— Мисс Амелия, — произнесла она тихо, — мисс Минчин разрешила мне попытаться её успокоить. Можно я попробую?
Мисс Амелия обернулась и посмотрела на Сару без всякой надежды.
— Вы думаете, вам удастся? — проговорила она, тяжело дыша.
— Не знаю, — отвечала Сара всё так же тихо, — но я постараюсь.
Мисс Амелия глубоко вздохнула и поднялась с колен. Толстые ножки Лотти всё так же энергично били по полу.
— Если вы тихонько выйдете из комнаты, — сказала Сара, — я останусь с ней.
— Ах, Сара, — чуть не плача, отвечала мисс Амелия. — У нас никогда ещё не было такой ужасной воспитанницы. Ей нельзя у нас оставаться.
С этими словами она выскользнула из комнаты, обрадовавшись, что может оставить Лотти на Сару.
С минуту Сара стояла возле вопившей девчушки и молча смотрела на неё. Потом уселась рядом на пол и принялась ждать. Кроме яростных воплей Лотти, в комнате не раздавалось ни звука. Такое положение дел удивило маленькую мисс Ли — она привыкла к тому, что стоит ей закатить истерику, как все приходят в волнение и начинают всячески её уламывать. Лежать на полу, брыкаться и рыдать, в то время как единственный зритель не обращает на неё никакого внимания, — такое ей было внове. Лотти приоткрыла зажмуренные глаза, чтобы взглянуть, кто это сидит рядом. А-а, это просто воспитанница! Правда, у этой воспитанницы есть Эмили и всякие чудесные вещи. Воспитанница пристально глядела на Лотти — видно, обдумывала что-то. Смолкнув на мгновение, чтобы выяснить, что происходит, Лотти решила снова закричать, но тишина, царившая в комнате, и необычное выражение Сариного лица несколько поубавили её пыл.
— У меня… мамочки… не-ет! — выкрикнула она, но голос её звучал как-то неуверенно.
Сара ещё пристальнее вгляделась в Лотти — в глазах её мелькнуло понимание.
— И у меня нет, — сказала она.
Это было так неожиданно, что произвело на Лотти потрясающее впечатление. Она опустила ноги, замерла и уставилась на Сару. Новая мысль может остановить плач ребёнка, если всё другое бессильно. К тому же Лотти не любила ни мисс Минчин, которая вечно сердилась, ни мисс Амелию, которая ей во всём потакала; а Сара, как ни мало она её знала, ей нравилась. Лотти не хотелось так быстро сдаваться, но Сарины слова её отвлекли; она повернулась и, сердито всхлипнув, спросила:
— Где же она?
Сара ответила не сразу. Ей говорили, что её мать на небе, — она много думала и составила об этом собственное представление.
— Она на небе, — наконец сказала она. — Но я уверена, что иногда она приходит взглянуть на меня — хотя я её и не вижу. И твоя тоже приходит. Может, они обе сейчас на нас смотрят. Может, они сейчас здесь, в этой комнате.
Лотти быстро села и огляделась. Это была хорошенькая кудрявая девчушка с круглыми глазами, которые в эту минуту походили на мокрые незабудки. Если бы её матушка наблюдала за ней в последние полчаса, вряд ли она сочла бы её достойным небожительницы чадом.
А Сара продолжала рассказывать. Возможно, кое-кому её слова показались бы сказкой, но она говорила с такой убеждённостью, что Лотти поневоле прислушалась. Ей и раньше говорили, что её мама на небе, что у неё есть крылья и венец; ей показывали картинки с изображением дам в белоснежных ночных рубашках, которых, оказывается, называют ангелами. Но Сара рассказывала так, словно всё это было правдой и в этой прекрасной стране жили живые люди.
— Там все луга в цветах, — говорила, словно во сне, Сара, как всегда, увлекаясь, — и целые поляны лилий, а над ними веет ветерок и разносит по воздуху аромат, и все его вдыхают — всегда, потому что там всегда ветерок. А маленькие дети бегают в лугах, собирают охапки лилий, смеются и вьют из них венки. А улицы там сверкают. И никто никогда не устаёт, какой бы долгой ни была дорога. Летят себе куда хотят. А стены вокруг этого града — из золота и жемчуга, и они такие низкие, что можно к ним подойти и облокотиться, глядеть вниз на землю и с улыбкой слать нам привет.
Что бы ни стала рассказывать Сара, Лотти, несомненно, замолчала бы и заслушалась; но эта история увлекла её больше других. Она пододвинулась к Саре поближе и жадно ловила каждое слово. Но вот Сара смолкла — ах, зачем она смолкла?! Стоило Саре замолчать, как губы у Лотти снова задрожали.
— Я хочу туда! — закричала она. — В этой школе… у меня нет ма-а-мы!
Сара увидела, что дело снова принимает опасный оборот, и вышла из забытья. Она взяла Лотти за руку и с улыбкой прижала её к себе.
— Я буду твоей мамой, — сказала она. — Давай играть, будто ты моя дочка. А Эмили будет твоей сестрёнкой.
Лотти заулыбалась.
— Правда? — спросила она.
— Да, — подтвердила Сара и вскочила. — Давай пойдём и ей скажем об этом. А потом я тебя умою и расчешу тебе волосы.
Лотти весело согласилась и побежала за Сарой наверх, совершенно забыв о том, что причиной разыгравшейся в гостиной трагедии было то, что она отказывалась умыться и причесаться перед обедом (из-за чего и была призвана на помощь мисс Минчин, чтобы она употребила свой авторитет).
С этого дня Сара стала «приёмной мамой» Лотти.
ГЛАВА 5Бекки
Источником необычайного влияния, которое имела на учениц Сара, было то, что она чудесно рассказывала сказки, — в её устах всё, что бы она ни рассказывала, превращалось в сказку. Этот дар способствовал её популярности гораздо больше, чем окружавшая её роскошь и то «особое положение», на котором она жила, — хотя и вызывал зависть Лавинии и некоторых других девочек, не умевших в то же время устоять против его чарующей силы.
Все, кому довелось учиться в школе, в которой была такая рассказчица, знают, какое это чудо, как за нею ходят и шёпотом просят рассказать что-нибудь, как собираются вокруг рассказчицы немногие счастливицы, в то время как непосвящённые бродят неподалёку в надежде, что и им разрешат подойти и послушать. Сара не только умела, но и любила рассказывать сказки и всякие удивительные истории. Когда, стоя в окружении воспитанниц, она начинала фантазировать, её зелёные глаза широко раскрывались и сияли, щёки разгорались, и она принималась, сама того не сознавая, изображать тех, о ком рассказывала; голос её то взмывал вверх, то падал, стройная фигурка склонялась, раскачивалась, руки выразительно жестикулировали — всё это просто завораживало слушателей, а подчас даже внушало им ужас. Она забывала, что её слушают дети; она видела волшебниц, королей, королев и прекрасных дам и жила их жизнью. Порой, закончив рассказ, она просто задыхалась от волнения и, прижав руку к груди, тихонько смеялась над собой.
— Когда я рассказываю, — говорила она, — мне кажется, будто это не выдумка. Мне кажется, будто всё это правда, и даже больше, чем вы все, чем наша классная комната. У меня такое чувство, будто я становлюсь героями своей сказки: сначала одним, потом другим. Это так странно!
Однажды пасмурным зимним днём, года два спустя после поступления в школу мисс Минчин, Сара выходила из коляски, на ней были меха и тёплая бархатная шубка. Она выглядела великолепно, хотя и не подозревала об этом. Переходя улицу, Сара внезапно увидала на лестнице, ведущей вниз, в кухню, маленькую замарашку. Вытянув шею и широко раскрыв глаза, она смотрела через ограду на Сару. Её немытое личико выражало такое восхищение и робость, что Сара задержала на нём взгляд — и улыбнулась. Сара всем улыбалась.
Но обладательница немытого лица и широко открытых глаз, видно, испугалась — ведь ей не следовало глазеть на таких важных учениц, и поспешила скрыться, бросившись вниз на кухню. Всё это произошло так быстро, что Сара невольно бы рассмеялась, не будь девочка такой бедной и несчастной.
В тот же вечер Сара сидела в уголке классной комнаты и рассказывала собравшимся вокруг неё воспитанницам сказку. Вдруг в комнату робко вошла та самая девочка — она несла ящик с углём, который был явно слишком тяжёл для неё. Опустившись на колени перед камином, она стала подкладывать уголь в огонь и выгребать золу.
Теперь она была не так грязна, как днём, но казалась такой же испуганной. Она явно боялась смотреть на воспитанниц и не хотела, чтобы они заметили, что она слушает сказку. Уголь в камин она клала осторожно, руками, стараясь не стучать, а золу выметала совсем тихо. Но Сара тотчас заметила, что сказка её очень увлекла и что она старается делать всё как можно медленнее, надеясь услышать побольше. Поняв это, Сара стала говорить громче, ясно выговаривая каждое слово.
— Русалки тихо плыли в прозрачной зелёной воде и тянули за собой сеть, сплетённую из морского жемчуга, — рассказывала она. — Принцесса сидела на белом утёсе и смотрела на них.
Это была чудесная сказка о принцессе, которую полюбил морской царь и которая ушла к нему и стала жить в сверкающих пещерах на дне морском.
Маленькая замарашка вымела золу из камина раз… потом другой… потом третий. Сказка так её заворожила, что она замерла, забыв обо всём — даже о том, что не имеет права слушать. Стоя на коленях на коврике перед камином, она откинулась назад — щётка застыла в её руках. А сказка всё звучала, увлекая её в таинственные гроты под водой, освещённые мягким голубоватым светом и выстланные золотистым песком. Диковинные морские цветы и водоросли колыхались вокруг — издалека доносились тихие звуки музыки и пение.
Щётка выпала из загрубевшей руки маленькой служанки.
— Эта девчонка подслушивает! — вскричала Лавиния Герберт, оглянувшись.
Маленькая служанка виновато подняла щётку и вскочила. Она схватила ящик с углём и, словно испуганный заяц, выскочила из комнаты.
Сара вспыхнула.
— Я знала, что она слушает, — сказала она. — А почему бы и нет?
Лавиния изящно покачала головой.
— Не знаю, — проговорила она, — может, твоя мама и разрешила бы тебе рассказывать сказки служанкам, но моя мне бы этого не позволила, я точно знаю!
— Моя мама! — со странным выражением повторила Сара. — Она бы, конечно, не возражала. Она знает, что сказки принадлежат всем.