Ребров стоял позади нее, она даже чувствовала на затылке его дыхание.
— Вы выяснили, кто она? — спросила она, не поворачивая головы.
— Пока нет, — услышала Женя и, узнав голос, обмерла.
Медленно повернулась. Журавлев был совсем близко к ней. Его взгляд обжег ее. Что это, ненависть или, наоборот, он так соскучился, что буквально впился в нее взглядом.
— Да?..
— Соседи сказали, что это не ее квартира, она ее снимает, хозяйку зовут Людмила Петровна Охромеева, она должна вскоре подъехать, с ней уже связались. Вернее, квартиру снимает мужчина. Да все в подъезде знают, что в этой квартире никто постоянно не живет, что парочка встречается здесь время от времени, что мужчина приезжает на большой черной иномарке, всегда с цветами, пакетами… И женщина «роскошная, нарядная»… Это не я, это соседи говорят.
Но Женя уже не думала о том, кто и зачем снимал эту квартиру. Она хотела одного: чтобы ей объяснили, почему Журавлев избегает ее, почему не хочет говорить с ней, слышать ее голос. Вот же он, живой и здоровый!
— Так все-таки любовники, — тихо проговорила она, разглядывая мертвую женщину. — Хованского так и не смогли допросить?
Вот зачем спросила? Знала же, что он молчал, что был в шоке и ждал Бориса.
— Он сейчас никакой, вся надежда на Бронникова, может, ему удастся его разговорить.
Журавлев, который был с Борисом на дружеской ноге, мог бы назвать его по имени, но он, словно нарочно, произнеся его по фамилии, как бы отстранился от него, совсем как посторонний, чужой.
— А что ты сам думаешь? Он виноват?
Она задавала ему вопросы, боясь снова повернуться к нему.
— Как знать, как знать… Если бы не звонок в полицию, когда свидетель сказал, что женщина кричала так, что он решил, что ее убивают, я бы мог предположить несчастный случай. А так… Найти бы еще этого свидетеля.
— А с какого телефона он звонил?
— Ты не поверишь — с телефона этой несчастной. Во всяком случае, именно этот телефон лежал рядом с дверью в подъезде рядом с женской сумкой, последний звонок был именно в полицию.
— Что? Как это может быть? Женщина раздета, находится в квартире, а ее сумка и телефон перед дверью? А дверь-то была открыта?
— Да, распахнута. Получается, что убийца или свидетель, кто-то из них зачем-то выбросил сумку и телефон из квартиры…
— Или жертва, убегая от преследователя, вышвырнула сумку, из которой выпал телефон… Или убийца в ссоре сделал это… Странно, все очень странно и не поддается никакому объяснению.
— Скорее всего, это сделала жертва, — предположил Журавлев. — Думаю, она таким образом хотела привлечь внимание к квартире. И кричала она тоже для этого. Вот прохожий и среагировал. Позвонил в полицию с ее телефона, а потом стер отпечатки своих пальцев.
Наконец Павел взял ее за плечи и развернул к себе. В комнате они были одни (не считая погибшей), все, кто работал здесь, уже вышли. И снова так посмотрел на нее, что она окончательно смутилась, растерялась. Что это за взгляд? Она никак не могла его понять.
— Вот как ты это себе представляешь? Предположим, за женщиной носится по квартире ее любовник, она раздета, забегает в прихожую, хватает сумку, открывает дверь и швыряет сумку в подъезд?
— Но это же ты сейчас сам это предположил… — Она была окончательно сбита с толку.
— Предположил, и самому стало смешно.
Вернулся Ребров. Скорее всего, он сопровождал Бориса в кухню, где находился невменяемый Хованский.
— Установили ее личность, — сказал Валерий. — Ее зовут Валентина Петровна Троицкая, 1984 года рождения. В шкафу нашли жакет, в кармане которого была ее визитка. Она мастер маникюра. Но работает, мы так поняли, на дому. На визитке телефон и адрес.
В комнату вошли санитары с носилками. Женя поежилась и даже зажмурилась.
— Ты как вообще? — спросил ее Ребров, уводя в соседнюю комнату, служившую гостиной. — Это я попросил Бориса привезти тебя сюда. Может, не стоило этого делать…
— Валера, да ты что? Я только рада буду помочь. Скажи, с чего начать? Опросить соседей?
— Да, но только конкретно кого-то. То есть не ходить по квартирам с опросом, этим занимается сейчас наш оперативник, а познакомься с соседкой, которая живет напротив. Она точно что-то знает. И, конечно же, надо как-то переговорить с хозяйкой квартиры.
— Да не надо ей ни с кем знакомиться и разговаривать, — сказал холодноватым тоном Журавлев, услышавший конец фразы. Он так тихо вошел в комнату, что Женя его и не заметила. — Ясно же, что эту квартиру Хованский снимал для встреч с этой женщиной. О чем могут рассказать соседи? О том, какого размера были букеты, которые предназначались для этой женщины? Или какого цвета были волосы у мужчины, который приезжал на большой черной машине? Так мы и так знаем.
— Точно ли Хованский? Ты уверен в этом? — спросила Женя.
— Да, соседка, что живет напротив, и рассказала. Когда приехала полиция, она уже была тут как тут. И сразу же сказала одному из полицейских, что квартиру снял именно этот мужчина. Она опознала его. Валера, ты же сам мне об этом сказал.
Женя оторопело смотрела то на Реброва, то на Павла. Что вообще происходит? Какая кошка между ними пробежала?
Нехорошее предположение вызвало даже приступ тошноты: неужели Ребров вызвал ее не для того, чтобы она помогала, а для чего-то другого? Но если сам Ребров признался в том, что это он попросил Бориса взять ее с собой, и Борис это подтвердил, то для чего ее пригласили, если не для какого-то конкретного дела? Неужели для того, чтобы она встретилась с Павлом? Он сам этого хотел или Ребров все подстроил? Но тогда почему же между ними чувствуется такая напряженность или даже неприязнь?
Она резко повернулась к Реброву:
— Валера, что происходит? Ты зачем меня позвал?
— Просто решил выдернуть тебя из дома, чтобы ты развеялась, — ответил, хмурясь, Валерий. — Соскучился по тебе!
— Вообще не смешно!
— Но я правду говорю! Может, со знакомством с соседями я и погорячился, но для того, чтобы понять, что здесь произошло, совсем не лишним будет узнать и подробности. — И Ребров выразительно посмотрел на Журавлева.
— Что-то я не пойму… Вы что, мальчики, поссорились? Что случилось?
— Нет! — одновременно выпалили оба.
И как раз в этот момент в гостиную вошла женщина в черном брючном костюме и с черной повязкой на кудрявых рыжих волосах. Судя по тому, как уверенно она двигалась по комнате и разглядывала все подряд, словно проверяя, всё ли на месте, стало понятно, что это и есть хозяйка. А траур успела надеть, как только ей позвонили и сказали, что в ее квартире совершено убийство. Как будто бы она была знакома с Троицкой.
— Людмила Петровна Охромеева?
И в тот же момент Журавлев, воспользовавшись тем, что Валерий направился к хозяйке, приблизился к Жене, схватил ее за руку и притянул к себе.
Она обмерла. Что это было, счастье или ее просто отпустило, и она получила ответ на мучивший ее вопрос? Она чувствовала, как Павел сжимает ее руку, и совсем потерялась. Вот от того, что он сейчас скажет, зависела, кажется, вся ее жизнь. Или признается в том, что у него другая и им не следует видеться, или…
— Соскучился страшно, — услышала она и нервно всхлипнула.
Они находились на месте преступления, в квартире, где недавно убили женщину, но почему же она не осознает всю серьезность и важность происходящего? Почему ее занимает только Журавлев? И это притом, что где-то в этой же квартире, кажется на кухне, с подозреваемым Хованским беседует ее муж! Вся компания в сборе. А ведь еще недавно все они гостили у них, и Ребров, которому в доме была отведена комната, и Павел, и Борис одинаково радушно принимал гостей, считая их своими друзьями.
— Паша, вот она — моя жертва, — вдруг сказала она, имея в виду свой возникший интерес к рыжеволосой хозяйке. Она говорила шепотом, отведя Журавлева к двери так, чтобы Людмила Петровна ее не услышала. — Вот чувствую, что она сплетница еще та. И она все знает об этой парочке. А что еще не знала, так ей расскажут соседи. И я просто обязана с ней поговорить, поближе познакомиться.
— А ты соскучилась? — спросил он, обдавая горячим дыханием ее ухо.
Сейчас самое время было спросить его, почему он сбрасывал ее звонки. Но нет, она не спросит. Выдержит. И ничего ему не ответит. Или ответит?
— Давай уже выйдем отсюда… — сказала она, уводя его в прихожую.
Дверь в кухню была приоткрыта, и Женя увидела беседующих за столом Бориса с Хованским.
Алексей Дмитриевич Хованский — крупный, представительного вида мужчина с сохранившимися к тридцати пяти годам густыми темными волосами. Очень приятный, с правильными чертами лица и полными чувственными губами. На его лице читалось страдание. Но, судя по манере разговаривать и порывистым движениям тела в сторону своего адвоката, словно он хотел быть к нему поближе и рассказать ему что-то, чтобы никто, кроме него, не расслышал, Борису он доверял и был с ним искренним. Во всяком случае, у Жени складывалось именно такое впечатление.
— Вот свиньи! — Женя достала из сумочки салфетку и с ее помощью подняла с пола примятый окурок. — Вот как так можно бросать окурки на пол, на драгоценный паркет! Мужчины…
Она постучала в дверь кухни и, не дожидаясь ответа, вошла, быстро нашла мусорное ведро и выбросила окурок. Борис следил за ней удивленным взглядом.
— Извините. — Женя перед тем, как выйти, бросила взгляд на Хованского.
Тот, поскольку его прервали, возможно, на самом важном месте, сидел за столом с разочарованным видом. Возможно, в этот момент он сожалел о том, что успел рассказать адвокату.
В квартире после того, как вынесли тело Троицкой, оставались только Борис с Хованским, Ребров с Журавлевым и хозяйка квартиры.
Женя, достав еще одну салфетку и подобрав с пола еще один окурок, вошла с этим вопиющим свидетельством беспорядка в гостиную и с возмущенным видом бросилась под ноги Журавлеву, рядом с ботинком которого, к счастью, нашелся еще один окурок. И на глазах хозяйки быстро подобрала его.