порядочных женщин – тайный клад, который пребывает в целости лишь потому, что его никто не ищет.
В насилии, которое совершаешь над собой, чтобы побороть любовь, часто больше жестокости, нежели в суровости тех, кого любишь.
Нет трусов, которые бы всегда знали полную меру своего страха.
Это почти всегда вина тех, кто влюблен, – не отдавать отчета, что их уже не любят.
Большинству молодых людей кажется, что они естественны, когда на самом деле они плохо воспитаны и грубы.
Иной раз мы льем слезы, которые нас самих вводят в заблуждение, сперва повергнув в заблуждение всех прочих.
Считать, что возлюбленную любят за ее любовь, – великое заблуждение.
Посредственные умы обычно осуждают все, что выше их понимания.
Настоящая дружба истребляет зависть, а настоящая любовь – кокетство.
Самый крупный недочет проницательности не в том, чтобы не достигнуть цели, а в том, чтобы промахнуться.
Можно давать советы, но нельзя внушить правильный образ действий.
Когда наше достоинство идет на убыль, то убывает и вкус.
Фортуна делает зримыми наши добродетели и пороки, как свет – окружающие нас предметы.
Насилие, которое мы совершаем над собой, чтобы сохранить верность любимому человеку, ничем не лучше измены.
Наши поступки – как заданные рифмы в буриме: каждый подставляет под них то, что заблагорассудится.
Желание поговорить о себе и представить наши недостатки с выгодной стороны – вот, во многом, наша искренность.
Стоит удивляться лишь тому, что мы еще способны удивляться.
Почти в равной мере тяжело угождать и тогда, когда любовь велика, и тогда, когда ее больше нет.
Никто не бывает столь часто не прав, как те, для кого эта мысль нестерпима.
Из глупца хорошего человека не выкроить.
Если тщеславие не опрокидывает добродетели, то хотя бы заставляет их пошатнуться.
Чужое тщеславие для нас невыносимо тем, что уязвляет наше собственное.
Легче отказаться от выгоды, нежели от увлечения.
Фортуна никому не кажется так слепа, как тем, кто от нее не видит добра.
С фортуной надо обходиться как со здоровьем: когда хорошо – наслаждаться, когда плохо – терпеть и не прибегать к сильным средствам без крайней необходимости.
Буржуазный вид может порой затеряться в армии, но не при дворе.
Можно быть хитрей того или этого, но нельзя быть хитрей всех.
Порой не так больно быть обманутым любимым человеком, как перестать обманываться на его счет.
Первому возлюбленному долго не дают отставку, если не берут второго.
Нам не хватает смелости одним махом утверждать, что мы лишены недостатков, а наши враги – достоинств; однако в частностях мы весьма к этому близки.
Из всех недостатков нам легче всего согласиться с ленью; мы убеждаем себя, что она сродни всем мирным добродетелям и что остальные она не столько разрушает, сколько на время лишает действенности.
Есть величие, от фортуны не зависящее: это нечто неуловимое, что нас выделяет и словно бы указывает на великое предназначение; это нами самими незаметно назначенная ценность; именно это завоевывает почтение окружающих и возносит нас выше, нежели происхождение, сан или даже достоинства.
Есть достоинство без величия, но нет величия без того или иного достоинства.
Величие для достоинства – что убор для красавицы.
Чего меньше всего в галантности, так это любви.
Фортуна порой возносит нас за счет наших недостатков, и заслуги иных докучных людей не находили бы вознаграждения, когда бы не желание от них отделаться.
Природа укрыла в недрах нашего духа дарования и способности, нам самим неведомые; выявить их могут лишь страсти, которые порой сообщают нашим взглядам большую определенность и законченность, чем это доступно искусству.
Мы новички в каждом возрасте нашей жизни, и нам нередко недостает опыта, несмотря на любое количество лет.
Кокетки почитают необходимым явно ревновать своих возлюбленных, чтобы скрыть зависть к другим женщинам.
Почему-то нам кажется, что те, кто попадается на наши хитрости, не столь заслуживают насмешки, как мы сами, когда нас обводят вокруг пальца.
Для тех, кто когда-то был привлекателен, в старые годы самая опасная нелепость – забывать, что это было когда-то.
Нам часто приходилось бы краснеть за наши лучшие поступки, если бы мир мог видеть, из каких побуждений они совершаются.
Величайшее достижение дружбы не в том, чтобы не скрывать от друга свои недостатки, но в том, чтобы открыть ему глаза на его собственные.
Любые недостатки простительней того, как их скрывают.
Какой бы позор мы на себя ни навлекли, почти всегда есть возможность восстановить доброе имя.
Не может быть долго приятен тот, чей ум однообразен.
Безумцы и глупцы видят то, что им вздумается.
Ум порой помогает нам отважно делать глупости.
Живость, с годами лишь возрастающая, недалека от безумия.
В любви тот, кто исцеляется первым, исцеляется верней.
Молодым женщинам, если они не хотят прослыть кокетками, и мужчинам в летах, если они хотят избежать насмешек, не следует рассуждать о любви так, будто это может иметь к ним отношение.
Когда мы занимаем должности ниже наших достоинств, то можем показаться гигантами, но в должностях, слишком для нас высоких, куда чаще кажемся карликами.
Нам часто кажется, что мы стойко переносим постигшие нас несчастья, принимая за стойкость упадок духа; мы терпим беды, не решаясь взглянуть им в лицо, как те трусы, что дают себя убить, не решаясь обороняться.
Беседе более всего способствует не ум, а доверие.
Все страсти заставляют нас совершать ошибки, но любовь толкает на самые нелепые.
Немногие умеют быть стариками.
Мы приписываем себе недостатки, противоположные тем, что имеем: так, будучи слабы, хвалимся упрямством.
Проницательность внешне схожа с прорицанием и потому более льстит нашему тщеславию, нежели все прочие способности ума.
Очарование новизны и длительность привычки, несмотря на всю свою противоположность, равно делают нас нечувствительными к недостаткам друзей.
Немало встречается друзей, которые заставляют разочароваться в дружбе, как и людей набожных, которые отвращают от благочестия.
Мы с легкостью извиняем недостатки друзей, нам не мешающие.
Любящие женщины легче прощают большие промахи, нежели мелкие измены.
На склоне любви, как на склоне лет, еще живешь для скорби, но уже не для радостей.
Ничто так не препятствует естественности, как желание казаться естественным.
От всего сердца хвалить славные свершения – в какой-то мере их разделять.
Верный знак прирожденного величия – отсутствие врожденной зависти.
Если друзья нас обманули, то мы вправе равнодушно встречать знаки их дружбы и тем не менее должны быть чувствительны к их бедам.