Бабушка закланялась.
— Здравствуйте, Юлия Константиновна, — сказала Перевозчикова.
— Бумаги принесли? — спросила Юлия Константиновна, оглядывая Сережу серыми близорукими глазами.
Бабушка стала торопливо доставать бумаги из кармана своей синей широченной юбки. Руки у бабушки тряслись, и она никак не могла отстегнуть английскую булавку, которой был заколот карман. Наконец она вытащила маленький сверточек, завернутый в носовой платок. Развязав платок, она подала начальнице бумаги, а узелок с Сережиным бельем положила на табуретку.
— Фамилия как? — спросила Юлия Константиновна, держа близко перед собой развернутую плотную бумагу.
— Костриков, Сергей, — поклонилась бабушка.
— Лет?
— Восемь. Он за десять дён до Благовещенья родился.
— Хорошо, — шумно вздохнула начальница, словно пожалела, что Сережа родился за десять дней до Благовещенья. Потом она достала из вязаной черной сумочки связку ключей и подошла к шкафу, похожему на домик.
Дверцы со скрипом открылись. Сережа вытянул шею и посмотрел, что там такое в этом большом шкафу, но на полках не было ничего особенного — только самые обыкновенные вещи. Тетради в синих обложках, карандаши, коробочки с перьями, высокая кипа белой бумаги. В глубине на полке прятались узкогорлые бутылки с чернилами и пузатая бутылка с клеем. Юлия Константиновна положила на верхнюю полку Сережины бумаги и снова заперла шкаф. Ключи, зазвенев, снова исчезли в черной вязаной сумке.
Сережа от испуга покраснел до слез и сильно дернул бабушку за юбку. Он только сейчас вспомнил, как бабушка рассказывала ему и сестрам про свою барыню-хозяйку, которая вот так же отобрала от нее паспорт, и из-за этого бабушке пришлось на всю жизнь остаться в Уржуме. Верно, и ему придется остаться навсегда в приюте. Бабушка, должно быть, отдала его паспорт в приют!
— Спасибо, Юлия Константиновна, спасибо, — закланялась бабушка.
У Сережи задрожали губы, он хотел было заплакать, но Юлия Константиновна подошла к нему, взяла его за руку и подвела к окну.
Сережа увидел, что во двор с улицы входят приютские. У всех круглые, как шар, головы. Из окна не разберешь, кто из них девочка, кто мальчик.
— Ну, пойдем, Серьга, к ребятишкам, — сказала Юлия Константиновна. Сереже это понравилось. Так называл его только Санька.
Он вышел в коридор за Юлией Константиновной. Бабушка шла позади. Когда они спустились по лестнице, бабушка вдруг засуетилась и быстро, точно клюнула, поцеловала Сережу в макушку. Сережа вытер голову и обернулся, но бабушки уже не было. Она ушла через другую дверь.
— Пойдем, пойдем, — сказала Юлия Константиновна и вывела Сережу на крыльцо.
Приютские с криком носились по двору. Видимо, они только что вернулись с реки. У девочек в руках были цветы — кувшинки с длинными стеблями, а на бритых головах венки. Мальчики размахивали ивовыми прутьями.
— Дети! Вот вам еще новый товарищ.
Юлия Константиновна подтолкнула Сережу вперед и, быстро вбежав на крыльцо, исчезла в сенях.
К Сереже подошли две девочки. Они остановились перед ним и начали перешептываться. Одна из них, маленькая, остроносая и черненькая, похожая на грача, вдруг громко фыркнула и закрыла лицо фартуком. Сережа насупился и отвернулся в сторону. Кто-то ударил его по спине.
— Эй ты, головастый! Давай играть!
Перед Сережей стоял плотный мальчишка с короткой губой и открытыми розовыми деснами.
— А во что?
— В чикало-бегало. Меня Васькой зовут, а тебя как?
— Сергеем.
— Бежим к сараю, там у меня лапта спрятана, — сказал Васька.
Они побежали к сараю. Посреди двора стояла маленькая девочка и, нагнувшись, втыкала в песок цветы ровными рядами — делала садик. Васька на бегу растоптал ее цветы и грядки. Девочка заплакала.
— Реви громче! — крикнул Васька и дал ей тумака.
Она упала носом в песок — на свои грядки.
— Это ты за что ее? — спросил Сережа останавливаясь.
— А так, — буркнул Васька. — Пускай не лезет!..
— Она и не лезла, — сказал Сережа.
— Поговори еще! — крикнул Васька. — Я и тебе наклею.
— А ну, попробуй!..
Сережа выставил вперед плечо и налетел на белобрысого. Васька встретил его кулаками.
— Что там такое? — раздался вдруг из окна голос Юлии Константиновны.
— Юлия Константиновна, новенький дерется! — крикнул Васька.
— Врет, врет, он сам начал! — закричали приютские.
— Поди сюда, Василий, — позвала Юлия Константиновна.
Васька побежал на крыльцо, грозя Сереже кулаком.
Девочка всё еще сидела на песке, вытирая фартуком слезы.
— Зинка, хватит реветь, вставай! — крикнула ей подруга.
Зинка встала, отряхнула платье и, засунув палец в рот, уставилась на Сережу.
Трое мальчишек переглянулись. Один из них, курносый, подтолкнул своих товарищей и что-то шепнул им на ухо.
— Жених и невеста! Жених и невеста! — закричали они неожиданно хором.
А курносый мальчишка, вытаращив глаза, запрыгал перед Сережей. Сережа покраснел и наклонил голову, точно собирался бодаться. Мальчишки подступили ближе.
— Жених и невеста! Невеста без места! — кричали они изо всех сил.
Сережа круто повернулся и побежал к дому.
— Ябедник! Ябедник! Жаловаться побег! — орал ему вслед курносый.
Сережа, добежав до стены дома, уткнулся лицом в стену.
— Гляди, гляди, — ревет! — смеялись девочки.
Но Сережа не собирался плакать. Он с минуту постоял у стены и вдруг бросился бежать к воротам. С шумом распахнув калитку, он выскочил на улицу.
— Юлия Константиновна, Юлия Константиновна! Новенький убежал! завопили приютские и бросились ловить Сережу.
Он не успел еще перебежать дорогу, как приютские схватили его и с криком потащили обратно во двор. Сережа вырывался изо всех сил. Но это не помогало — ребят было много. Калитка захлопнулась. Один из приютских запер ее на щеколду.
— Пустите меня! Я всё равно убегу. Пустите! Ну! — рванулся в последний раз Сережа.
Глава VIIIВОСПИТАННИКИ
Через неделю приютской жизни Сережа увидел, что ребята не так уж похожи друг на друга, как ему показалось в первый раз. Тут были и тихонькие и озорные, и ловкие и неуклюжие, и плаксы и веселые. Самым отчаянным драчуном — грозой всего приюта — был Васька Новогодов, тот самый, который прозвал Сережу «головастым» и ударил Зинку.
Васька Новогодов попал в приют три года тому назад. Его нашли под Новый год на паперти собора. Он стоял, посиневший от холода, в рваном и грязном тулупчике, голова его была обмотана грубым вязаным платком. Длинные концы платка, перекрещенные на груди, торчали сзади наподобие двух ушей.
— Ты о чем, девочка, плачешь? — спросила сердобольная старуха-нищенка.
— Ма-а-амка ушла! — заревел еще громче Васька.
Старуха побежала за городовым. Тот взял его за руку и, ворча и ругаясь, повел Ваську в приют. Когда в приюте Ваську раздели, то он оказался белоголовым мальчишкой в деревенской розовой рубашке, подпоясанной веревкой, и в драных штанах, заправленных в большие старые валенки.
Имя свое он сказал сразу. Зовут его Васька. Лошадь, на которой они ехали из деревни, рыжая и зовут ее Малька, потому что она маленькая. А мать его зовут «мамка».
Больше о себе он сказать ничего не мог. На вид ему было четыре-пять лет, и поэтому его записали в приютской книге Василием, пяти лет отроду, по фамилии Новогодов. Такую фамилию ему придумал приютский поп, которого ребята называли: батюшка, а взрослые — отец Константин.
— Младенец сей был найден в канун Нового года, а потому пусть и называется отныне Василий Новогодов, — рассудил поп.
Таких, как Васька, в приюте было немало. Девочку Полю подкинула тетка, которая морила ее голодом. Поля всегда так торопилась есть, точно боялась, что у нее отнимут чашку с едой. Приютские ее прозвали: «Полька-жадина». Были еще два мальчика-подкидыша «неразлучники». Они всегда ходили вместе, держась за руки. И если один из них падал, ушибался и начинал плакать, то другой за компанию ревел еще громче.
На первый взгляд Сереже показалось, что у всех приютских волосы одного и того же цвета, но потом он заметил, что стоило только после стрижки немножко отрасти волосам, как в приюте появлялись всякие ребята: русые, белобрысые, черные, и было даже двое рыжих.
Дни шли за днями. Скоро Сережа понял, что бежать из приюта трудно, почти невозможно. Во-первых, сами ребята смотрели друг за другом, а потом у ворот на скамейке всегда сидел дворник Палладий — длиннобородый пожилой и строгий мужик. На нем был белый холщевый фартук и лапти на босу ногу. Рыжие волосы он подстригал в скобку и густо мазал лампадным маслом.
— Балуете! Вот я вам ужо! — тряс рыжей бородой Палладий и сердито грозил коричневым пальцем. Приютские его боялись больше, чем начальницы.
Оставалась у Сережи одна надежда — дождаться бабушки. Он решил, что, как только она к нему придет в воскресенье, он станет перед ней на колени и начнет просить ее, чтобы она взяла его домой. О том, что бабушка может не прийти, он даже боялся думать. От этих страшных мыслей замирало сердце и холодели руки.
Играя с ребятами на дворе, Сережа не спускал глаз с калитки. Из спальни он поминутно поглядывал в окно, не открывается ли калитка, не идет ли бабушка. Но бабушка не шла. Правда, она приходила в приют, и не один раз, справиться о внуке, но только в те часы, когда ребят уводили на прогулку.
Каждый раз, возвращаясь в приют, Сережа узнавал от маленькой Зинки, которая не ходила на прогулку, потому что у нее вечно болели то уши, то зубы, что нынче опять приходила его бабушка. Сережа забирался за сарай и плакал там потихоньку, чтобы ребята не видели. Он сердился на бабушку за то, что она приходит в такие часы, когда его нет дома. Он не понимал, что бабушка это делает нарочно — не хочет его расстраивать.
Глава IXПРИЮТСКОЕ ЖИТЬЕ
День в приюте начинался с восьми часов утра. Наверх, в спальню, длинную комнату с низкими окнами на север, приходила толстая сторожиха Дарья и будила ребят.