Олимп Бели-КенумМальчик из Югуру
Переводчик Е. Савина
Рисунки Пьера Лероя
Послесловие И. Никифоровой
От автора
Памяти моего друга
ЖАНА ЛАКАПА, сказавшего мне однажды: «Я надеюсь, что хотя бы одну из своих книжек ты напишешь для детей Африки, с тем чтобы дети и других стран читали ее с таким же удовольствием».
Писать для африканских детей книгу, надеясь открыть и для детей других континентов маленькое окошечко в Африку? Какая самонадеянность! Но кто из писателей, хотя бы один раз в жизни, не пытался обратиться ко всему миру? Вы спросите, почему я решил писать именно для детей? Причин много, и все они очень просты. Главная из них — воспоминание о том, что сам я в детстве, к несчастью, слишком поздно приобщился к волнующему миру книг. В этом отношении Айао, моему главному герою, повезло больше, чем мне. Кстати, во всех моих книгах всегда присутствует хотя бы один ребенок. Объясняется это, может быть, тем, что я родился и вырос в многодетной семье. У меня самого, отца многочисленной семьи, дети начинали читать в три, самое позднее — в четыре года.
Волнующее чувство охватывает меня при виде детей, уткнувшихся в книгу. Я часто спрашиваю себя: о чем они думают, читая? Движимый любопытством, я пролистал некоторые из их книг, напечатанных крупным шрифтом и богато иллюстрированных. Я увидел себя ребенком такого же возраста и горько пожалел, что у меня в детстве не было подобных книжек.
Но вот однажды, прочитав, не помню какой, приключенческий роман, где действие происходит в Африке — в джунглях, конечно, — один из моих сыновей сказал:
«Эта Африка какая-то придуманная».
«А что ты о ней знаешь? Ты никогда там не был!» — возразил другой.
«Да, но наш папа африканец, и во мне тоже течет африканская кровь: все не африканское, я чувствую сразу!»
«Я тоже, но этого недостаточно, чтобы говорить, что Африка, описанная в этой книге, придуманная!»
Дальше я не слушал, о чем спорили дети, старшему из которых не было и двенадцати лет. Я отправился на поиски настоящей, живой Африки... Мною руководили воскресшие в памяти воспоминания далекого детства, впечатления от путешествий по Африканскому континенту, опыт, накопленный моей семейной жизнью и длительной преподавательской практикой. Ведь, попадая в Африку, мне приходилось посещать школы, бывать среди учеников, беседовать с учителями, профессорами, инспекторами школ, а также с министрами народного образования (но главным образом слушать их). Так появился «Мальчик из Югуру». Деревни, описанной в этой книге, в действительности не существует. Во всяком случае, я ее никогда не видел. Она — как и некоторые города, чьи названия нельзя найти ни на одной географической карте, — родилась под влиянием того, что так поразило мое воображение во время странствий по Африке. То же самое можно сказать и об Айао, главном герое книги, и обо всех тех, кто его окружает и чьи имена заимствованы у разных африканских народностей.
Впрочем, это не совсем так: образ Айао возник, скорее, из воспоминаний об одном, жадно стремившемся к знаниям мальчике, которого я действительно встретил в Африке и которого я не раз слушал с вниманием и волнением.
И если, несмотря на незамысловатый сюжет, мне все-таки удалось заставить моих читателей поверить в правдивость рассказанной здесь истории, я не буду жалеть, что написал эту книгу для детей.
1. БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ
Айао спал в большой хижине на полу, на тростниковом матраце. Сначала он лежал на одном боку, потом повернулся на другой. Матрац был покрыт циновкой, сплетенной тоже из тростника. Айао, к великой своей радости, получил этот матрац в подарок от самой бабушки Сикиди́.
Два месяца тому назад ему пришлось пережить ужасную ночь. От его плача и криков тогда дрожала вся хижина. Мать обычно стелила ему циновку прямо на земляном полу, и Айао ложился, свернувшись, как запеченная креветка. Плотно закутавшись в свою пань [1], он лежал не шелохнувшись, слушая рассказы своих братьев и сестер до тех пор, пока сон не одолевал его. Все дети спали в одной большой хижине.
Айао, предпоследний ребенок Киланко́ и Селики́, прозванный «Малышкой», любил спать свернувшись калачиком. Так он чувствовал себя в большей безопасности, когда старшие рассказывали о чудовищах, мертвецах и злых духах. Ему казалось, что ночью об этом даже шепотом говорить не стоило. Но разве мог он попросить их замолчать и признаться, что ему страшно и он обливается холодным потом, несмотря на сильную жару?
Он храбрился, стискивал зубы, сжимался в комочек, стараясь стать совсем маленьким, чтобы его не увидело чудовище из сказки, которую в этот вечер рассказывал Исди́н, если оно вдруг взломает их непрочную дверь и ворвется в хижину.
В его детском воображении чудовище Ажан-глуглу представало в образе шагающего каменного великана, который уничтожал все на своем пути, топтал людей и животных. На нем была набедренная повязка из пучков травы рафии с нанизанными на них всевозможными украшениями: черепками, медными колокольчиками, маленькими двойными гонгами, камышовыми свистульками, крошечными погремушками — ассанами. Ажан-глуглу шел, тяжело ступая, и каждая из его побрякушек издавала при этом свой звук. Все рушилось под его ногами. Хижина дрожала. Айао, полуживому от страха, казалось, что холодный пот заливает его и он вот-вот захлебнется.
В конце концов он заснул на своей циновке, прежде чем Ажан-глуглу успел войти, схватить его и убить.
В эту ночь в хижину ворвались, сквозь щель под дверью, целые полчища красных муравьев. Вместо того чтобы спокойно ползти по наружной глинобитной стене, эти удивительные насекомые, увидев щель под дверью, упрямо ринулись в хижину, где после пережитого кошмара тихо посапывал Айао.
Муравьи путешествовали уже около трех дней. Они вышли из джунглей и заполонили апельсиновый сад Амаду Кнланко. Вчера их там в огромном количестве перетоптали дети. Была ли это та самая колонна свирепых, хорошо организованных и дисциплинированных насекомых, упорно продвигавшихся вперед плотно сжатыми рядами, готовых ценой жизни устранить любое препятствие на своем пути? Сколько таких муравьиных когорт двигалось из конца в конец Югуру!
Оказавшись внутри хижины, они устремились к циновке Айао, расстеленной у самой двери, и поползли по его ногам. Мальчик не сразу проснулся. Сначала ему показалось, что это во сне, и он повернулся на другой бок. Этим движением Айао нарушил муравьиный порядок, и насекомые в панике расползлись по всему его телу, безжалостно кусая.
Малышка отчаянно закричал, вскочил, сорвал с себя пань и отбросил ее к двери, из-под которой выползали всё новые и новые муравьиные полчища, растекаясь в темноте по всему полу.
Крики Айао подняли на ноги остальных детей. Встревоженные родители, тетка и дядя выбежали из своих хижин, выстроенных вокруг площадки, где вся семья в хорошую погоду вечером собиралась к ужину. Нам[2] Алайя, которая из-за ревматизма почти не могла двигаться, оставшись одна в доме, не переставала спрашивать, что случилось.
В страхе, что кому-то из детей угрожает опасность, все взрослые, еще толком не проснувшись, бросились сломя голову к большой хижине. Айао, совсем голый, бегал взад-вперед, стараясь сбросить с себя муравьев, которые облепили все его тело и больно кусались. Мать схватила пань мальчика, сплошь покрытую насекомыми, и с громкими проклятиями, взывая ко всем богам и духам Югуру, стала с силой трясти ее. Родные и двоюродные братья и сестры Айао, не отставая от взрослых, топтали муравьев ногами. Но меньше их от этого не становилось. Неисчислимая рать все ползла и ползла...
Вдруг Киланко осенила мысль, как покончить со всей этой муравьиной армией. Огонь в очаге, сложенном из четырех камней, на котором целый день варили масло из плодов масличной пальмы, уже давно потух. Но под большим котлом, наполненным красноватой жидкостью, еще теплился пепел. Он-то и привлек внимание Киланко. Затянув покрепче свою пань, Киланко быстрым движением выхватил из очага пепел и высыпал его на порог хижины. Среди муравьев началась настоящая паника. Послышался хруст загоревшихся насекомых. Дорога им была отрезана, и они больше не ползли в хижину. Тогда Киланко решил покончить с остальными. Он высыпал на пол еще несколько совков горячего пепла, и еще одна партия муравьев мгновенно истлела.
Поскольку непрошеные гости не умели пятиться и не могли быстро, как военный патруль, сделав пол-оборота, повернуть назад, они начали в панике громоздиться друг на друга.
Под конец пришлось обрызгать водой весь пол хижины и тщательно подмести его, чтобы нигде не осталось ни одного муравья. Только тогда все улеглись и спокойно проспали до самого утра.
— В следующий базарный день в Афежу́ я куплю вам всем по матрацу, — сказал Киланко своим детям после этого случая.
2. АЙАО ССОРИТСЯ С АНАТУ
Айао приоткрыл один глаз. Сквозь щель под дверью пробивался мягкий свет восходящего солнца. С первыми его лучами вся окрестность огласилась громким пением петухов. Один из них особенно старался. До Айао доносилось квохтанье наседок, то мерное, то протяжное, попискивание цесарок, крики напыщенных индюков. Крякали утки. Вдалеке, заглушая все остальные звуки, не переставая блеяла коза.
Мальчик встал, зевнул и потянулся так, что хрустнули косточки. Он хорошо выспался и чувствовал себя прекрасно. Первый раз в жизни он проснулся сам, без того, чтобы кто-нибудь из старших потянул его с постели, громко приговаривая: «Ты что, так и будешь спать до вечера?»
Айао ощупал свою пань, разрисованную по мотивам сказки «Людоед и батат»[3], чтобы проверить, не намочил ли он постель, как это с ним иногда случалось, когда ему снились страшные сны.