ндцы. А были только рыжие муравьи.
Вскоре появилась Кайюанóгуэ, утренняя звезда. Когда она проходила мимо, Макунаима, уже порядком уставший от долгого житья, попросил, чтобы она забрала его на небо. Кайюаногуэ уже было приблизилась к нему, но герой уж больно вонял.
— Иди-ка ты помойся! — воскликнула она и отправилась восвояси.
Так и появилось выражение «Иди-ка ты помойся!», которое бразильцы используют, обращаясь к некоторым европейским иммигрантам.
Мимо проходила Капей, Луна. Макунаима крикнул ей:
— Благослови, кумушка Луна!
— Угум… — ответила она.
Тогда он попросил Луну отнести его на остров Маражо. Капей уже было приблизилась к нему, но Макунаима и впрямь вонял невыносимо.
— Иди-ка ты помойся! — сказала она и отправилась восвояси.
Тогда это выражение окончательно закрепилось среди бразильцев.
Макунаима крикнул, чтобы Капей хоть огоньку ему оставила погреться.
— У соседа спроси! — ответила она, показав на Солнце, которое уже появилось вдали в своей лодке, движущейся по бескрайней реке. И Капей отправилась восвояси.
Макунаима весь продрог от холода, и к тому же урубу все не переставал опорожняться на него. Ведь островок-то был совсем малюсенький. Вей, красная и вся влажная от пота, была уже рядом. А Вей — это Солнце. Макунаима обрадовался, и было отчего: ведь дома у себя он всегда дарил ей куски маниокового пирога, чтобы она их облизывала и сушила.
Вей взяла Макунаиму в свою лодку с парусом ржаво-коричневого цвета, покрашенным плодами муруси, и поручила трем своим дочерям отмыть героя, поискать у него в голове и проверить, чисты ли его ногти. И Макунаима снова стал вымыт, чист и красив. Но только герой и не догадался, что принявшая его старушенция и была Солнце, добрая Солнце-одежда бедняков, — такая она была вся красная и потная. Потому он попросил ее позвать Вей, чтобы она принесла тепла, потому что у него зуб на зуб не попадал от холода. А Вей и была Солнце, к тому же она собиралась сделать Макунаиму своим зятем. Только вот она пока что совсем не могла никого согревать, потому что было еще рано, и у нее не было сил. И чтобы ожидание не было таким долгим, она засвистела по-особому, а три ее дочери принялись гладить героя по голове и щекотать его.
А тот только знай себе весело похохатывал, извиваясь от щекотки. Когда девушки останавливались, он просил, чтобы они продолжали, и извивался сильнее уже от предвкушения. Вей заметила, до чего герой бесстыден, и разозлилась. Она уже не имела никакого желания извергать огонь из своего тела и не хотела никого греть. Но девушки вцепились в мать, крепко связали ее и Макунаиму, который не уставая колотил ее по животу, и, наконец, у старой перечницы сзади вырвалось пламя, и все смогли погреться.
Наступила жарища, которая сперва воцарилась в лодке, а затем распространилась по воде и позолотила прозрачный воздух. Макунаима, развалившись в лодке, грелся в синем мареве. От тишины простор казался еще просторнее и уютнее…
— Ай, как же лень… — вздохнул герой. Было тихо, только слышался шепот волны. Тело Макунаимы сладко затекало, было приятно… Младшая девушка играла на урукунгу, который ее мать принесла из Африки. Реке конца-краю не видать, а высокий небесный свод точно выложен алмазами — ни облачка. Макунаима высоко поднял руки и взял одну ладонь в другую, сделал таким образом себе подушку, а тем временем старшая дочь Солнца отгоняла тучи москитов, а средняя сидела на герое, щекоча косами дрожавший от восторга живот героя. И они уже весело и счастливо смеялись, прерываясь на куплеты песни, которую он пел:
Когда я умру, не плачьте:
Не больно с жизнью прощанье.
Сарара бледнолицый.
Я был зачат злым роком
В темной утробе изгнанья.
Сарара бледнолицый.
Отец мне сказал: «Не познать
Тебе любви и желанья».
Сарара бледнолицый.
А мать мне надела на шею
Тяжкие бусы страданья.
Сарара бледнолицый.
Зубы готовь, броненосец!
Укроюсь я в пасти твоей.
Сарара бледнолицый.
Самый злосчастный из всех,
Что живут на старой земле.
Сарара бледнолицый…
Какое блаженство… Тело героя казалось золотым от морской соли, и так пахло морем, и так размеренно и плавно гребла Вей, и так приятно щекотали живот женские волосы, ах!.. Макунаима пришел в восторг. «Прелесть! Трах-тибидох, какое же блаженство!» — воскликнул он. И, закрыв дерзкие глаза и не переставая смеяться смехом молодого довольного жизнью нахала, герой наслаждался, наслаждался и наконец заснул.
Когда весло Вей перестало баюкать, Макунаима проснулся. Уже было видно, как поцарапывал небо розовый небоскреб. Лодка причалила к берегу грандиозной деревни Рио-де-Жанейро.
И тут же, от самого берега, начинался сад с длинной-предлинной аллеей, вдоль которой рос бразильский дуб и стояли по обе стороны разноцветные дворцы. А этот сад — это проспект Риу-Бранку. Там-то живет Вей, Солнце, со своими тремя дочерьми. Вей желала, чтобы Макунаима стал ее зятем, ведь он, в конце концов, был герой и часто угощал ее маниоковым пирогом, который она высушивала, так что она сказала так:
— Итак, зятек, ты должен жениться на одной из моих дочерей. В приданое тебе я дам Ивропу, Францыю и Баию. Но в обмен на то ты должен быть верен моей дочери и не забавляться с другими женщинами.
Макунаима поблагодарил ее и обещал исполнить наказ, даже поклялся памятью матери. Тогда Вей вместе с тремя дочерьми ушла, чтобы в саду рассвело, напомнив Макунаиме еще раз, чтоб не выходил из лодки в поисках, с кем бы позабавиться. Макунаима вновь мамой поклялся, что так и сделает.
Не успели Вей с дочерьми войти в сад, как Макунаима уже захотел пойти позабавиться с какой-нибудь женщиной. Он закурил, но желание не проходило. Там, в саду, среди деревьев, прогуливалось столько женщин, ох, каких женщин, да и так ловко и красиво они двигались.
— А гори оно все огнем! — воскликнул Макунаима. — Я уж не слабак, чтоб страдать от женских капризов!
В голове у него вспыхнул яркий свет. Он встал в лодке во весь рост, обхватил руками родину и торжественно объявил:
— ЗДОРОВЬЯ МАЛО, МНОГО МУРАВЬЕВ — СЕ СУТЬ БРАЗИЛИИ БЕДЫ!
В тот же миг он выпрыгнул из лодки, отправился к образу полкового капитана Святого Антония, чтобы отдать ему честь, а затем принялся кадрить всех женщин, что там были. Наконец встретил одну, которая работала разносчицей рыбы у кума по соседству, и еще пахло от нее, ох! рыбной требухой. Макунаима ей подмигнул, и оба отправились в лодку забавляться. Долго они забавлялись. Теперь они уж весело смеются.
Когда Вей и три ее дочери возвращались после дня, прежде ночи, девушки — они шли перед матерью — увидели, что Макунаима решил позабавиться с португалкой еще раз. Тогда все три дочери света разозлились:
— Так вот, значит, как герои поступают! Тебе что, наша мать, Вей-Солнце, не говорила, что ли, чтоб ты все время сидел в лодке и не забавлялся с другими?!
— Мне так грустно было! — ответил герой.
— Грустно ему было! Тебе сейчас так грустно станет, сразу погрустнеешь! Задаст тебе огоньку наша мать, Солнце!
И они пошли к Вей очень сердитые и нажаловались:
— Смотри, матушка-Солнце, что сделал твой зять! Стоило только нам углубиться в сад, как он сиганул из лодки, запал на какую-то дамочку, привел ее в твою лодку, и они еще и забавляются по самое не хочу! Вот они уже назабавлялись и смеются теперь!
Тогда Вей-Солнце обожглась сама об себя и закричала дурным голосом:
— Так-так-так, душа моя! Я разве не говорила тебе, чтоб ты ни с кем забав не устраивал? Говорила! А ты не только устроил, но и до сих пор забавляешься, да еще и в моей лодке, да еще вы тут смеетесь весело!
— Мне так грустно было! — сказал опять Макунаима.
— Если бы ты меня послушался, сейчас я б выдала за тебя одну из моих дочерей, и ты бы всегда был молод и красив. А теперь ты будешь молод совсем немного — ровно столько, сколько все остальные люди, а потом ты понемногу растеряешь свою молодость и веселье.
Макунаима чуть не заплакал:
— Кабы я знал…
— Если б да кабы — эти святые никому еще не помогли, душа моя! А ты нахал, я погляжу, это да! Не дам я тебе теперь ни одной из своих дочерей!
Тогда Макунаима тоже взъерепенился:
— Да и не нужна мне ни одна из всех трех! Три — черт забери!
Тогда Вей и три ее дочери отправились в гостиницу и оставили Макунаиму спать в лодке с его португалкой.
Когда наступил час рассвета, Солнце и девушки прогуливались по пляжу и увидели, что Макунаима с португалкой все еще спят. Вей разбудила обоих и подарила Макунаиме камень Ватó. А камень Ватó дает огонь всякий раз, как попросишь. И Солнце со своими тремя дочерьми ушли.
Макунаима еще целый день забавлялся с разносчицей рыбы по всему городу. Ночью они уснули на скамейке в районе Фламéнго, и тут пришло жуткое привидение. Это был Мьяникé-Тейбé, он хотел съесть героя. Нос у него был на пальцах рук, уши — на пупе, а глаза — на груди. Вместо одного рта было целых два — на внутренней стороне каждой стопы, откуда пальцы растут. Макунаима проснулся, потому что привидение сильно воняло, вскочил на оленя и умчался прочь из Фламенго. Тогда Мьянике-Тейбе съел разносчицу рыбы и уплелся восвояси.
На другой день Макунаима решил больше не пытать счастья в столице Республики[3]. Он выменял на камень Вато портрет в газете и вернулся в деревню, стоящую на потоке Тьете.
Глава 9. Письмо к Икамиабам
Любезным нашим подданным, сеньорам Амазонкам.
Тридцатое мая тысяча девятьсот двадцать шестого года,
Любезные дамы, вас, конечно, немало удивит сие послание и его стиль. Меж тем Мы вынуждены начать эти полные тоски и бесконечной любви строки с неприятного известия. Ибо правда то, что в славном городе Сан-Паулу, — самом большом городе на свете, как говорят его жители, — знают вас не под именем Икамиаб, происхождение коего слова неясно, но под прозвищем Амазонки; и рассказывают о вас, что вы воинственные наездницы и ведете свою родословную из классической Эллады; и вот так называют вас. Сильно опечалили Нас, вашего Императора, такие промахи эрудиции, однако вы сойдетесь с Нами в том, что так, по соприкосновении с почтенной платиной традиции и древней чистотою, ваш облик становится еще более героическим и выдающимся.