Иосиф ДикМальчик и танк
Соблюдать тишину!
I
Их было человек двадцать — крымских партизан. В обтрепанных телогрейках, обвешанные автоматами и гранатами, они стояли на горе среди скалистых уступов и жадно всматривались в узкую полоску морского берега. Там, далеко внизу, как одинокий старческий зуб, торчал разрушенный маяк.
Командир отряда — рослый, сутуловатый мужчина средних лет с косматой бородой, с висящими на груди, на веревочке, очками, отвел от глаз бинокль и, протянув его своему соседу, с улыбкой сказал:
— А ну-ка, Фёдоров, кто это там ходит?
Чернявый парень с круглыми голубыми глазами подкрутил на бинокле окуляры и уставился на берег.
— Вам кто нужен? — спросил он. — Тот, что длинноногий, как цапля, или пузатый?
— Нам оба, оба нужны! А может, ты их и по фамилии назовешь?
— Я у них фамилии не спрашиваю, — усмехнулся Фёдоров. — Без паспорта на тот свет отправляю.
— Вот и двоечку заработал! — наставительно сказал бородатый. — Врагов своих надо знать. — И, недовольно взяв у чернявого бинокль, протянул его другому партизану. — А ты что нам, Горегляд, ответишь?
Курносый хлопец в кепке набекрень долго вглядывался в стекла и наконец сказал:
— Тот, что цапля, — самая главная шишка в Севастополе — полковник Карл Эрхард, а пузатый — начальник укрепрайона — майор Харман!
— Молодец! Дай дневник, пятерку тебе! — похвалил хлопца бородатый и обернулся к партизанам: — Значит, так: берем Эрхарда у водопада. Запомните, живьем! Будем его обменивать на Бычко!
— А вы думаете, он еще жив? — с тревогой спросил Фёдоров.
— По последним сведениям — жив! — сказал Гаевой и снова взглянул в бинокль. — M-да… Идут эти голубчики и не чешутся… А ведь скоро десант!
II
— Я вас предупреждаю: русские готовят морской десант для высадки в вашем районе…
— Это кто, арестованный сообщил?
— От него ни слова не добьешься. Нам удалось расшифровать одну радиограмму…
Уже тронулась по весне первая зелень, и в прозрачных ручьях, перепрыгивающих через прибрежную гальку, на миллионы ослепительных искр рассыпалось добродушное теплое солнце.
Полковник Эрхард шагал по звенящей гальке вдоль береговых укреплений. Это был типичный немец — блондин, с неглубокой ямочкой на подбородке, высокий, тонконогий, в новенькой форме.
— …Наше положение в Крыму очень серьезное, — продолжал он, обращаясь вполголоса к идущему рядом с ним майору Харману. — Мы отрезаны. Единственная связь у нас с тылом только морем. Русские рвутся в Крым со стороны Перекопа и Керчи.
Пенный накат взлетал на песчаную полоску и, постепенно теряя свою силу, тонкой прозрачной пленкой подкатывал к сапогам.
Солдаты тянули колючую проволоку, рыли траншеи, перемешивали лопатами цементный раствор в ящиках и складывали из камней доты. Потные, осунувшиеся, изредка перебрасываясь какими-то фразами, они работали механически и безучастно.
— Неприятные сведения… — Харман на секунду остановился, судорожно сглотнул слюну. Толстое лицо его покрылось бисеринками пота. И вдруг, увидев курившего на камешке пожилого солдата со шрамом на щеке, он закричал: — Встать, каналья!..
Солдат проворно вскочил с камня и, пробормотав: «Простите, герр майор!» — ухватился за лопату.
Полковник Эрхард щелкнул портсигаром, протянул его Харману и прикурил сигаретку от зажигалки-пистолета.
— Успокойтесь, Харман, — сказал он. — Дело не так уж безнадежно, как может показаться на первый взгляд. На днях в Севастополь придет большой транспорт с оружием, и нам надлежит соответственно подготовиться к десанту русских.
— Герр полковник, мы уже много лет знаем друг друга… Можно вас доверительно спросить?
— Пожалуйста!
— Зачем нам нужен Крым?
— Предполагаю, что наша оборона Крыма — это борьба за границы Германии. Русские уже в Румынии. И когда они ворвутся в Германию, пощады не будет никому…
При слове «никому» Эрхард обернулся.
За ним шагал крепкий двенадцатилетний мальчуган с русой челкой на лбу в ладно скроенной офицерской форме, в портупее, с пистолетом на боку.
У Хармана по лицу скользнула искренняя улыбка, и он растроганно сказал:
— Боже, как он похож на свою мать. Глаза, рот…
Полковник сжал локоть Харману, и тот сразу умолк.
Но мальчик, игравший с набегающей волной, видно, почувствовал, что разговор зашел о нем, и приветливо кивнул взрослым.
Полковник подсунул свою ладонь под мышку и задорно крикнул:
— А ну-ка, Курт, начнем?
Мальчик моментально подскочил к отцу, который сразу повернулся к нему спиной, и чиркнул мизинцем по его ладони.
— Угадай, каким? — Он растопырил под отцовским носом все пять пальцев.
— Указательным!
— Нет, — засмеялся Курт. — Давай сначала.
Полковник с грустной нежностью посмотрел на сына и обнял его за плечи.
III
Они мчались по весенней горной дороге и снова играли в эту незамысловатую игру на пальцах.
Длинноносый «хорьх» с сафьяновой обивкой на сиденьях стремительно брал крутые повороты и подъемы. За ним неотступно следовал грузовик с автоматчиками.
Сидя рядом с шофером, полковник Эрхард мчался туда, куда указывали дорожные стрелки с надписью: «Sevastopol».
В глазах у него мелькнула тревога, но он делал вид, что ему весело играть с сыном.
За новым поворотом Курт приумолк, загляделся на приближающийся водопад.
— Ну что ты там?! — Отец обернулся с переднего сиденья.
— Красиво! — прошептал Курт.
Полковник просветлел лицом, снял фуражку, сладко сощурился на солнце.
Пейзаж и впрямь был очаровательным: причудливые скалы над дорогой, очертания покатых гор на фоне голубого неба, где-то там, уже далеко внизу, — разрушенный маяк и пенный прибой, а впереди — сверкающий водопад.
И вдруг полковник увидел, как за кустами во весь рост встал человек в кепке набекрень: он взмахнул рукой, и перед носом «хорьха» взорвалась граната.
Шофер захрипел, машину бросило в сторону, и она боком врезалась в скалу.
Огонь партизан обрушился на грузовик. Из него, отстреливаясь, стали выпрыгивать солдаты. Заработал немецкий пулемет. Но минутой позже Фёдоров из «бесшумки» ловко снял пулеметчика.
С дерева, нависшего над дорогой, в «хорьх» прыгнул партизан и рванул полковника за горло. В борьбе они свалились на сиденье.
В эту минуту Курт не растерялся. Он схватил с пола заводную ручку и оглушил партизана. Тут же выстрелил отец.
— Беги! — крикнул он Курту. — Туда! — и указал на скалистый выступ, с которого катился водопад.
Ежесекундно оглядываясь, он с остервенением — автоматом и гранатами — стал прикрывать отход сына. Курт, вытащив из кобуры пистолет, бросился со всех ног к спасительному водопаду. Он забежал за огромный камень, и вдруг притаившийся тут бородатый человек схватил его в охапку.
Однако не так-то просто было взять этого волчонка. От неожиданной встречи он выронил свой пистолет, но, ухитрившись, сбил очки с носа бородатого, потом ударил его сапогом в солнечное сплетение.
Ослепленный партизан охнул и схватился за живот.
Курт поднял с земли свой пистолет, но выстрелить не успел. Подоспевший Горегляд дал ему пинка, и мальчишка рухнул под водопад.
Горегляд подхватил его за шиворот, поднял над землей и занес над головой кулак. Но тут услышал хрип бородатого: — Не бей!
Пока одна группа партизан вела бой с немецкими автоматчиками, другая окружила полковника. И тогда он, согнувшись, перебежал дорогу, прыгнул в кусты и покатился в пропасть. Партизан в папахе бросился за ним вдогонку, но, сраженный вновь заговорившим немецким пулеметом, тихо опустился на дорогу.
Пулеметчик парализовал налет, и партизаны, услыхав крик бородатого «отход!», отстреливаясь, стали отступать в горы.
Горегляд тащил за собой взлохмаченного и помятого Курта.
IV
По партизанскому лагерю Курт шагал, ни на кого не глядя. Но постепенно в его глазах, сначала мрачных и злобных, стало проскальзывать удивление.
Возле шалашей дымились костры. Партизаны на солнышке варили еду, штопали гимнастерки. Сапожник на колодке обстукивал починенный ботинок. Горбоносый парикмахер стриг машинкой молодого парня в майке. А один партизан, чистивший винтовку, даже дружелюбно подмигнул:
— Что, брат, попался?
И над всем этим мирным становищем плыла нехитрая песенка: «Синенький скромный платочек…» Ее пел под гармошку приятный детский голосок.
Бородатый с Куртом шли вдоль кустов. И вдруг песенка оборвалась.
Курт поймал за кустами взгляд синих глаз какой-то девчонки. Он видел только ее голову — вздернутый нос, тонкую, вытянутую шею, и, чем ближе он подходил, тем любопытнее становился девичий взгляд — добрый и доверчивый.
Девочка из-за кустов тоже видела лишь голову Курта — его лицо, русую челку на лбу. Она улыбнулась и смущенно отвела глаза в сторону.
Курт не выдержал — кивнул девочке, словно поклонился.
Бородатый обогнул кусты и привел пленника к деревянному столу со скамейками, возле которого дымилась печка, сделанная из бензиновой бочки.
Девочка в широченной телогрейке и стоптанных сапожках с недоумением оглядывала офицерика, потом засуетилась: сняла с плеча легкую гармошку, смахнула тряпкой яичную скорлупу со стола, убрала в коробку разбросанные шахматные фигурки.
— Ой, дядя Сим, — наконец спросила она бородатого, — откуда такой артист? Вы что, его засылать к немцам будете?
— А чего его засылать? Он сам немец! — сказал, улыбнувшись, командир отряда.
— Да вы неправду говорите! — Девочка протянула Курту руку и весело сказала: — Саня Бычко!
Курт в раздумье посмотрел на дядю Симу, потом на протянутую руку и нерешительно пожал ее: — Курт.
— Вот и прекрасно. Звоночек, — сказал дядя Сима, — его, оказывается, Куртом зовут. Теперь дай ему что-нибудь перекусить. Будешь есть? — обратился он к Курту.