Тот пожал плечами. — Я не понимай.
— А ням-ням не хочешь? — с иронией сказала девочка. — Манную кашку — за папочку и за мамочку?
— Слушай, Сань, да ведь он действительно немец. К нам в плен попал… — Фаши-ист?! — с изумлением произнесла Саня.
— Яволь, яволь, — хмыкнул Курт.
В душе у Сани словно что-то оборвалось — лицо посуровело, глаза потускнели.
— Я кормить его не буду! — тихо сказала она и с грохотом разбросала по столу шахматы.
— Звонок! — повысил голос дядя Сима. — Ты у кого училась?! — И, кивнув Курту «садись!», сам сел за стол и натянул на нос очки. — Та-ак… — Он вынул из планшетки тетрадь и карандаш. — Значит, тебя Куртом зовут? А полковник Эрхард — это кто? Твой отец? Фатер?
Курт кивнул.
— А как ты в Крым попал?
— Я не понимай.
— Санечка, — дядя Сима обернулся к девочке, которая уже подбрасывала в печку хворост, — все-таки принеси ему что-нибудь: ну тушенки, что ли.
Сказал и искоса взглянул на мальчика. Курт невольно проглотил слюну.
Саня вытаращила глаза.
— Да вы что?! У вас тушенка для раненых!
— А он все-таки немного понимает по-русски, — сказал дядя Сима. — Понимает… только зря прикидывается…
— А вы дайте ему вот этим, он сразу по-нашему заговорит, — посоветовала Саня и показала увесистую палку.
— Саня! — укоризненно сказал дядя Сима и обратился к Курту: — Ну и откуда ты родом?
Его добродушный тон, видно, подкупил Курта — не секреты же он выведывает.
— Берлин! — ответил Курт.
— И давно здесь?
— Я прилетель половина год назад.
— А для чего твой отец приезжал к Харману?
— Я не знай.
— Ну положим… Значит, ты сейчас ехал в Севастополь?
Курт кивнул.
— И на какой ты там улице живешь?
— Южный бухта…
— А ты что-нибудь слышал о судьбе нашего партизана?
Саня застыла на месте.
Курт задумался, вроде бы что-то вспоминая, но потом сказал:
— Я не знай.
— Ну хорошо, верю, — согласился дядя Сима. — А какие в бухте сейчас корабли стоят?
— Я не помнил. Много…
Саня поставила на стол вскипевший чайник, принесла полбуханки хлеба, два яйца, соленых огурцов, открытую банку тушенки и демонстративно подтолкнула еду к Курту:
— Подавись!
В кустах показалась голова Горегляда.
— Товарищ командир, можно вас на минутку?
— Что такое? — подойдя к нему, озабоченно спросил дядя Сима.
— Радиограмма из штаба флота, — прошептал Горегляд. — Сегодня ночью к нам приходит подводная лодка.
— Звонок, посмотри за ним. — Дядя Сима обернулся к девочке и пошел за товарищем.
Саня достала из-под кучи хвороста автомат и, указав им на хлеб, строго сказала Курту:
— Ешь!
Мальчик посмотрел на свои руки и встал из-за стола.
— Куда?! — Саня тряхнула автоматом.
Курт не обратил на этот крик внимания, подошел к рукомойнику и вымыл руки. Потом аккуратно вытер их носовым платком, снова сел за стол и, не глядя на девочку, крутанул яйцо. Оно было сырым.
— Зальц! — требовательно сказал Курт и сделал в яйце дырочку.
— Что? — не поняв его, спросила Саня.
— Золь, золь…
— Соли нет, закусишь огурцом.
Курт воткнул в мякиш хлеба яйцо, вытащил из кармана складной ножичек и, обтерев его носовым платком, нарезал огурец ломтиками. Раскрыл вилочку, подхватил ломтик огурца и, опрокинув яйцо в рот, стал его высасывать.
— Значит, ты прилетел сюда, чтобы крымских яблочек поесть, да? — с издевкой спросила Саня.
Курт не ответил. Ел он, как аристократ, не торопясь, со вкусом. Это явно бесило Саню.
— Прилетел за яблочками, а сам по загривку получил, — не отставала она.
Курт молчал.
— Ты будешь отвечать или нет? — Саня даже стукнула автоматом по столу.
— Дюра! — коротко ответил Курт.
— Сам дурак! — отпарировала Саня и добавила: — А будешь оскорблять, я тебя — во! Понял?! — И она показала глазами на автомат.
Курт мгновенно вырвал у нее из рук автомат, забросил его в кусты и снова, как ни в чем не бывало, стал есть.
Саня опешила.
— Ты! Да я тебя! — крикнула она и запустила в Курта яйцом.
Желток с яичной скорлупой пополз по лицу.
Курт, схватив Саню за телогрейку, подставил ей подножку, но Саня вцепилась в него, и оба они свалились на землю.
— Урод несчастный! — шипела Саня. — Немец вшивый!
— Глюпый голова! — хрипел Курт. — Звонок!
Выскочив из-за кустов, к ребятам подбежал дядя Сима.
— Цыц! — закричал он и стал их растаскивать. — И не стыдно тебе с девочкой драться? — выговаривал он Курту. — А ты хороша, кто же так с пленным? — грозил он пальцем Сане.
Взъерошенные, исцарапанные ребята, сжав кулаки, с ненавистью смотрели друг на друга.
V
В эту же ночь, когда над партизанским лагерем гремела гроза, в небольшой пещере, освещенной тусклым огоньком коптилки, совещались трое: дядя Сима, Горегляд и Фёдоров.
За их спинами, в уголке, на деревянных ящиках, прикрытая истрепанным одеяльцем, крепко спала Саня.
— Мы можем, конечно, обменять этого Курта, — говорил командир. — Но неизвестно — жив ли после боя его отец? А если нет, то кому он там нужен, этот пацан? Я узнал: мать-то у него погибла. И вот что мне думается: мы должны достать новых заложников, а Курта надо отправить на Большую землю.
— От войны подальше? — иронически спросил Фёдоров.
— А почему бы и нет? От войны подальше.
— Ладно, бог с ним. — Горегляд махнул рукой. — Тогда вот что, — он обратился к Фёдорову, — пойдем к морю, держи его за руку покрепче. Еще удерет в темноте.
Фёдоров достал из кармана кусок веревки и молча помахал им в воздухе.
— Тоже верно. Ну, пошли?
— Постойте, братцы, — вдруг тихо сказал командир. — Вот сижу и думаю. А не отправить ли нам на Большую землю и эту… — Не оборачиваясь, он указал большим пальцем за спину, туда, где спала Саня. — Вместе с Куртом. А?
— Да вы что, Серафим Петрович! — изумился Горегляд. — Всю войну с нами прошла.
— Нет, действительно, а что ей тут делать: с питанием туго, учиться негде. Под боком фашисты.
— Эх, Серафим Петрович, не ожидал от вас, — огорченно сказал Фёдоров. — Вы-то ей вроде как отец родной стали. А сейчас что говорите?
— То и говорю. А вдруг не убережем? Не хочу грех на душу брать… Иди, буди ее.
— Я не пойду, — ответил Горегляд.
— Тогда — ты! — сказал командир Фёдорову.
— Хоть на губу сажайте, будить не стану!
— Эх, бусурманы, а еще помощниками называются! — сердито сказал командир. — Всё на одного взваливают, — и на цыпочках подошел к Сане. Посмотрел на ее личико, почесал в раздумье бороду, оглянулся на партизан, ища у них поддержки, а потом тронул девочку за плечо: — Сань! Сань!
— Да ладно уж, не трогайте ее. Ну что вы?! — прошептал Горегляд. — В школе учил, а сам детям спать не дает.
Но, видно, чтобы уже не отступать, командир громко сказал:
— Боевая тревога!
Саню словно подбросило с постели. В полусне, не глядя на взрослых, она быстро натянула сапожки, надела через голову юбчонку, потом кофточку, телогрейку.
— Карательный отряд?! — испуганно спросила она.
— Да нет, не волнуйся. Слушай меня внимательно, — начал было дядя Сима. — Сейчас, это, ты… ну, значит, вместе с нами… пойдешь погулять… — И запнулся.
— Ага… Тут, недалеко… Одна нога там — другая здесь…
Секретное задание, — сам не зная что, забормотал Горегляд.
— И гармошку захвати, — буркнул Фёдоров.
Взрослые переглянулись — вот заврались!
— А зачем гармошку-то? — с недоумением спросила Саня.
Командир незаметно показал Фёдорову кулак.
— Это он так… Сам балалайка, вот и вспомнил про гармошку, — сказал он и, откашлявшись, добавил: — В общем, Курта на подводную лодку будем сдавать. А ты как от детей пойдешь… это… свидетелем будешь. Ясно?!
VI
Полковник Эрхард с забинтованной головой сидел в кожаном кресле за широким дубовым столом и холодным жестким взглядом осматривал арестованного — стройного человека с лысеющей головой. Его лицо было бледным, изможденным.
Арестованный словно не замечал полковника — смотрел в окно, за которым расстилалась синяя гладь моря.
— Я звал вас, Бычко, — сказал полковник, — чтобы вы мне помог. Вы слушай меня!
— Слушаю, слушаю, — не поворачивая головы, ответил арестованный.
— Я должен вас расстрел… Вы есть с точка зрения наш закон — бандит. Но я в этот случай буду с вами по-другому сказайт, и вы в мой правда может верить. Англичан бросал бомба в наш дом, и жена погиб… Да, да, погиб. — Лицо полковника было бесстрастным. — Я привез мой сын в Крым, он жил в мой комната. А теперь, — голос Эрхарда стал железным, — ваш партизан после стрельба схватил мой сын и увел его в гору. Где он сейчас, я не знай.
— Ясно, — откашлявшись, сказал арестованный. — Но я же не партизан… Я же вам говорил.
— Мы нашёль у вас листовка! — строго оборвал его Эрхард. — Вы имель оружие! — И, помолчав, вдруг добавил: — Но я вас отпускай!
Арестованный с изумлением посмотрел на него.
— Вы может уходить, — закончил полковник, — подайте… мой сын! Сюда! Здесь!
— Так что же вы хотите — обмен?
— Да.
— Я ничего не знаю ни про партизан, ни про вашего сына…
— Мы вас провожай туда!
Бычко безучастно пожал плечами — делайте что хотите!
VII
Берег исчез за кормой ялика. Над морем хлестала гроза с ветвистыми вспышками молний и оглушительными раскатами грома. Черный мрак лежал над водой. На руке дяди Симы, подсвеченный карманным фонариком, поблескивал компас.
Саня и Курт, отвернувшись друг от друга, сидели на дне ялика, как нахохлившиеся воробьи. — Ты вот что, Сашечка, — говорил дядя Сима, — на всякий случай запомни мой адрес: Ялта, возле домика Чехова… Там меня каждый знает.
— А зачем мне это?
— Ну мало ли что, — пояснил Горегляд, налегая на левое весло. — Война скоро кончится, ты и заглянешь в гости… ватрушек поесть…