— Может быть, вы придете к нам еще как-нибудь? Энни скучно только со мной.
— Хорошо, послезавтра уезжает Сонина мать и мы будем предоставлены сами себе. До свидания. Соня, попрощайся по-английски.
— Мама однажды сказала, что она ушла по-английски, не прощаясь. Нужно так прощаться?
Я перевела ее слова Максу и мы засмеялись.
— Нет, скажи: до свидания!
Когда отбыла Татьяна Андреевна, мы зажили до приезда Алика удивительно спокойно и комфортабельно. Раз в неделю мы ездили в Ла-Валетту за продуктами и вообще устраивали себе маленький праздник. Мы изучали город, в основном крепость, я рассказывала Соне о мальтийских рыцарях, в музее мы рассматривали рыцарские латы, но это ей быстро надоедало и мы выходили на солнечные, веселые и пестрые улицы и следующим номером программы было мороженое, которое мы ели в открытом кафе. Пока я пила кофе, который здесь был изумительным, Соня кормила голубей из специального пакетика с кормом, что продавались тут же. Потом я покупала фрукты и все остальное и мы в такси ехали домой. Соне очень нравилось, когда я, садясь в такси, говорила: «Вилла «Соня», пожалуйста». То же название было написано на указателе на шоссе у поворота к дому. Молоко нам привозили каждый день и оставляли у этого самого указателя. Так можно было заказать все продукты, что я и стала делать, чтобы наши прогулки в Ла-Валетту не были такими утилитарными. Два раза в неделю приходила женщина убирать дом. За садом мы следили сами, поливая из шланга цветущий кустарник и небольшой каменистый садик, который был задуман так, что требовал минимум ухода. Соня уже акклиматизировалась, но я все равно старалась держать ее днем в тени, отводя солнцу только утренние и вечерние часы.
Днем мы часто бывали у Маклэев. Это было удивительно, но девочки очень подружились. Они вместе рассматривали картинки в книжках, вместе рисовали, пробовали играть в игру, где нужно было бросать кубик и передвигать резные палочки по клеткам поля. Когда я объяснила правила игры Соне, они начали увлеченно играть, приговаривая каждая на своем языке. Это не мешало им, но когда нужно было, я тут же переводила, помогая найти общий язык. Мы с Максом сидели в шезлонгах со стаканами холодного сока и он рассказывал мне, какие надежды есть на излечение Энни, как они живут теперь вдвоем. Я поняла, что он решил посвятить себя девочке. К счастью, работа позволяла жить, где они захотят, Макс получал заказы от издательств на оформление книг. Полгода они пробудут здесь, на арендованной вилле, потом поедут на зимний курорт в Швейцарию. Чем больше мы разговаривали, тем яснее я видела, как он одинок. Трагедия полуторагодичной давности сразу поставила его перед необходимостью играть спокойствие и уверенность в хорошем исходе, чтобы вселить в Энни такую же уверенность. Подумать о себе у него не было времени. Не знаю, скорбел ли он о погибшей жене ночами, когда Энни спала и не нужно было притворяться, но то, что никто не мог помочь ему преодолеть это, пожалеть и просто печалиться вместе с ним, делало его очень уязвимым. Это было заметно по выражению его глаз и замкнутости, в которой он пребывал постоянно, открываясь только навстречу Энни.
Наблюдая за играми девочек, Макс удивлялся, что они подружились, имея такую разницу в возрасте.
— Тут нет ничего удивительного. Соня, как младшая, видит превосходство Энни во всем, а Энни, принимая поклонение, забывает о своей травме. Для них становится несущественной возможность ходить, ведь есть так много другого, что Энни делает лучше Сони.
— Да, я понял. Кэтрин, вы так разбираетесь в детях!
— Я изучала детскую психологию.
— Ваша Софи выглядит такой довольной жизнью. Все-таки возле ребенка должна быть женщина, — вздохнул Макс, — Возможно, мне придется об этом подумать со временем, но мне кажется, женщина будет напоминать ей о матери.
— Напрасно вы так думаете, ведь ей не три года, Энни прекрасно помнит мать и сознает разницу.
— Возможно, возможно, — задумчиво протянул Макс.
Через несколько дней утром мне позвонил Макс и попросил прийти. Я усадила Соню с книжками и игрушками на террасе, взяла с нее клятву, что она не пойдет без меня на пляж и побежала к Маклэям. Макс, хромая, с трудом вышел мне навстречу и сказал, что накануне порезал ногу и не придал значения, но сегодня ночью почувствовал лихорадку и порез загноился. Придется съездить в госпиталь и обработать рану. Он попросил присмотреть за Энни и побыть с ней, пока он не вернется.
— И чувствуйте себя как дома. Еда в холодильнике, вы поедите вместе?
— Хорошо, не волнуйтесь, Макс. Мы весело проведем время.
Я сбегала за Соней и мы действительно до обеда читали «Кентервильское привидение» сразу на двух языках и рассматривали картинки. Потом я затеяла печь блины. Девочки сидели на кухне и, пересмеиваясь и подталкивая друг друга локтями, ждали, пока я им по очереди выпекала румяные и хрустящие блины. Я принесла баночку икры и мы угостили Энни «блинами по-русски», а потом они доедали остатки с джемом. Потом я помогла Энни сходить в туалет и мы с Соней покатили ее кресло на пляжную террасу. До вечера мы развлекали Энни играми и разговорами, но она уже начинала беспокоиться. В шесть часов позвонил Макс. У него поднялась температура и его оставили в госпитале до завтра. Я успокоила его и пообещала, что мы останемся ночевать с Энни. Девочка волновалась и я решила, что нам лучше лечь всем в ее комнате. Пока я умывала Соню, потом Энни, потом укладывала их по местам, прошло немало времени. Девчонки хихикали, Соня все время вскакивала и садилась к Энни на кровать, пока я перетаскивала матрас из другой спальни и стелила себе постель прямо на полу. Энни смеялась и говорила, что я буду спать, как нищенка в подворотне, прямо на земле, Соня прыгала на моем матрасе, но наконец угомонилась и заснула. Я выключила свет и сказала Энни «Спокойной ночи». Вдруг я услышала всхлипывания. Я села у кровати Энни и стала уговаривать ее, что все в порядке и папа завтра приедет.
— Но ведь он тоже может больше не ходить? Раз у него болит нога.
— Глупости, Энни, у него пустячный порез, просто нужно было сразу помазать йодом. Но знаешь, мужчины такие трусишки, они боятся йода, поэтому у них часто бывает такое же воспаление, как и у твоего папы. Кто порежет палец, кто ногу, а многие оставляют порезы, когда бреются. Никто не умирает от этого. Им просто делают много уколов и это значительно больнее, чем йод. Завтра спроси, понравились ли ему уколы, и он, конечно, ответит — понравились! — но при этом сделает гримасу, вот посмотришь! — я услышала смешок.
Внезапно девочка взяла мою руку, положила ее под щеку и потерлась об нее носом. Я погладила ее по волосам и поцеловала в лоб.
— Так всегда делала моя мама, — услышала я.
— Так делают все, кто любит детей.
— А у тебя есть дети?
— Нет еще. Знаешь, я была замужем, но потом ушла от мужа.
— Ты его не любила?
— Нет, я потому и ушла, что поняла, что не люблю его. Детей я не успела завести.
— Ты хорошая… — прошептала Энни, засыпая.
Я еще посидела возле нее, потом осторожно вытащила руку и пошла спать. Утром я еще возилась с девочками, помогая им умыться, причесаться, одеться, а к дому уже подъезжало такси с Максом. Ему наложили повязку на ногу и он прыгал на другой, неуклюже опираясь на костыль. Я велела ему сесть на кухне и позавтракать вместе с нами. Девочки ели хлопья с молоком, Максу я отрезала ветчины и сделала бутерброд с остатками икры. Он с изумлением посмотрел на меня, а я заметила, что икра — лучшая диета для больных. Тут Энни стала рассказывать, как вчера мы ели блины с икрой и как я спала у нее в комнате на полу. Макс быстро на меня взглянул, но ничего не сказал. Я строгим голосом заявила, что хочет он или не хочет, но ему придется терпеть меня еще день — другой, пока он не сможет нормально ходить. После этого я предложила ему лечь отдохнуть, пока мы будем играть в саду. Мы повезли Энни в сад и Макс заковылял за нами. Мы играли за столом в тени, делая фигурки из бумаги, потом я оставила девочек продолжать и побежала искупаться. Целый день мы провели у Маклэев, потом я повела Соню спать, пообещав прийти и уложить Энни. Они сидели в вечернем сумраке там же на террасе, где я их оставила, и тихо разговаривали. Я помогла Энни устроиться на ночь, проверила, все ли необходимое есть у ее кровати, и попросила не звать сегодня папу, ему надо выспаться. Она понимающе кивнула, она уже убедилась, что с ним все будет в порядке, и успокоилась. Энни притянула меня к себе и поцеловала в щеку, прошептав: «Спасибо, Кэтрин!». Я ласково потрепала ее по щеке и вышла. Макс сидел в холле со стаканом в руке и показал на другой стакан.
— Выпейте со мной, Кэтрин. Угостить вас — это самое малое, что я могу для вас сделать. Когда мне вчера сказали, что оставляют до утра, потому что есть угроза заражения крови, мое сердце чуть не остановилось от страха. Моя девочка так беспомощна, она целиком зависит от меня. Она не сможет лечь в кровать, а утром сесть в кресло, она даже не сможет попасть в дом, если колесо зацепится за порог. Да что я рассказываю! Простите, я волнуюсь. Кэтрин, я бесконечно благодарен вам! Никто не стал бы спать на полу ради моего ребенка!
— Вы преувеличиваете масштабы комплимента, — засмеялась я, — разве вы не делаете для нее неизмеримо больше?
— Мы делаем друг для друга… Ведь если бы не она, тогда, в первый момент, я не стал бы жить. Я любил свою жену.
— Я понимаю.
Мы сидели, разговаривая о его работе иллюстратора, о моей работе гувернанткой, к личному мы больше не возвращались. Мне было интересно с Максом, он был начитан и интеллигентен. Мы заговорились за полночь и я, увидев вдруг, сколько времени, вскочила и наскоро попрощалась, пообещав завтра прийти с утра перед завтраком. Еще два дня мы с Соней провели у Маклэев, помогая вести хозяйство и ухаживая за Энни. Единственное, что нарушало спокойствие Энни — это вид купающейся Сони.
— Но ведь Энни можно купаться? Разве ей вредна морская вода?