— Я тебе покажу «шкуру»!.. Кто меня теперь заставит воевать?!
— У тебя совесть должна быть!
Дядя Вася оттолкнулся от стенки и, подставив подножку, ударил Дормидонтова в подбородок. Раскинув руки, Дормидонтов полетел навзничь, но, падая, увлек за собой дядю Васю. Они покатились по половицам.
Маринка закрыла глаза от страха. Мишка, часто дыша, беспомощно сжимал кулаки. Затем, решившись, бросился в драку. Дормидонтов подмял танкиста и корявыми пальцами стал сжимать ему горло. Лицо дяди Васи налилось кровью, он захрипел.
Мишка оттаскивал Дормидонтова от дяди Васи за гимнастерку, за волосы, молотил его кулаками, но, поняв, что с такой тушей ему руками не справиться, пустил в ход зубы, вцепился в плечо. Дормидонтов взвыл и отшвырнул Мишку, как котенка.
Мальчик ударился головой о печку, сморщился и застонал от боли. И вдруг, открыв глаза, он увидел на полу пистолет дяди Васи.
— Мишка! — закричала Маринка.
— Пусти его, зараза! — Мишка держал в руках пистолет. — Трус! Я маленький и то воюю! А ты?!
Дормидонтов обернулся, увидел перед собой дуло и приподнялся с пола.
Мишка попятился.
— Ты… «будь готов», а ну дай сюда! — прошипел Дормидонтов и, расставив руки, медленно двинулся на мальчика.
Полузадушенный дядя Вася пытался встать на ноги. Маринка подбежала и подхватила его под мышки.
Мишка, держа под прицелом Дормидонтова, отступал шаг за шагом и наткнулся на стену.
Дормидонтов бросился на него. Но Мишка в одно мгновенье, будто мячик в игре, ловко перекинул дяде Васе пистолет. Поймав на лету пистолет, дядя Вася, шатаясь, встал на одно колено и с презрением прохрипел:
— Эх ты, Коля!.. Сволочь ты, и больше ничего! Руки вверх!
По ночному селу шел толстомордый мужик с автоматом под мышкой. Он свернул к Мишкиной хате, отворил калитку, но, услыхав шум, моментально спрятался за дощатые ворота.
Из хаты вышли две темные фигуры: впереди — рослый, за ним — приземистый, широкоплечий.
— Сюда! — Дядя Вася ткнул Дормидонтова пистолетом, и тот свернул на огород.
Толстомордый вскинул автомат.
На крыльцо из дверей выскочил Мишка, за ним Маринка.
— Мишка, куда?! Вернись!
— В лагере встретимся! — ответил Мишка и побежал в темноту.
— Василь, хоть вы скажите ему!
— Он член экипажа! — послышался из темноты тихий голос дяди Васи, и чуть погромче: — А может, и вы с нами?
— Мне нельзя… Понимаете? — многозначительно прошептала Маринка. — Я еще народ соберу…
— Тогда счастливо оставаться. Вперед! — И шаги в огороде стали удаляться.
— Карту дашь, Дормидонтов, — послышалось в темноте, — оставлю в живых!
Маринка поднялась на крыльцо и прислушалась.
Широкая ладонь заткнула ей рот, и кто-то сильный втащил ее в сенцы.
Толстомордый втолкнул Маринку в хату и сразу спросил:
— Кто такие? Какой народ? Какой экипаж?
— Не твое дело! — смело ответила Маринка.
— Что за Василь? — Толстомордый угрожающе стал надвигаться на девушку. — Говори, тварь комсомольская!
XI
Над низинами, оврагами, над танком плыл предрассветный туман. Лесная тишина изредка нарушалась дремотным выкликом какой-то птицы, и снова все затихало. у дяди Васи слипались глаза. Он стоял над догорающим костром в глубокой задумчивости с пистолетом в руке и время от времени поглядывал то на спящего Дормидонтова, со связанными руками и ногами, то на Мишку, свернувшегося калачиком на груде еловых веток. Мишка спал под гусеницами в кожаном шлеме, сладко и безмятежно.
Дядя Вася подошел к мальчику и долго всматривался в его наивное круглое личико, в котором угадывались Маринкины черты. Этот мальчик стал теперь для него самым дорогим человеком на земле.
Танкист тронул Мишку и шепотом позвал:
— Миш, Миша! Подъем!
Мишка во сне капризно повел плечом.
— Давай на пост!
Услыхав военное слово, Мишка тут же вскочил на ноги и протер глаза.
— Через час разбудишь! Только от него ни на шаг! — Дядя Вася кивнул на Дормидонтова. — Воевать будет — свою вину искупит!
— Есть! Ни на шаг!
Поодаль от Дормидонтова дядя Вася накрылся кожанкой, положил под голову руку с пистолетом и, уже засыпая, пробурчал:
— Если бросится — кричи! Сразу поставлю точку! — и затих.
Мишка, потягиваясь и зевая, прошелся вокруг костра.
Споткнулся об осиновую корягу с вырванным из земли комлем, потер ушибленную ногу. Остановился.
Дормидонтов приоткрыл один глаз, посмотрел на танкиста и тихо сказал:
— Миш, у меня ноги затекли. Развяжи, а?
Мишка не отвечал.
— И руки. Мне очень больно.
Мишка будто воды в рот набрал.
— Ну, тогда хоть веточек подбрось. Будь любезен.
Мишка в раздумье повел бровью и кинул охапку хвороста в костер. Вспыхнуло пламя.
Дормидонтов снова искоса посмотрел на танкиста и пододвинулся к теплу, а заодно и к осиновой коряге.
— Ух, продрог… Холодно. А ты-то чего стоишь? — сказал он, и по его глазам было видно, что он что-то задумал. — Садись, за жизнь поговорим… Отпустил бы ты меня, Миша… Отпусти от греха подальше. A-а? Я тебя всю жизнь не забуду. Ты ведь добрый…
— У меня пост! — строго сказал Мишка, взглянув на спящего дядю Васю. — И не разговаривать!
Дормидонтов исподлобья поглядел на Мишку и как бы про себя сказал:
— Я вам не враг… Мы же ведь с Васей друзья были… Ну, не совсем друзья, но товарищи… — Потом вздохнул и переменил тактику: — Эх, уснуть бы, что ли… А как посветлеет — найду я вам карту… Найду…
Он лег на бок и медленно и певуче, с хрипотцой в голосе, полузакрыв глаза, стал считать:
— Один слон… Два слона… Три слона… Четыре слона…
— Свихнулись, что ли? — удивился Мишка.
— Так сон лучше приходит… А ты поговорить хочешь?
— Никаких разговоров с вами! — отрезал Мишка и, сделав вид, что его нисколько теперь не интересует монотонное бормотание Дормидонтова, присел на корточки возле костра и уставился на пылающие ветви.
Дормидонтов, нагоняя на Мишку сон, приоткрыв один глаз, продолжал:
— Пять слонов… Шесть слонов… Уже спать хочется… Семь слонов… Вот бы заснуть…
В росистой, словно бисерной паутине забилась муха.
— Двадцать пять слонов… — бубнил Дормидонтов. — Тридцать семь слонов…
Паук, передвигая лапками, зашагал к своей жертве.
— Сорок два слона…
Где-то вскрикнула потревоженная птица.
Мишка клевал носом.
Дормидонтов посмотрел на танкиста, на Мишку, потом на осиновую корягу и, сев на землю, бесшумно повернулся спиной к костру и подставил под огонь связанные руки.
— Пятьдесят два слона… — бормотал он. — Сто слонов…
Скривившись от боли, Дормидонтов не спускал с Мишки глаз.
Тот крепко спал.
Пламя сожгло веревку. Пошевелив плечами, Дормидонтов освободился от пут и подул на обожженные руки. Трясущимися пальцами стал поспешно развязывать веревку на ногах. Танкист во сне застонал и случайно пошевелил пистолетом. Дормидонтов замер.
— Триста слонов… — тихо сказал он.
Но танкист не проснулся.
Дормидонтов, освободив от веревки ноги, тут же схватил осиновую корягу, встал во весь рост и — страшный, огромный — вскинул свою дубину над головой. С минуту он смотрел на дядю Васю, на Мишку — проснутся или не проснутся? — а затем, не опуская корягу, пятясь, бесшумно ушел в кусты. В лесу громко и тревожно застучал дятел.
Солнечный луч упал на лицо дяди Васи. Он открыл глаза, оглядел поляну перед танком и, не увидев Дормидонтова, быстро подскочил к Мишке. Тот лежал ничком, словно бездыханный. Дядя Вася рывком испуганно вскинул его за плечи.
— Миша!
— А! — Мальчик сразу проснулся.
— Жив, черт возьми! — обрадовался дядя Вася. — А где Колька?
Мишка завертелся на месте, потом, увидев обгоревшие веревки и догадавшись о том, что произошло, виновато уставился на танкиста.
Дядя Вася с пистолетом забегал по полянке.
— Ты понимаешь, что ты натворил? Тебе доверили пост!
Он бы нас, как щенят, передушил! А не убил — видно, совесть не позволила!
— Дядя Вась, я… я больше не буду! — виновато сказал Мишка.
— Я тебе тыщу раз долбил про дисциплину! А ты? Ты раззява, а не солдат! Упустил! Упустил! Где теперь мы карту возьмем?
Дядя Вася отвернулся. Он еле сдерживал гнев. Слова его были прямыми и жестокими. Вдруг в его глазах засветилась тайная догадка, и он взволнованно сказал:
— Слушай, а он опять к Марине не пойдет? Ведь его там сцапать могут! Чего доброго, выдаст, гад!..
Мишка побледнел.
— Не может быть!
— От труса до предателя — один шаг! Надо быстрее — к Маринке. Беги!.. А я потихоньку двину к пасеке. Найдешь меня там!
Пробравшись задворками к своей усадьбе, Мишка еще издали, шагая по огороду, увидел, что дверь в хате раскрыта настежь, и улыбнулся: Маринка дома!
Но, зайдя в дом, он застыл на месте. В хате все было перевернуто: на полу валялись книги, тарелки, крынки. Модель парусной шхуны была растоптана. В раскрытые окна врывался ветерок и шевелил треугольничками белых парусов.
Боясь на что-либо наступить, Мишка зашел в другую комнату. Шкаф был раскрыт, белье валялось на полу.
Что здесь произошло?! Мишка рванулся было к двери: бежать к соседям, спросить, в чем дело, и в тот же миг замер. В дверях стоял толстомордый мужик и нагло улыбался.
Мишка попятился от него и, не задумываясь, прыгнул в открытое окно.
Толстомордый захохотал.
И словно ему в ответ, под окном захохотал другой человек.
Тот, с лицом хорька, уже держал на руках пойманного Мишку, как младенца. Мальчик, пытаясь вырваться, отчаянно махал руками и ногами, но было поздно!
XII
Новая «управа» в Хмельницком расположилась в центре села в одноэтажном белокаменном особняке, некогда принадлежавшем помещику. На окнах висели узорчатые решетки.
Вокруг дома расхаживал человек в шляпе и с повязкой на руке. На шее у него висел автомат.
В кабинете управы с большой географической картой Прикарпатья на стене толстомордый мужик и «хорек» вели допрос. Перед ними стоял помятый и взъерошенный Мишка.