лубчики, номер не пройдет! Муся! — крикнул он машинистке. — Оставьте всё и пишите этим умникам: видели очи, что принимали! А мы свои функции завершили!
Получив ответ «Ремстройконторы», управдом вскипел пуще прежнего…
Однажды Федосья Ивановна снова пришла в домоуправление.
— Текёт, — пожаловалась она.
— Идите-ка сюда. — Управдом извлек из ящика и раскрыл папку. — Все по вашему вопросу.
У Федосьи Ивановны зарябило в глазах: бумаг было много.
— А вы: «текёт»! До чего ж неблагодарный народ!
Отшумело веселое лето, зацвели хризантемы в саду… На дворе шел звонкий ливень, в лужах лопались радужные пузыри. Но с потолка у Федосьи Ивановны не падала капель.
Донышко консервной банки, прибитое к крыше соседским мальчишкой, с лихвой закрыло спорное отверстие.
ПЕРЕПУТАЛ
— Здравствуйте, куда это вы мчитесь? И вообще, чем расстроены?
— Расстроен! Слишком мягко сказано!
— Но в чём дело? Если, конечно, не секрет…
— Секрет? Наоборот! Я хотел бы, чтобы все знали! Нет, вы подумайте, что они сделали! Произвели капитальный ремонт моей квартиры.
— Поздравляю.
— Знаете, как я теперь дверь открываю? Верёвкой! Привязал и — на себя. «Эй, дубинушка, ухнем!» А снаружи — удар по воротам противника! А форточку открыть — на два пальца поднять, закрыть — на два пальца опустить! Верёвку на себя… удар по воротам противника… на два пальца поднять… на два опустить… верёвку на себя…
— Извините, дорогой, вы всё перепутали.
— Перепутал? Как — перепутал, что — перепутал?
— Всё перепутали. Верёвкой закрывается не дверь, а форточка, а поднять на два пальца надо дверь.
— А вы… откуда знаете?
— Так я же ваш дом принимал после капитального ремонта.
РАЗРЕШИТЕ ПОБЕСПОКОИТЬ
Гостиница блистала новизной. И внутри всё было прекрасно: комната, ванная и прочее.
С дороги я устал и, придя в номер, лёг на диван. Правда, он был больше рассчитан на сохранение спортивной формы, чем на отдых, но ничего, зато модный. Я лежал, смотрел на плафоны, разные по форме и цвету, когда раздался стук в дверь.
— Разрешите побеспокоить… — В дверях стоял мужчина с чемоданчиком. — Проверка отопления и канализации.
— Может быть, в другое время…
— Вот же люди, а! — вздохнул слесарь. — Для вас же, клиентов, стараемся! Что бы вы сказали, ежели паровое не грело, туалет не действовал? Забегали бы, жалобы строчили!
Положив чемоданчик на диван, он вынул инструменты, паяльную лампу. Я для него больше не существовал, если не считать укоризненных взглядов, которыми он меня время от времени награждал. Трубы гудели в ответ на стук молотка, пламя с шипением рвалось из горелки.
Ушёл он, не попрощавшись и не закрыв дверь.
Приведя в порядок диван, я лёг.
Раздался стук в дверь.
— Разрешите побеспокоить… — На пороге стояли две женщины.
Минуя меня как пустое место, они прошли к кровати, молниеносно содрали покрывало и простыни, принесли из ванной и бросили на стол полотенца. Начались сложные счёты. Мирная вначале атмосфера вскоре так накалилась, что я благословил жену, положившую мне в дорогу вату и «тройчатку». Первой я заткнул уши, вторую принял внутрь.
Женщины ушли. Дверь они прикрыли, и все три плафона качнулись на прощание.
Прибрав кровать, я лёг на диван.
Раздался стук в дверь. На пороге стояли пожарники.
— Простите, у меня ничего не горит…
— Профилактика!
Молодцы в касках добросовестно топтались в комнате, шумно отодвигали мебель. Вдруг один из них посуровел:
— Вы, вроде, недовольны, гражданин? Напрасно! Не вы один работаете, у всех план!
Я ушел.
Вернулся я ночью. Дверь запер на ключ.
И вдруг она распахнулась! Кто-то шел прямо ко мне… Миг и — с меня сорвали одеяло!
— За номер платили?
— За трое суток…
— Пересменщик напутал! — Администратор ушёл.
Я вздремнул.
— Разрешите побеспокоить…
Над ухом зажужжали пчелы: к кровати полз пылесос.
В окно смотрели предрассветные звезды.
НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ
— Так что у вас горяченького?
— У нас все есть, ресторан первого разряда. Мадера, коньяк, опять же портвейн.
— Дайте, пожалуй, лангет, а?
— Красное, значит, только оно к жареному и идет. Кагор можно, ежели слабость в желудке.
— А если ростбифчик, с кровинкой, как считаете?
— К нему уж покрепче требуется, зверобой, либо, на крайность, спотыкач.
— А бефстроганов можно?
— Тут сухое подойдёт, кокур, рислинг невредно.
— А куры, кстати, есть, отварные?
— Тогда уж дамское придется, мускат, токай тоже.
— А рыба, есть у вас рыба?
— Ежели под соусом, тогда красное подадим, а ежели в соку, в собственном…
— Да, да, в собственном соку.
— Понятно, белоголовую значит.
— Нет, нет, чайку, пожалуйста.
— Не держим. Только горячительные напитки.
СТАКАНЧИК ТОМАТНОГО
Ура, моя очередь!
— Стаканчик томатного, пожалуйста.
Вбегает коллега продавщицы, о чём-то оживлённо шепчутся.
Я облизываю сухим языком сухие губы.
— Стаканчик томатного…
— Ну, что за люди, минуты подождать не могут!
Я жду.
Коллега убегает.
— Стаканчик томатного…
— Буду принимать товар. Потерпите!
Я терплю.
Принят последний ящик.
— Стаканчик томатного…
— Нет томатного! Следующий!
ПРИТЧА О ПАРИКМАХЕРШЕ
Жил на свете юноша и звали его Игорь Лазуркин. Природа одарила его любовью к знаниям, и не позже как завтра должен он был защищать диссертацию.
Но не все идет так гладко, как хочется человеку.
Обнаружилось, что диссертации недостает одного весьма важного изречения. И найти то изречение можно лишь в рукописи древнего философа Аврапатита.
Надобно вам знать, что вышеупомянутый юноша Игорь Лазуркин больше всего в жизни любил Науку. Поэтому он незамедлительно и так быстро, как только возможно, направился к Хранителю Древних Папирусов, дабы испросить рукопись.
В Хранилище встретил его убеленный сединами Старец.
Выслушав горячую просьбу, Старец печально покачал головой.
— Всем сердцем сочувствую тебе, о юноша, но помочь, увы, не могу. Мечта каждого, кто трудится в этом Хранилище, — хоть краем глаза взглянуть на перл мудрости, коим является рукопись Аврапатита. Но достать ее — не в силах человеческих. — Видя, как огорчил юношу, Старец решил его ободрить. — Ступай к Самому Главному Начальнику, может быть, он тебе поможет.
И пошел юноша Игорь Лазуркин к тому, на кого указал ему Старец.
Долго дожидался приема, но так как всё на свете имеет конец, то и он предстал перед тем, кого ожидал.
Выслушал его Самый Главный Начальник и, нахмурив чело, так сказал:
— О юноша, я еще не видел человека, который удостоился держать в руках этот уникум. И даже не могу сказать — увижу ли, ибо достать его выше сил человеческих. — Видя, как поник головой юноша, и имея от природы доброе сердце, так закончил свою речь:
— Ступай в Наивысший Ученый Совет, может быть, он тебе поможет.
И пошел юноша Игорь Лазуркин в Наивысший Ученый Совет.
Прождав весьма длительное время, он услышал такой ответ:
— Нет у нас не только рукописи, но даже тени надежды достать ее в текущем веке.
О горе, горе! Муки ада терзали сердце юноши. Бесцельно бродил он по улицам города, и сам не смог бы сказать, как очутился в парикмахерской.
Брила ему бороду и стригла голову знакомая парикмахерша, сиявшая той юной красотой, тайну которой дано постичь лишь тем женщинам, коих давно покинула юность.
Душевные муки Лазуркина столь явственно проступали наружу, что парикмахерша спросила с нежностью, свойственной ее профессии:
— Что с вами, милый юноша? Что мучает вас так сильно?
Тронутый участием, излил он перед ней свою душу.
Молча выслушав и ничего не ответив, она удалилась, оставив его одного. До его ушей доносился лишь ее голос — она говорила по телефону.
Вернувшись, она побрила своего клиента, остригла, водой пахучей окропила. И он уже намеревался покинуть сиденье, когда вошел человек и положил ношу свою на подзеркальник.
Если ты, о читатель, одарен свойством постигать мысли человеческие, ты сразу догадался, что́ это была за ноша. Мне же остается лишь подтвердить: да, это была рукопись Аврапатита.
— Ах, юноша, — улыбнулась парикмахерша, — вам надо было сразу обратиться ко мне…
ТВОРЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ
Вадим Никольский, молодой литератор, трепетно переступает порог кабинета.
— Извините… Здравствуйте… Мне режиссёра Аппетитова.
— Я Аппетитов, — отзывается, не меняя небрежной позы, дородный мужчина, похожий на лысеющего льва.
— Очень приятно… Мне сказали, что у вас мой сценарий…
— Название?
— «Любовь».
— А, — мужественные губы Аппетитова изгибаются в саркастической улыбке. Он вздыхает. — И когда вы, литераторы, перестанете писать на избитые темы? Ваш сюжет, молодой человек, стар, как борода пророка, избит, как боксёр-дебютант. Дрянь, молодой человек! Низкопробная халтура! Глупо, бездарно, пошло! Типичное непонимание того, что требует современный кинематограф! К тому же полное незнание специфики кино! Нет, дорогой, экран голыми руками не возьмёшь!
— Я не думал голыми, — опускает глаза Никольский, — я старался. Если бы вы согласились помочь…
— М… Что ж, давайте попробуем. Но — предупреждаю! — камня на камне не оставлю от вашей стряпни! Всё, всё придётся изменить, перевернуть вверх тормашками! Все коллизии, все ситуации! Тему нужно углубить, идею прояснить, сюжет развить, поступки объяснить, чувства уточнить, движения душ осветить. Нужны эмоциональность, динамика, сложные ходы, неожиданные повороты! Одним словом — нужно создать новое, совершенно иное произведение! Я не пожалею труда, и мы выдадим такой сценарий, за который студии будут драться! Напомните-ка ваш сюжетик…